П. И. Костогрызов

аспирант УрГУ

 

«Дутовщина» без Дутова: антибольшевистская

борьба оренбургских казаков в апреле – июне 1918 года

 

          Антибольшевистская борьба оренбургских казаков в период революции и гражданской войны в советской историографии традиционно связывалась с именем атамана А. И. Дутова и называлась «дутовщиной». Как известно, в конце апреля 1918 г. Дутов с отрядом казаков численностью около 300 человек покинул территорию Оренбургского Казачьего Войска и отступил в Тургайские степи. Это событие считалось окончанием подавления «дутовского мятежа», а отсчет следующего этапа «дутовщины» велся от восстания чехословацкого корпуса, приведшего к «легализации сил контрреволюции»[1]. Таким образом, драматические события апреля – мая на Южном Урале многие историки попросту игнорировали, а те, кто упоминал о них, именовали казаков, восставших против большевистской власти, «дутовцами» и приписывали руководство движением Дутову, не приводя в доказательство этого утверждения никаких фактов[2]. В 90-е годы стало возможным непредвзятое, свободное от идеологических штампов исследование этой малоизученной темы. Начало этому было положено в работах Н. Чирухина[3] и В. Кобзова[4].

          Казачьи антибольшевистские отряды, не связанные непосредственно с атаманом Дутовым и Оренбургским Войсковым Правительством, начали формироваться вскоре после взятия Оренбурга красными 18 января 1918 г., однако первое время они были немногочисленны и не представляли большой угрозы для красных. В конце февраля на юге войсковой территории находились два таких отряда – войскового старшины Лукина в районе станиц Красногорской и Островной и полковника Донецкова в станицах Изобильной, Буранной, Линевской, но особой активности они не проявляли. Примерно в это же время атаман первого округа Оренбургского войска К. Л. Каргин пытался поднять казаков своего округа на борьбу с большевиками, призвав делегатов на окружной съезд в станицу Нижне-Озерную, но казачество заняло выжидательную позицию, постановив отложить съезд. Потерпев неудачу, Каргин уехал на Дон.

          Между тем, по мере того, как власть большевиков на территории Оренбургского Казачьего Войска укреплялась, их отношение к казачеству становилось все более бесцеремонным, а истинные намерения выявлялись все отчетливее. Годами копившаяся ненависть радикальных революционеров к казакам прорывалась в политических заявлениях вождей и воплощалась в действиях. Наиболее ясно ненависть большевиков к казачеству выразил Л. Д. Троцкий: «Казачество…всегда играло роль палача, усмирителя и прислужника императорского дома. Казаки по своей природе ленивы и неряшливы, предрасположены к разгулу и ничегонеделанию.…Казак малоинтеллигентный человек, лгун, и доверять ему нельзя….Казачья масса еще настолько некультурна, что при исследовании психологических сторон этой массы приходится заметить сходство между психологией казачества и психологией некоторых представителей зоологического мира»[5]. В феврале – марте стремительно нарастали трения между большевиками в лице Оренбургского Военно-революционного комитет и той частью казачества, которая пыталась интегрироваться в социальную структуру нового режима: ВРК распускает «Временный Совет Войска Оренбургского», образованный после занятия Оренбурга красными по инициативе активистов казачьей демократической партии, стоявших в оппозиции правительству Дутова, закрывает «Оренбургский казачий вестник», налагает контрибуцию на казаков Оренбургской станицы. Немаловажную роль в усилении недоверия казаков к большевикам играл и «похабный» Брестский мир.

          27 февраля председатель ВРК С. Н. Цвиллинг получил письмо, подписанное «начальником партизанского отряда офицеров Оренбургского военного округа» подполковником Корчаковым, следующего содержания: «Милостивый государь господин председатель….Предлагаю Вам и Вашим единомышленникам в трехдневный срок оставить город Оренбург и сложить с себя всякие полномочия по управлению городом, в противном случае мы после указанного срока открываем военные действия против Вас…»[6]. На заседании Оренбургского совета рабочих депутатов 2 марта Цвиллинг сообщил также о существовании в городе подпольной  офицерской организации – комитета восемнадцати, «поставившего себе целью совершать террористические акты над представителями советской власти»[7], и предложил устроить облаву на Форштадте (часть города, населенная в основном казаками) с целью «вылавливания белогвардейцев»; в результате этой акции было арестовано в качестве заложников сто офицеров[8]. 6 марта в «Известиях ВРК» был опубликован ответ Цвиллинга подполковнику Корчакову: «При малейшей попытке какого-либо партизанского контрреволюционного отряда посягнуть на Советскую власть в Оренбурге Военный штаб осуществит следующее: 1)будут расстреляны все офицеры, юнкера, белогвардейцы, арестованные Революционным комитетом, независимо от степени их личной вины. 2)За каждого убитого красноармейца или другого представителя советской власти будет расстреляно 10 представителей оренбургской буржуазии. 3)Если…какая-либо станица окажет содействие контрреволюционным партизанским отрядам…то станицы такие будут уничтожаться беспощадным артиллерийским огнем. 4)Все станицы, которые не сдадут в течение трех дней…оружие, будут подвергнуты артиллерийскому обстрелу». Тем не менее 9 марта отряд Корчакова совершил налет на Оренбург. Вероятно, силы его были невелики, так как красным легко удалось отразить это нападение. Партизаны Корчакова отступили в станицу Красногорскую, где соединились с отрядом войскового старшины Лукина[9].

          Большевистское  руководство вело курс на ликвидацию казачества как самостоятельной социальной силы. На проходившем в марте первом губернском съезде советов большевики сначала не допустили казачьих представителей в президиум, а 12 марта добились принятия решения о роспуске окружного совета казачьих депутатов «как не отражающего интересы трудового казачества»[10], тем самым лишив казаков права на самоуправление. Выступая на заседании казачьей фракции съезда, Н. Ф. Турчанинов говорил о лицемерии большевиков: «Казаков уверяли, что ни одна партия не покушается на их земли, на их самоуправление, никто не думает их расказачить…А теперь вдруг стали говорить, что казачества больше нет, никакого самоуправления для казаков нет»[11]. Депутаты-казаки покинули съезд.

          Но выдавливанием казаков из формирующихся политических структур и разрушением традиционно сложившихся органов войскового управления, фактически устранившем казачество от участия в решении собственной судьбы и судьбы своей исконной земли, не ограничивалась антиказачья направленность политики, проводимой большевиками. В станицы направлялись красноармейские отряды для изъятия оружия, взимания контрибуций, реквизиций хлеба, скота, фуража. Эмигрантский историк, участник гражданской войны генерал Н. Головин так характеризовал режим, установившийся в Оренбурге после занятия края красными войсками: «…Утвердившись на территории Оренбургского войска, большевики сразу показали, какие они «товарищи» казакам. Всюду, в городах и станицах начались кровавые расправы, грабежи и разбои. Несколько станиц было выжжено дотла, миллионы пудов хлеба вывезены или уничтожены, тысячи голов лошадей и скота угнаны, масса имущества разграблена; все станицы, независимо от того, принимали ли они участие в борьбе против большевиков или держали нейтралитет, заплатили огромные контрибуции; большевики всех казаков без разбора совершенно искренне считали врагами советской власти и потому ни с кем не церемонились. Много офицеров, казаков и даже казачек было расстреляно, еще больше посажено в тюрьмы. Такие мероприятия отрезвили казаков – выветрили из них большевистский дух и заставили взяться за оружие»[12].

          Процесс «отрезвления» шел сначала медленно и выражался в формировании партизанских отрядов, подобных упомянутым выше, или в отправлении казаков в лагерь атамана Дутова – так, в конце февраля к нему присоединились четыре сотни из станицы Павловской[13]; в самом Оренбурге было схвачено и расстреляно десять офицеров, создавших подпольную антибольшевистскую организацию фронтовиков[14] (возможно, речь идет об уже упоминавшемся «комитете восемнадцати»). По мере развертывания антиказачьей деятельности большевиков, «отрезвление» казаков ускорялось и в конце марта вылилось в восстание низовых станиц (расположенных ниже Оренбурга по течению реки Урал). Катализатором выступления стали успехи уральских казаков, разгромивших несколько красных отрядов и протянувших руку помощи оренбуржцам[15].

          Первым серьезным сигналом для большевиков стало уничтожение отряда красногвардейцев во главе с руководителем соль-илецкого совета П. Персияновым 28 марта 1918 г. в станице Ветлянской, куда он был послан для взимания контрибуции с казаков. Его прибытие стало катализатором роста антибольшевистских настроений среди казачества, и полковникам Донецкову и Ершову удалось поднять станичников на восстание. Из 17 красногвардейцев было убито 15, в том числе Персиянов. На подавление из Оренбурга выступил карательный отряд численностью около 300 человек под командованием самого председателя ВРК С. Цвиллинга. Видимо, руководители повстанцев не были уверены в стойкости своих соратников, так как получив известие о прибытии карателей в Соль-Илецк, они отступили из Изобильной в направлении станиц Илек и Линевской. Но казаки послали за ними гонцов, которые убедили партизан вернуться. В Изобильной и близлежащих станицах (Буранной, Ветлянской и др.) были сформированы повстанческие полки. В поселках, через которые двигался отряд Цвиллинга, красноармейцы заставали только женщин и стариков. Утром 2 апреля отряд вступил в Изобильную, где его ожидала засада: в лесу на окраине станицы находился полк подъесаула Ершова, за церковной оградой укрывалась сотня есаула Кандалова, за домами, окружавшими площадь, прятались небольшие группы казаков. Сигналом к бою должен был послужить выстрел бомбомета, установленного на дворе дома священника. Когда большевики втянулись в станицу, казаки открыли огонь. В результате ожесточенного боя большая часть отряда (около 250 человек) была уничтожена, казакам достались 4 пушки, 12 пулеметов, более 200 винтовок, боеприпасы[16], (по другим сведениям трофеи были несколько меньшими – 2 пушки и 3 пулемета)[17]. Ответом ВРК стал ультиматум, требующий разоружения казаков и выдачи «вредных» лиц, угрожая разрушением станиц артиллерийским огнем и снарядами с удушливыми газами. «…Убийства красноармейцев и нападения будут караться расстрелом всей станицы…, за одного убитого будет убито сто человек», - говорилось в нем[18]. Но угрозы не могли остановить нарастающее народное движение.

          Следующей крупной операцией повстанцев стала попытка отряда войскового старшины Н. В. Лукина и подполковника Корчакова выбить красных из Оренбурга 4 апреля 1918 года. Казаки станиц Островной, Вязовской, Нежинской, Красногорской, Благословенской и отряд башкир Амира Карамышева общей численностью около 1000 человек при двух орудиях в ночь на 4 апреля ворвались  в Оренбург, заняли Форштадт, вокзал, здание юнкерского училища, где размещались красногвардейцы с семьями, и в течение пяти часов вели бой за город. К ним присоединились многие  оренбуржцы: казаки, офицеры, студенты, гимназисты и т. д. Все же красным удалось организовать оборону и вытеснить повстанцев из города. Во время ночного боя было убито 129 красноармейцев, ответственных советских работников и членов их семей (казаки перебили всех, кого застигли в юнкерском училище, не щадя женщин и стариков)[19]. Разъяренные красноармейцы «рассыпались по городу, ловя белых и учиняя самосуд»[20].  Принадлежность к «белым» определялась с помощью «классового чутья», основной удар пришелся, разумеется, по казакам – местным и приехавшим из ближайших станиц на базар. Избиение началось 5 апреля и продолжалось до восьмого. Военно-Революционный Комитет объявил беспощадный красный террор: «…Если какая-нибудь из них (станиц – П. К.) сделает хотя бы самое незначительное выступление…она будет без всякого разбора виновных и невиновных сметаться с лица земли силой оружия…»[21]. Однако террор не в силах был запугать казаков, скорее, он возымел обратное действие, заставив включиться в борьбу многие станицы, ранее придерживавшиеся нейтралитета. Вскоре после отражения нападения отряда Лукина и Корчакова Оренбург оказался «в кольце контрреволюционного казачества», которое «обложило город со всех сторон и отрезало от Центральной России»[22], тогда как для операции 4 апреля Лукину удалось собрать лишь около тысячи казаков пяти станиц, причем две из них – Нежинская и Островная – по свидетельству красного мемуариста были силой вынуждены присоединиться к повстанцам[23], это косвенно подтверждается и тем фактом, что именно казаки Нежинской выдали Н. В. Лукина красным (он был убит красноармейцами, которые конвоировали его в Оренбург)[24]. Отсутствие единства и слаженности действий в самом казачестве не позволили освободить Оренбург от красных уже в начале апреля. Другой причиной неудачи, возможно, стала слабая дисциплина партизан, в частности, несоблюдение «сухого закона» – тот же мемуарист вспоминает, что  «почти у всех убитых казаков в карманах находились недопитые бутылки водки»[25].

          Вслед за линейными станицами,  расположенными по реке Илек, к восстанию присоединились казаки других станиц первого округа Оренбургского Войска. Красные оказались фактически заперты в Оренбурге и Илецке, для приобретения продовольствия и фуража они вынуждены были совершать вооруженные вылазки в близлежащие поселки – Нежинский, Благословенский, Донгуз, Верхние Чебенки и др.[26], железнодорожное сообщение тоже было нарушено – «партизаны почти ежедневно рвали полотно железной дороги, сжигали мосты, водокачки»[27], поэтому для связи с Илецком оренбургским большевикам приходилось пробираться через территорию, охваченную восстанием. О серьезности положения говорит также то, что после 4-го апреля партийные и советские руководители Оренбурга жили по двойным документам (настоящим и фиктивным) и меняли квартиры каждые 2 – 3 дня[28].

          Партизанское движение, приобретавшее все больший размах, нуждалось в организационном оформлении и едином руководстве. 3 апреля 1918 г. в Нижне-Озерной собрался съезд делегатов 15 низовых станиц, объявивший себя единственной властью на территории первого округа Оренбургского Казачьего Войска. Он объединил разрозненные партизанские отряды в четыре фронта и объявил мобилизацию казаков (в дальнейшем он  именовался «съездом делегатов объединенных станиц 1-го округа ОКВ при главном штабе фронтов»). Интересно, что среди делегатов не было офицеров[29], вообще на этом этапе движения его инициаторами и основными участниками были рядовые казаки, «которые приглашали офицеров на командные должности»[30]. Общее командование было поручено войсковому старшине Красноярцеву, фронтами и отдельными отрядами командовали войсковые старшины В. С. Карнаухов (Корноухов) и Шмотин, есаулы Сукин, Ф. А. Богданов, Донецков, подъесаулы Садчиков, Ершов и Нестеренко, сотники Слотов, Тимашев, Мелянин, капитан Булгаков. Съезд обращался к казачеству с призывами встать на борьбу за честь Оренбургского войска, апеллируя к примеру уральских казаков, освободивших свою территорию от большевиков. В подобных обращениях, относящихся к апрелю – маю преобладают мотивы войскового патриотизма, а не борьбы за Учредительное Собрание или необходимости продолжения войны с Германией, встречаются и прямые указания на возможность примирения с советской властью на определенных условиях, подчеркивается, что действия повстанцев стали вынужденным ответом на насилия большевиков: «…мы идем не против советской власти, а против насильников, убийц и грабителей…не мы, а они к нам пришли грабить и разорять»[31], - говорится в одном из таких воззваний, принятом в начале мая. В конце мая казаки даже предприняли попытку разрешить мирным путем конфликт с большевиками. Постановление съезда делегатов объединенных станиц от 30 мая 1918 г. содержит объяснение происходящих событий с точки зрения повстанцев и условия, на которых им представлялось возможным установление мира:

          «Обсуждая текущий момент, пришли к заключению: в настоящий момент наш край охвачен пламенем братоубийственной войны, причиной этому, несомненно, является  то, что советская власть до занятия г. Оренбурга, самым широким образом распространяла среди казачьей массы мысль, что она не имеет никаких посягательств на права казачества. Казачество, поверив такому заявлению, отказалось от охраны своего имущества, предоставив свободное устройство местной жизни казаков новой власти – совету народных комиссаров; но впоследствии советская власть совершенно изменила свое отношение к казакам.

          Со стороны ответственных представителей советской власти были сделаны заявления, что казачество уничтожается, т. е. казаки лишаются своего самоуправления. Бывшие в феврале с. г. два окружных съезда выражали готовность подчиниться советской власти и организовать в войске самостоятельные войсковые, окружные и станичные советы, но это было отвергнуто. Всюду затем по станицам были посланы отряды советских войск безо всякого повода со стороны казачества; отряды эти стали грабить в станицах хлеб, имущество, скот и налагать непосильные денежные контрибуции. Против станиц, которые отказывались выполнять их требования, отряды открывали военные действия, уничтожая все имущество и жителей. Против такого поведения советской власти казаки решили соорганизоваться и силою оружия оградить станицы от произвольного уничтожения и восстановить свое казачье самоуправление. И вот теперь льется братская кровь! Мы ранее не желали этого и воздерживались всеми средствами, которые были в наших руках, но созданная обстановка все же привела нас к разрешению казачьего вопроса вооруженным столкновением. Тем не менее съезд, жалея народную кровь и народное достояние – имущество, полагает еще возможным разрешить создавшееся положение мирным путем на следующих основаниях:

1.     Оренбургский губернский исполнительный комитет советов рабочих и крестьянских депутатов признает, согласно последовавшего распоряжения совета народных комиссаров автономию Оренбургского казачьего войска и неприкосновенность его территории.

2.     Исполнительный комитет гарантирует созыв войскового съезда в г. Оренбурге. Съезд должен восстановить нарушенные работы войскового самоуправления.

3.     Исполнительный комитет ни в какие дела казачьего самоуправления вмешиваться не должен.

4.     Полное прекращение преследования казаков.

5.     Оренбургское войско со своей стороны признает центральную власть совета народных комиссаров.

6.     Никаких посягательств на право населения г. Оренбурга и Оренбургской губернии войско иметь не будет, а равно не будет вмешиваться в деятельность существующих там учреждений.

7.     В виду ненормальности работ в общественных учреждениях, теперь же предоставить право городскому и крестьянскому населению произвести свободные выборы должностных лиц – общественных учреждений.

8.     Для спокойствия населения – полное разоружение красной гвардии и армии, впредь до организации охраны города вновь избранными общественными учреждениями»[32].

          Делегат, который должен был передать мирные предложения съезда, был избран еще 28 мая, но отправку его отложили ввиду изменившейся военной обстановки – началось восстание чехословацкого корпуса, и поступили сведения, что большевики готовятся к эвакуации из Оренбурга, а вскоре, с развитием успехов чехословацких и казачьих войск, вопрос о замирении с большевиками стал неактуален. Изменился характер воззваний съезда: в них появляется упоминание об Учредительном Собрании, а к большевикам теперь обращаются с требованием разоружиться и покинуть войсковую территорию. Вот текст постановления, принятого буквально через пару дней после предыдущего: «Вся власть Учредительному Собранию…Мы не хотим бессмысленной бойни, мы не жаждем крови… «Уйдите от нас, нежданные и непрошеные гости, и мы гарантируем вам полную неприкосновенность, но, уходя, вы должны сдать все оружие, обмундирование, снаряжение и все имущество» – вот наши условия…  и знайте, что мы к вам делегатов посылать не будем, ни в какие переговоры входить с вами не можем. Хотите мира – уходите…Крестьяне восстают против вас: Николаевский и Новоузенский уезды поголовно против власти вашей поднялись…Вы разрушили село Семеновку Николаевского уезда и 215 человек женщин и детей вырезали, но это не спасет вас…Вы начали, вы несмотря на все наши старания к мирной жизни продолжаете лить кровь братскую…Проклятие Церкви нашей православной на вас…»[33].

          Но как на предложения мира, так и на проклятия ответ был один: обстрелы и сожжения станиц, массовые убийства казачьего населения, грабежи и насилия. Станица Донецкая, за происшедшее в ней нападение на красноармейца (он отделался испугом) была «приговорена» к сожжению. 13 мая жители получили приказ покинуть станицу. Они направились в Татищевскую и в пути подверглись обстрелу пехоты и артиллерии красных. Почти безоружные казаки под командой штабс-капитана Володина атаковали вражеские цепи, дав возможность обозу выйти из-под огня. В Донецкую после артподготовки вступили красногвардейцы, которые принялись за грабеж, убивая жителей, не захотевших или не смогших бросить свои дома. Всего было убито около 50 человек. Затем станица была выжжена дотла. Из 800 домов уцелело не более 30[34]. 19 мая сожжена станица Павловская, при этом каратели убили 15 человек, в основном стариков и больных, не успевших спастись бегством[35]. Полностью сожжены были станицы Донгузская, Татищевская, Угольная, Григорьевская, Пречистенская, Благословенская; Воздвиженская, Ильинская и еще несколько станиц подверглись обстрелам. Всего было уничтожено 3872 усадьбы[36]. Единичные расстрелы казаков были в порядке вещей. Террор показался чрезмерным даже Оренбургскому губисполкому, который издал приказ, констатировавший, что «обстреливая населенные местности, отряды иногда увлекаются и разрушают целые станицы до основания», и предписывавший командирам красных частей «принять энергичные меры по борьбе с этими разрушениями»[37]. Разумеется, приказ остался без последствий, ведь реальной властью обладал не исполком, а ВРК и военное командование, точным исполнением распоряжений которого, а вовсе не «увлечением» отрядов были вызваны разрушения.

          Ответом казачества на террор, развязанный большевиками, стал быстрый рост численности повстанцев: к середине мая в движении участвовало уже 27 низовых станиц[38]. В верхних станицах такого единодушия не было, как правило, из них на фронт прибывали отряды добровольцев, а остальное население продолжало придерживаться нейтралитета. Так, часть казаков Красноярской станицы во главе с вахмистром Е. Е. Шаталовым присоединилась к восставшим, тогда как большинство, руководимое станичным атаманом Ф. В. Кокаревым, осталось нейтральным. Возможно, именно следствием того, что в рядах партизан из верхних станиц сражались только добровольцы, явились отличительные черты этих отрядов, позволившие съезду охарактеризовать их следующим образом: «Верхние станицы, хотя и выступили не все…по своему духу являются образцом всякого войска. Войско этих станиц состоит из партизанских отрядов, которые своими отчаянными набегами держат в ужасе большевиков города и Орскую железную дорогу»[39].

          Мобилизованные казаки низовых станиц находились на фронте посменно, затем уходили на отдых, а на их место заступали их одностаничники. Например, станицы Верхняя и Нижняя Павловка были обязаны выставлять 400 человек в смену[40]. Съезд особо отметил отличную организацию службы в линейских станицах южного отряда, призывая остальных следовать их примеру: на фронт выступали казаки 21 – 45 лет, 46 – 50-летние охраняли телефонные линии и станции, 51 – 55-летние подвозили продовольствие и фураж на позиции, 19 – 20-летние несли службу на постах летучей почты, а в свободное время проходили строевое обучение, на 17 – 18-летних была возложена охрана станиц, 15 –16-летние несли службу на посылках по станице[41]. По мере необходимости съездом объявлялась мобилизация дополнительных контингентов; так 30 мая было решено призвать 1100 человек из восьми станиц, кроме того, командующему правобережным отрядом, подъесаулу Садчикову поручалось провести мобилизацию правобережных станиц, самостоятельно определив число мобилизуемых. К концу мая армия повстанцев насчитывала в общей сложности около 7000 бойцов. В начале июня съезд вынужден был отказаться от системы посменного несения службы. Теперь казаки 21 – 35 лет должны были постоянно находиться на фронте, а их товарищи 36 – 46 лет работали за них в поле. Командный состав в повстанческих частях был выборным. В станицах работали военные комиссии, организовывавшие призыв казаков, ротацию фронтовых контингентов, снабжение своих одностаничников на передовой фуражом, продовольствием и всем необходимым[42].

          Гораздо хуже казаки были обеспечены оружием и боеприпасами. В начале восстания им приходилось идти в атаки с одними шашками, самодельными пиками или даже нагайками; использовались охотничьи ружья и «оружие времен Пугачева»[43]. «Занимая фронт вдоль железной дороги от Илецкой Защиты через Оренбург до станицы Платовка протяжением более 150 верст, мы имеем только одно орудие и четыре пулемета с ничтожным количеством патронов»[44], - констатировалось на одном из заседаний съезда в начале мая. Вскоре уральские казаки передали оренбуржцам 2 пулемета и 4 орудия, но основным источником вооружения и боеприпасов были, конечно, трофеи. Казаки нападали на поезда, на которых красные выезжали сами и вывозили военное имущество из осажденного Оренбурга. С помощью бронепоездов многие из этих атак были отбиты, другие увенчались успехом, и в начале июня у восставших было 12 – 15 пулеметов, 8 – 9 орудий, винтовками была вооружена треть казаков[45]. 2 июня в бою у станицы Мертвецовской две сотни казаков обратили в бегство красный отряд численностью в 1500 штыков и два эскадрона конницы, наступавший от Илецка, им достались 3 орудия и 5 пулеметов[46]. 28 июня из Самары было доставлено 14 пулеметов, 1400 винтовок, 320000 патронов и 530 снарядов[47].

          Главной заботой съезда делегатов объединенных станиц, по крайней мере до конца июня, оставалось сплочение всего казачества на борьбу с большевизмом. Особенно много усилий требовалось для привлечения на сторону восстания фронтовиков, которые представляли собой многочисленный контингент обученных, опытных бойцов, и могли значительно усилить повстанческую армию, но в то же время именно среди них вследствие «усталости от войны» нашли наиболее благоприятную почву пробольшевистские настроения, выражавшиеся в разных формах – от нежелания быть втянутыми в военные действия до прямой поддержки большевиков. 13 мая в связи с неуспешной  операцией на станции Платовка съезд обратился к «боевым  казакам, бывшим на фронте», с просьбой «сменить неумелых бойцов»[48], через несколько дней он вновь увещевал фронтовиков идти воевать или хотя бы сдать винтовки[49]. Вероятно, попытки привлечь фронтовиков в ряды повстанцев на добровольной основе не увенчались особым успехом, последовавшая вскоре мобилизация также встретила сопротивление с их стороны, которое было подавлено силой, причем 22 зачинщика было расстреляно. Это было, по-видимому, последним выступлением казаков-фронтовиков как особой социальной группы, их дальнейшее поведение не выделяло их из общей массы казачества, поскольку в ситуации стремительного развертывания гражданской войны невозможно было уклониться от участия в военных действиях – отказ воевать на стороне белых означал необходимость присоединиться к красным, большинство фронтовиков предпочло сражаться за интересы и традиционные ценности своего сословия.

          Съезд неоднократно обращался с призывами присоединиться к восстанию к казакам отдельных станиц (18 мая – к верховым станицам, 27 мая к станице Красноярской и др.[50]), но не ограничивался воззваниями. По мере того. как в его руках сосредотачивалась реальная сила, он переходил к применению все более жестких мер к неподчиняющимся. О том, что в рядах казачества не было единства, свидетельствуют документы съезда: в конце мая сообщалось, что сотня станицы Рассыпной не подчиняется приказам начальства, митингует, станица не выслала делегата на съезд, игнорирует распоряжения штаба, отказалась от работ по разрушению железнодорожных путей, ее примеру последовала Нижне-Озерная; казаки Рычковской станицы под влиянием делегата, прибывшего со съезда казачьих депутатов в Оренбурге, решили отозвать свой отряд с фронта; в Городищенской сход голосами четырехсот жителей вынес приговор об аресте проезжавших через станицу двух офицеров Терского и Забайкальского войск и партизан из числа казаков станицы; постановление съезда о бессменном несении службы на фронте вызвало недовольство в некоторых станицах, участвовавших в восстании[51].  Повстанческое руководство в таких случаях не останавливалось перед применением силы. 31 мая съезд постановил разоружить станицу Верхне-Краснохолмскую, отказавшуюся присоединиться к движению; городищенцам было в ультимативной форме приказано освободить арестованных и не мешать всем желающим выступить против большевиков, в противном случае съезд угрожал посылкой карательного отряда против непокорной станицы; через несколько дней за этим ультиматумом последовало требование немедленно сформировать три сотни полного военного состава из казаков с 21 года[52].

          Угрозы применения карательных отрядов не оставались пустыми словами – повстанцы действительно проводили террор против казаков, вставших на службу большевикам. 20 июня в станицу Бердскую оставленную красными после боя на реке Сакмаре, всупил карательный отряд; на ночном заседании стариков станицы с представителями отряда был составлен список 36 местных жителей, так или иначе причастных к большевизму. На следующий день была сформирована Чрезвычайная следственная комиссия, которая в течение одного дня рассмотрела дела подозреваемых и приговорила 13 из них к расстрелу[53]. На этом примере видна разница между белым, казачьим террором и красным: повстанцы не применяли к своим противникам принцип коллективной ответственности, назначая наказание в зависимости от степени индивидуальной вины. (Впрочем, известен и пример противоположного образа действий казаков – избиение красноармейцев и большевиков вместе с семьями во время боя в Оренбурге 4 апреля 1918 г.)

          Во всяком случае, по отношению к своим товарищам по сословию казаки старались быть справедливыми настолько, насколько это вообще было возможно в разгар гражданской войны. В станицы, добровольно присоединявшиеся к повстанцам, карательные отряды не посылались, арестовывать местных большевиков поручалось формируемым в станицах сотням. Так, от станицы Краснохолмской, в начале июня изъявившей желание войти в число объединенных станиц, съезд потребовал выдачи «главарей, агитаторов, приверженцев большевизма»[54]. Это условие было обязательным, разумеется, и для других вновь присоединяющихся станиц. Состав лиц, подлежащих выдаче, определяло, по-видимому, само станичное общество. Постановлением съезда от 13 июня учреждались станичные суды, избираемые обществом. Были созданы и военно-полевые суды[55].

          Меры, принимаемые съездом, были тем строже, чем позднее данная станица присоединялась к повстанческой организации. Например, часть красноярцев, сохранявшая нейтралитет почти до середины июня, была разделена на категории в соответствии со степенью вины, чтобы «никого не оставить без наказания»[56]. В начале июля было принято решение об исключении казаков, не выступивших против большевиков, из казачьего звания, а 16 июля за «позорный нейтралитет» две станицы – Мамаевская и Капитоновская – были исключены из войскового сословия и лишены права на пользование землей[57]. Кроме лишения земли применялись и другие меры «экономического воздействия»: в конце июня обществу станицы Благословенской, сожженной красными, разрешено было реквизировать 20 жатвенных машин у жителей Неженской и Каменноозерной, «придерживавшихся советской власти и агитировавших в пользу большевизма»[58].

          Другой важной заботой руководства повстанцев было укрепление дисциплины в войсках. На начальном, «партизанском» этапе восстания этот вопрос решался как бы сам собой: каждый участник движения, сознательно вставший на борьбу с большевизмом и вступивший в отряд, вполне доверял своему командиру (иначе бы не пошел в его отряд), понимал свою задачу, и не пытался уклониться от ее выполнения, кроме того отряды были немногочисленны и координация их действий не представляла большой сложности.

          В дальнейшем, когда появились более крупные контингенты казаков, выставляемые станицами путем самомобилизации, управление войсками усложнилось, особую трудность, вероятно, представляла регулярная смена войск без ущерба фронту – источник указывает, что были случаи, когда казаки, «отбывшие» положенный срок на фронте, уходили в тыл, не дождавшись смены[59]. Командный состав был выборным (командиры фронтов назначались съездом объединенных станиц), в войсках не возбранялось проведение собраний. Уже на этом этапе начались серьезные «сбои» в дисциплине. Так, в начале июня дедуровская сотня отказалась идти на подмогу станице Благословенской, к дедуровцам присоединились еще две сотни: краснопокровская (кроме двадцати трех человек) и никольская (кроме девяти человек). В результате Благословенская была сожжена красными[60].

          Наконец, с введением обязательной мобилизации казаков стало неизбежным превращение повстанческой армии в регулярную с присущими ей принципами военной организации и дисциплины. В подразделения, формируемые во вновь присоединяемых станицах, офицеры назначались командующим, эти подразделения обязывались «собраний не устраивать и резолюций не выносить»[61]. 13 июня съезд объединенных станиц ввел в Оренбургском Войске дисциплинарный устав Уральского Казачьего Войска, принятый в апреле 1918 г. Завершающим штрихом в становлении регулярной армии оренбургских казаков может считаться следующее постановление съезда, принятое между 18 и 21 июня: «Чтобы превратить наши части в настоящие воинские, чтобы враги почувствовали, что мы опять старые бывалые казаки, съезд приказывает совершенно прекратить в сотнях общие собрания и никаких постановлений не выносить, комитеты в сотнях, в которых они существуют, уничтожить»[62]. Тем не менее, и после этого случались эксцессы между командирами и подчиненными. В начале июля назначенный за две недели до того командиром 2-го Оренбургского полка полковник Фадеев подал рапорт об увольнении «ввиду неблаговидных поступков казаков и неточного выполнения его приказов»[63].

          Съезд объединенных станиц, будучи единственным органом власти на территории, занятой повстанцами, разумеется, не мог ограничить свою деятельность только военными вопросами, хотя они и занимали ведущее место в его работе. Необходимо было налаживать хозяйственную жизнь на освобожденных землях. В документах съезда имеется несколько постановлений, запрещающих самовольные реквизиции, бывшие настоящим бичом для населения по обе стороны фронта в течение всей гражданской войны, особо подчеркивалась недопустимость реквизиций у крестьян, указывалось, что они должны производиться станичными обществами в своих поселках[64], что позволяет охарактеризовать политическую линию руководства повстанцев как вполне здравую и прагматичную, направленную на сглаживание межсословных противоречий, обострившихся в Оренбуржье в революционный период. Крестьянство уже начало отходить от большевиков и казаки должны были действовать достаточно осторожно, чтобы не ослабить его антибольшевистских настроений.

          Занимался съезд и вопросами денежного обращения. Вскоре после октябрьского переворота в условиях нехватки наличности Оренбургский банк выпустил собственные денежные знаки. Узнав, что некоторые торговцы отказываются их принимать, съезд специальным постановлением 23 мая подтвердил законность их хождения.

          Безусловно, главной задачей съезда в экономической области была организация бесперебойного снабжения войск. Немалую помощь в этом оказывала кооперация, обладавшая развитым хозяйственным аппаратом, опытными кадрами и располагавшая значительными денежными средствами. Однако сумм, предоставленных кредитными товариществами оказалось недостаточно, и съезд 25 мая обратился к зажиточным домохозяевам с просьбой внести свободные капиталы в кооперативные банки, а кооператоры должны были организовать на них закупку хлеба; хозяевам, имевшим излишки хлеба, предлагалось сдавать его в кредитные товарищества, при недостатке у товарищества денег или при возможности сдатчика подождать с их получением – под особые квитанции.  Приобретенный таким образом хлеб поступал в распоряжение станичных военных штабов[65].

          Кроме фронта, в хлебе нуждались и жители разоренных или разрушенных большевиками станиц. Для обеспечения их продовольствием и семенами съезд обязал станицы, пострадавшие в меньшей  степени, выдать им хлебные ссуды. Например, краснохолмцы должны были выдать жителям Донецкой 1000 пудов пшеницы, казаки еще нескольких станиц – в общей сложности 3500 пудов[66].

          Оренбуржские повстанцы в первые же дни борьбы установили связь с уральскими казаками, которым удалось быстрее освободить свою войсковую территорию от красных. Уже в апреле оренбургские и уральские казаки проводили совместные операции под Новосергиевкой и Платовкой, предприняли попытку наступления на Оренбург[67]. Координация усилий осуществлялась и в дальнейшем: уральцы помогали оренбуржцам оружием и живой силой (см. выше), 24 мая они выбили красных из Новосергиевки[68].

          Когда съезду объединенных станиц стало известно об образовании в Самаре Комитета членов Учредительного собрания, были предприняты шаги по организации связи с этим органом и командованием чехословацкого корпуса. С этой целью 18 июня в Самару были командированы член Учредительного Собрания войсковой старшина Анисимов и два рядовых казака – Г. И. Красноярцев (бывший до этого председателем съезда) и Шмотин[69]. Вскоре из Самары прибыл обоз под командой сотника Михайлова, доставивший оружие и боеприпасы. Уполномоченным Комуча в Оренбуржье был назначен атаман первого округа К. Л. Каргин. Заслушав его доклад и воззвание Комуча к казачеству, съезд 28 июня постановил: «1) Приветствовать Самарский Комуч за его почин государственного оздоровления. 2) …Стоять твердо на платформе единого хозяина земли русской – Учредительного Собрания…»[70]. На следующий день, после выступления представителя Комуча Барановского, съезд принял резолюцию о признании Комитета членов Учредительного Собрания «единственной государственной властью…впредь до открытия Учредительного Собрания»[71] и в дальнейшем важнейшие свои постановления начинал словами «именем Всероссийского Учредительного Собрания». Было начато формирование полка из казаков присяги 1915 – 1916 гг. для отправки на Самарский фронт.

          По мере упрочения власти съезда объединенных станиц и расширения подконтрольной ему территории, изменялась структура самого этого органа. 21 июня он был преобразован во временный малый Круг объединенных станиц Оренбургского Казачьего Войска и приказал станицам выбрать еще по одному делегату. Эти вновь избранные члены Круга должны были прибыть на Круг к 28 июня и, ознакомившись с его работой и получив директивы, вернуться в станицы, где им надлежало возглавить военные комиссии и взять на себя текущую работу по мобилизации и местному управлению.    Через несколько дней было постановлено избрать еще по одному делегату от находящихся на фронте казаков каждой станицы. 29 июня съезд вновь поменял название, теперь он стал именоваться Казачьим Кругом объединенных станиц Оренбургского Войска, решено было оставить по два делегата от каждой станицы с тем, чтобы один из них работал на Круге, а другой находился в станице, по возможности посещая казаков своей станицы на фронте. Через 15 дней делегаты должны были меняться[72]. Круг также назначил временно исполняющим должность Войскового атамана К. Л. Каргина, которому поручалось «войти в связь с представителями от станиц…принять меры к воссозданию окружного правления, военный отдел…развернуть в военный штаб»[73]. Председатели съезда (Круга) периодически менялись. Первым занимал эту должность Г. И. Красноярцев, 18 июня его сменил В. Ершов, 28 июня – Ф. Н. Иванов[74]. Съезд командировал к А. И. Дутову своего представителя подъесаула Пивоварова, который, вернувшись 29 июня, доложил, что Войсковое Правительство во главе с Атаманом скоро прибудет.

          Большевики с самого начала не чувствовали себя в Оренбуржье хозяевами (красный мемуарист называет весь период существования советской власти в Оренбурге «шестимесячной обороной»[75]). По мере развития повстанческого движения их положение становилось все сложнее. Уже в апреле для снабжения городов продовольствием им приходилось совершать вооруженные вылазки. 18 мая на подмогу Оренбургу двинулись от Бузулука отряды В. К. Блюхера и Г. В. Зиновьева численностью 2600 человек при 8 орудиях и 37 пулеметах. Из Верхнеуральска шел отряд Н. Д. Каширина, требуя от казаков лежавших на его пути станиц (Красногорской, Ильинской, Подгорной и др.) подписки о неучастии в антибольшевистской борьбе, отказавшихся дать такую подписку расстреливали. Было сожжено несколько станиц, но подавить восстание или хотя бы уменьшить его размах не удалось.

          Общая численность красных войск в Оренбурге достигла 15 – 18 тысяч человек[76]. Командующим был Г. Зиновьев, но многие командиры отказывались ему подчиняться. Несмотря на численное превосходство, красным не удалось перехватить инициативу у повстанцев; фактически их основной целью, начиная с мая, стала эвакуация из Оренбурга военного имущества, других ценностей и партийных и советских работников с семьями. Повстанцы, соответственно, стремились не дать красным эшелонам уйти, захват эшелонов для них был (до установления связи с Комучем) единственным способом пополнить запасы оружия и боеприпасов. С началом восстания чехословацкого корпуса положение красной группировки в Оренбурге еще более ухудшилось. Часть ее войск под командованием Елькина направилась в Бузулук, где понесла значительные потери в боях с чехами.

          В этих условиях Зиновьев решил применить «военную хитрость» – он послал к казакам парламентера с обращением к съезду объединенных станиц от имени «штаба Железно-Дисциплинированного полка коммунаров 32-го полка Социалистической армии Рабоче-Крестьянского правительства»[77]. В этом документе, озаглавленном «Мирное предложение», содержится призыв прекратить братоубийственную войну, «заключить крепкий мир и союз трудящихся для отпора врагам и предателям, посягающим на нашу родину и революцию». Далее описываются последствия Брестского мира («на Украине восстанавливается монархия», «рука Вильгельма простирается на трудовую Россию» и т. д.), говорится, что «большевики ушли в лагерь предателей революции…на каждом шагу попирали народные права, вместо советской власти … они принесли народу комиссародержавие», и, наконец, излагается главное: «…штаб Железно-Дисциплинированного полка коммунаров и союз социалистов-революционеров максималистов призывают все трудовое казачество прекратить выгодную лишь для врагов трудовой Руси…бойню на основе трудового самоопределения казачества и решительной борьбы с Германией…Предлагается выслать делегатов в Алексеевскую станицу к 12 часам 15 июня…»[78]. Съезд не попался на удочку красного командующего. Доставивший послание комиссар полка Д. В. Шейкман был приговорен к смерти как большевистский шпион. Он заявил, что приказал полку сдать оружие казакам, и казнь была отложена при условии сдачи полка в плен до 18 июня[79]. Разумеется, сдачи не произошло. Таким образом, авантюра Зиновьева не нанесла вреда казакам, зато она усилила разлад в стане красных: многие командиры и до этого отказывались подчиняться Зиновьеву, теперь они еще и подозревали его в измене.

          К началу июля безнадежность положения красных в Оренбурге стала очевидной, и они покинули город, отступая по железной дороге на Актюбинск. Казаки преследовали их только до границ Оренбургского Войска – сказалось их нежелание сражаться за пределами войсковой территории, которое немало повредило белым впоследствии.

          Утром 3 июля в Оренбург вошли отряды повстанцев во главе с войсковым старшиной В. С. Карнауховым. Сюда же прибыл и казачий Круг, объявивший большевистскую власть в городе и губернии низложенной и вверивший управление Оренбургским Казачьим Войском и Оренбургской губернией временно  исполняющему должность Войскового Атамана К. Л. Каргину. Каргин, в свою очередь, издал приказ №1, в котором, в частности, говорилось: «§3…Приглашаю для совместной работы членов Учредительного Собрания от Оренбургской губернии и Оренбургского Казачьего Войска. §4. Во всей полноте своих прав восстанавливаются распущенные советской властью органы местного самоуправления. §5. Все ограничения и стеснения в свободах, введенные большевистскими властями, отменяются. §6…Все существующие советы распускаются впредь до новых выборов, определенных рабочей конференцией при краевом Самарском Комитете членов Всероссийского Учредительного Собрания»[80]. Одновременно город был объявлен на военном положении, введена смертная казнь за умышленные убийства, грабежи, поджоги, разбои, участие в «шайке, именующей себя большевиками», укрывательство комиссаров, красноармейцев, красногвардейцев, возбуждение вражды между классами, призывы к стачке, хранение оружия без разрешения[81].

          6 июля был образован местный Комитет членов Учредительного Собрания в составе К. Л. Каргина, П. В. Богдановича, И. П. Нестерова, который несколько ограничил масштабы репрессий, запретив, в частности, насильственные выселения жильцов из квартир, отведенных советскими органами. Служащим упраздняемых советских учреждений решено было выплатить жалование за месяц вперед.

          7 июля в Оренбург прибыл Атаман А. И. Дутов с Войсковым Правительством. Начался новый этап антибольшевистской борьбы оренбургского казачества.

          Весна – начало лета 1918 г. стали временем роста антибольшевистских настроений и консолидации  антибольшевистских сил на всей территории Урала. Социально-экономические мероприятия новой власти оттолкнули от нее даже те слои, которые поддержали ее в первые месяцы после октябрьского переворота – крестьянство и часть рабочих. Волна восстаний прокатилась по волостям и заводам края, наиболее успешным стало восстание оренбургских казаков, которым удалось почти без помощи извне освободить большую часть своих земель.

          Казачество, в отличие от крестьянства, изначально отнеслось к большевистской революции настороженно, а в значительной своей части враждебно. Но все-таки это был, скорее враждебный нейтралитет, чем активное сопротивление, что объясняется распространением антивоенных настроений, особенно среди фронтовиков. Поэтому попытка  Атамана Дутова противостоять октябрьскому перевороту «в отдельно взятой губернии» не нашла у казаков достаточной поддержки и потерпела неудачу.

          Однако уже в ходе подавления «дутовского мятежа» антиказачья направленность политики большевиков проявилась настолько ярко, что вызвала движение сопротивления «снизу». Еще до того, как отряды А. И. Дутова отступили под ударами красных в Тургай, на юге Оренбургского Казачьего Войска сформировался новый антибольшевистский фронт, оказавшийся гораздо более опасным. Главным отличием этого движения от дутовского было то, что на борьбу с большевиками поднялось все население целого ряда станиц, а не отдельные добровольцы. Благодаря традиционной для казаков системе самоуправления, выполняющей одновременно функции военной и гражданской администрации, присущим им военным навыкам и дисциплине, повстанцы смогли организовать как вооруженную силу, способную, несмотря на нехватку оружия и боеприпасов, успешно противостоять частям Красной Армии, так и эффективное управление гражданской жизнью на освобожденной территории. Силы восставших росли по мере включения в движение новых станиц, и к началу июля им удалось изгнать красных с большей части войсковой территории и занять Оренбург.

           

           

         

         

         

 

         

 

 



[1] См., напр.: Машин М. Д. Оренбургское и уральское казачество в годы гражданской войны. Саратов, 1984. С. 26, 36.

[2] См.: Лисовский Н. К. Разгром дутовщины. 1917 – 1919 гг. М., 1964. С. 53.

[3] См.: Чирухин Н. А. Дутовщина. Антибольшевистское движение на Урале. 1917 – 1918 гг. Дисс…канд. ист. наук. М., 1992.

[4] См.: Кобзов В. С. Революция и гражданская война на Южном Урале глазами казачества.// Урал в событиях 1917 – 1921 гг. Актуальные проблемы изучения. Челябинск, 1999. С.175 – 192.

[5] Цит. по: Кобзов В. С. Указ. соч. С. 175.

[6] Страничка из истории революционной борьбы Оренбургского пролетариата. Оренбург, 1921. Вып. 1. С. 159.

[7] Гражданская война в Оренбургском крае. Чкалов, 1939. С. 104.

[8] См.: Пролетарская революция в Оренбурге. Оренбург, 1927. С. 51; ЦДНИЧО Ф. 596. Оп. 1. Д. 110. Л. 45 – 46.

[9] См.: Гражданская война в Оренбургском крае. С. 140.

[10] Там же. С. 104.

[11] Кобзов В. С. Указ. соч. С. 182.

[12] Головин Н. Н. Российская контрреволюция в 1917 – 1918 гг. Кн. 7. Париж, 1937. С. 115.

[13] См.: Гражданская война в Оренбургском крае. С. 104.

[14] См.: Пролетарская революция в Оренбурге. С. 52.

[15] См.: Акулинин И. Г. Уральские казаки в борьбе с большевиками.//Белое дело. Летопись белой борьбы. Берлин, 1927. Т. II. С. 122 – 147.

[16] См.: Акулинин И. Г.Оренбургское казачье войско в борьбе с большеиками. Шанхай, 1937. С. 70 - 71; Гражданская война в Оренбургском крае. С. 129 – 138; Гражданская война в Оренбуржье (1917 – 1919) Документы и материалы. Оренбург, 1958. С. 116 – 117, 120; ЦДООСО Ф. 41. Оп. 2. Д. 46. Л. 57.

[17] См.: Чирухин Н. А. Указ. соч. С. 117.

[18] Цит. по: Там же. С. 118 – 119.

[19] См.: ЦДООСО. Ф. 41. Оп. 1. Д. 13. Л.143; Уральский рабочий, 1918, 26 апреля; Гражданская война в Оренбургском крае. С. 140; Гражданская война в Оренбуржье. С. Х; ЦДНИОО. Ф. 7924. Оп.1. Д. 287. Л. 22; Тоган З. В. ( А. З. Валидов) Воспоминания. Уфа, 1994. С. 224; Страничка из истории революционной борьбы оренбургского пролетариата. С. 5.

[20] Пролетарская революция в Оренбурге. С. 75.

[21] Цит. по: Чирухин Н. А. Указ. соч. С. 119.

[22] Гражданская война в Оренбургском крае. С. 139; Страничка из истории…С. 1.

[23] Гражданская война в Оренбургском крае. С. 146.

[24] Страничка из истории…С. 5.

[25] Гражданская война в Оренбургском крае. С. 146.

[26] Страничка из истории…С. 1.

[27] Там же. С. 5.

[28] См.: Пролетарская революция в Оренбурге. С. 75.

[29] См.: ЦДНИОО. Ф. 7924. Оп. 1. Д. 82. Л. 29об.

[30] Головин Н. Н. Указ. соч. С. 116.

[31] См.: ЦДНИОО. Ф. 7924. Оп. 1. Д. 82. Л. 3об.

[32]  ЦДНИОО. Ф. 7924. Оп. 1. Д. 82. Л. 15 – 15об.

[33] Там же. Л. 19 – 20.

[34] См.: Оренбургский казачий вестник, 1918. 1 октября.

[35] Там же. 1 декабря; См.: ЦДНИОО. Ф. 7924. Оп. 1. Д. 82. Л. 25об.

[36] См.: См.: ЦДНИОО. Ф. 7924. Оп. 1. Д. 82. Л. 29об, 31, 66об, 95; Кобзов В. С. Указ. соч. С. 186.

[37] Цит. по: Кобзов В. С. Указ. соч. С. 186.

[38] См.: ЦДНИОО. Ф. 7924. Оп. 1. Д. 82. Л. 6.

[39] Там же. Л. 18.

[40] Там же. Л. 6об.

[41] Там же. Л. 13.

[42] Там же. Л. 18об и др.

[43] Чирухин Н. А. Указ. соч. С. 127.

[44] ЦДНИОО. Ф.7924. Оп. 1. Д. 82. Л. 7об.

[45] Чирухин Н. А. Указ. соч. С. 128

[46] ЦДНИОО. Ф.7924. Оп. 1. Д. 82. Л. 25.

[47] Там же. Л. 52об, 60; Чирухин Н. А. Указ. соч. С. 143.

[48] ЦДНИОО. Ф.7924. Оп. 1. Д. 82. Л. 2об.

[49] Там же. Л. 3.

[50] См.: Там же. Л. 5об, 6, 10, 11, 21об.

[51] Там же. Л. 17 – 45.

[52] Там же. Л. 22об, 28об.

[53] См.: ЦДНИОО Ф. 7924. Оп.1. Д. 129. Л. 5.

[54] Там же. Д. 82. Л. 34.

[55] Там же. Л. 3об; Чирухин Н. А. Указ. соч. С. 129.

[56] Там же. Л. 35.

[57] Там же. Л. 74об, 101.

[58] Там же. Л. 71.

[59] См.: Там же. Л. 47.

[60] Там же. Л. 31.

[61] Там же. Л. 49об.

[62] Там же. Л. 50.

[63] Там же. Л. 79.

[64] Там же. Л. 30об, 31об.

[65] См.: Там же. Л. 13об.

[66] См.: Там же.  Л. 51, 54

[67] См.: Там же.  Л. 3 – 3об.

[68] См.: Там же.  Л. 19.

[69] См.: Там же.  Л. 49.

[70] Там же.  Л. 60

[71] Там же.  Л. 62.

[72] См.: Там же.  Л. 53, 56об, 62, 63.

[73] Там же.  Л. 60.

[74] См.: Там же.  Л. 49, 61.

[75] Страничка…С. 2.

[76] См.: Чирухин Н. А. Указ. соч. С. 142.

[77] ЦДНИОО. Ф. 7924. Оп.1. Д. 118. Л. 1.

[78] Там же.  Д. 118. Л. 1.; Д. 82. Л. 40 – 41.

[79] Там же.  Д. 82. Л. 41об.

[80] Там же. Л. 84.

[81] См.: Чирухин Н. А. Указ. соч. С. 162.