ВОСПОМИНАНИЯ ПОЛКОВНИКА П.Ф. ЗЛУНИЦЫНА
«ВОССТАНИЕ В ЯРОСЛАВЛЕ В 1918 ГОДУ»
[Около
ВОССТАНИЕ В ЯРОСЛАВЛЕ В 1918 ГОДУ
После разгрома Юго-Западного фронта я
пробрался через Киев и Москву в свой родной город, Рыбинск. Всю зиму я
жил в Рыбинске. Здесь было очень много демобилизованных офицеров,
по приблизительным подсчетам около 8000 человек. Местные
большевистские власти относились к нам хорошо; я жил на свободе,
хотя и под негласным надзором, но все же на свободе. О красном
терроре мы только слыхали, сами же не имели удовольствия
испытать его.
***
Я часто встречался с офицерами моего полка
(в германскую войну я командовал Б-им полком), и они
мне говорили, что вскоре предполагается организованное восстание всего
Поволжья; говорили о какой-то подпольной организации, которая охватывает
пол-России. Я знал этих офицеров — это были молодые горячие головы, и потому их
слова я пропускал мимо ушей. Вся их затея казалась мне несерьезной: хороша
конспирация, если они рассказывают об этом мне, постороннему человеку.
(Я ведь в их организации не состоял, да меня и не приглашали туда.)
Такое отношение ко мне объясняется следующим. Среди молодого
офицерства установился тот взгляд, что старые офицеры не способны вести гражданскую
войну и не могут быть хорошими договорщиками. Это они
мне открыто высказывали в частных беседах. Я же скептически относился к их
планам и всегда утверждал, что отличные планы могут составлять только
умудренные опытом люди. Так мы дружески спорили и расходились,
не вынося сор из избы. Не только я не был приглашен в эту
организацию, но и многие боевые генералы.
* * *
Так жил я в Рыбинске. Деньги уходили, а жить
нужно было. Я решил пробраться в Киев, где в одном из банков у
меня было около 200.000 рублей. Все свое жалованье я отправлял в Киев как
ближайший город в тылу Юго-Западного фронта. На Украине были
немцы, и пропуск получить можно было у германского посла в Москве, графа
Мирбаха. В мае месяце я отправился в Москву. Перед
германским консульством были большие толпы русских, желавших получить пропуск
на Украину. Я записался в очередь и уехал опять
в Рыбинск, т.к. моя очередь могла быть в июне — через месяц.
Когда я приехал в Москву в июне, то по
распоряжению графа Мирбаха пропуска вовсе прекратили выдавать. Обескураженный,
я возвратился в Рыбинск.
* * *
Семья моя уже стала нуждаться, т.к. денег не
было. Нужно [было] во что бы то ни стало пробраться в Киев и взять деньги из
банка. Хотел было пробираться нелегальным способом, но узнал, что
в Ярославле существует какое-то украинское представительство, в
котором служит мой знакомый, и я решил съездить туда, авось
поможет. Это была моя последняя надежда.
* * *
В Ярославль я прибыл 23-го июня в 11 ч. ночи. На станции стоял
поезд с отрядом товарища Кедрова.
Поезд состоял из двух классных вагонов и 5 или 7 теплушек. В классных
вагонах жил Кедров и его приближенные, а в
теплушках солдаты. Это была подвижная Чека. Кедров разъезжал по всему
Поволжью и расстреливал подозрительных лиц. 23-го июня он успел расстрелять человек десять офицеров и теперь,
по-видимому, отдыхал от трудов. Такое
соседство мне не нравилось, и я поспешил уйти с вокзала в город. Идя по улицам Ярославля, я заметил в городе какое-то странное оживление. По улицам мчались легковые и
грузовые автомобили с вооруженными людьми; где-то
далеко были слышны ружейная и пулеметная стрельба. Сердце мое сжалось недобрыми предчувствиями, однако я ничего еще не мог предполагать. Зашел в первую попавшуюся
гостиницу и проспал там до утра. На следующий день вышел на улицу: стрельба
была уже на окраинах города. На
улицах толпился народ и читал расклеенные на стенах плакаты. Подошел и я. Это было обращение генерала Перхурова
к Ярославскому населению. Оно
гласило:
«На основании предписания бывшего члена
Временного правительства Бориса Савинкова я, генерал Перхуров, вступил в
должность командующего войсками Северной Армии.
В силу сего приказываю —
всем офицерам, вольноопределяющимся, подпрапорщикам, унтер-офицерам
и солдатам явиться в штаб армии (в Мариинской женской гимназии)
для пополнения рядов войск.
Всех, сочувствующих свержению большевистской
власти, приглашаю встать в ряды армии.
Командующий Северной
армией генерал ПЕРХУРОВ
г. Ярославль
Прочтя это обращение, вернее, приказ, я
тотчас же отправился в штаб армии.
По дороге встретил свою знакомую певицу —
артистку Боровскую (Речь идет о В.Н. Барковской). Она очень обрадовалась
мне:
— Вы какими судьбами Петр
Фомич?
Я рассказал ей.
— Вот и отлично! Поможете нам большевиков бить... мы
так много слыхали о храбрости вашего полка.
Я
рассыпался в любезностях.
— Пойдемте
в штаб... — волновалась она.
Мы отправились. По дороге она рассказала,
как произошло восстание в городе
и как город оказался во власти восставших. Она
играла тоже весьма заметную роль в этом деле. Она была в очень близких
отношениях со всеми политкомами и
красными командирами. По ее предложению в день восстания
был устроен ужин, на котором присутствовало много женщин и коммунистического
начальства. К ночи все перепились и переловить их не
представляло затруднения. Председатель Совета, еврей
Нахимсон, был найден у себя дома под кроватью и расстрелян. Этот
Нахимсон был видным коммунистом и влиял на весь север России — на
7—8 губерний.
*
* *
Оказывается, что штаб заговора, центр его,
был в Ярославле, а нити были и в провинции. Было постановлено, что к
23 июня в город съедутся все офицерские организации, т.е.
не менее 10.000 офицеров. Кроме того в Ярославле было много офицеров,
которые хотя и не состояли в организации, но всегда
рады были помочь делу восстания. В 10—12 часов вечера началось восстание. Офицерские отряды захватили одну
батарею, стоявшую в городе, и обезоружили два советских полка.
Советские полки хотя и были без
руководителей, однако оказали сопротивление, и в результате
происшедшей перестрелки было убито (Далее зачеркнуто
недописанное слово «око[ло]».) и
ранено с обеих сторон 100 человек. Пользуясь темнотой, часть красных бежала через мост и рассеялась за Волгой.
Таким образом Армия генерала Перхурова сосредоточилась
в Ярославле.
***
Мне хочется сказать несколько слов о генерале
Перхурове, с которым впоследствии мне пришлось познакомиться очень
близко, т.к. я был его помощником. Это была светлая личность. Человек храбрый,
беззаветно преданный делу и образованный. Он окончил университет и артиллерийскую
академию. Был он уроженец Казани, служил же в Сибири. Стратег и тактик он был
скверный, не способный организовывать и распоряжаться. Им было сделано очень
много крупных ошибок, благодаря чему это восстание и кончилось
так печально. Кто знает — что было бы, если бы во главе восстания стоял
кто-либо другой. Об ошибках, сделанных им, речь будет впереди.
*
* *
Добрался я, наконец, с артисткой до штаба.
Во дворе женской гимназии толпилось много народу: все
откликнулись на призыв к восстанию и пришли
в штаб. Из уездов стали приходить крестьяне. В первый день восстания — поодиночке,
а затем повалили толпами. Оказывается, что артистка Боровская за некоторое время
до восстания предприняла большое турнэ по губернии
с целью агитации. С ней были и савинковские
агитаторы. Все крестьяне в уездах были настроены против большевиков, и
достаточно было одной искры, чтобы загорелся пожар.
***
В штабе я встретился со своим старым
знакомым, полковником Гоппером.
Это был очень храбрый офицер. В тот самый день, как началось восстание
в Ярославле, указом комиссара по военным делам Гоппер
был назначен начальником советской латышской дивизии в Москве.
Конечно, большевики не знали, что Гоппер
являлся в то время крупной величиной заговора против Советской
власти. Гоппер являлся ближайшим помощником генерала
Перхурова. Увидев меня, он обрадовался:
— Петр Фомич! Рад тебя видеть! Нам нужны люди,
опытные в военном деле. Видишь вот, стоит толпа: бери около 1000 человек
и ликвидируй нажим красных от фабрики
Карзинкина через Власьевскую улицу.
Я хотел что-то возразить ему, но он куда-то
спешил и только бросил на ходу:
— Скорей,
ради Бога, скорей!
Я подошел к толпе, которой уже успели
раздать оружие и патроны, и сказал:
— Господа! Кто пойдет со мной бить красных?
Вся
толпа громким криком изъявила свое согласие.
Я отобрал человек 600 совершенно незнакомых
мне людей, построил их на улице, разбил на роты (4 роты), роты на взводы и
назначил начальников. В это время с Дутовой
горы стали обстреливать (Далее зачеркнуто
«в». Речь идет о Тутовой горе) город из артиллерии.
Дело в том, что у большевиков за городом стояла вторая
батарея, которую восставшие не успели захватить. Эта батарея
много беды причинила нам. В первый же день были разбиты
водопроводная станция, электрическая станция, театр и вообще такие
учреждения, где могла собираться толпа. Били зажигательными
снарядами, и к вечеру в некоторых местах города вспыхнул пожар.
Воды не было, электричества тоже.
Со своим отрядом я двинулся к фабрике
Карзинкина. Где был противник — я не знал. На Власьевской
улице нас встретили огнем. Я приказал командиру одной из рот
рассыпать по улице свою роту и идти вперед возможно быстрее. Когда
рота двинулась по улице, я приказал остальным ротам выстроиться и
идти в ногу, с песнями. Большевики упорно сопротивлялись и не хотели сдавать
фабрику Карзинкина, но первая рота так энергично атаковала их, что они
бросились бежать к мосту, а затем удрали за Волгу. Жители окраин были
на стороне большевиков и поэтому не только не принимали участия в восстании, но
даже всячески помогали большевикам: укрывали их. Прятали
раненых и даже обстреливали нас с чердаков и крыш.
Бой у фабрики Карзинкина окончился для нас
очень удачно: не только фабрика и Власьевская
улица, но и все окраины города оказались в наших руках. Большевиков
было около 300 человек, главным образом, рабочие. Это не
были регулярные части. Как только они услыхали, что в городе восстание, они
достали свои винтовки, сорганизовали отряд и двинулись. Тут они и
были разбиты нами. У нас пулеметов не было — у них был один пулемет. Нами
взято было около 30 человек пленных, которые были отправлены в гимназию к
полковнику Гопперу. Что произошло с ними — не знаю:
возможно, что расстреляли. Пленных у нас не расстреливали и
только в исключительных случаях прибегали к этой суровой
мере.
***
Таким образом, к 1 ч. дня 24-го июня я
отогнал большевиков и занял Северо-Западную часть города и набережную реки Которосли (впадает в Волгу
у Ярославля) до Американского моста. Я не преследовал большевиков, т.к.
стратегическая обстановка на всех фронтах для меня была неизвестна. Что где
делалось, я не знал. Не знал даже своих ближайших помощников, не знал тех людей, которыми начальствую и распоряжаюсь.
Я узнал лишь, что большинство из них студенты Казанского университета и Демидовского лицея. Они дрались так
храбро и с таким воодушевлением, что любо было смотреть. Мне приходилось
наблюдать не один бой на Юго-Западном фронте, и я должен сказать, что мои
солдаты никогда так храбро не ходили на
врага, как эти студенты. Все это мне было
непонятно, ибо я знал студентов как элемент, настроенный весьма революционно.
***
В городе по-прежнему шла ружейная стрельба,
артиллерия била по городу и кое-где пылали здания. Я решил отправиться в штаб,
чтобы выяснить положение и обстановку. Никогда мне не приходилось [видеть],
чтобы в войсках и на фронте была такая неразбериха и путаница. Я назначил
командиром батальона штабс-капитана Медведева (из студентов) и, взяв с собой
одного человека, тоже студента, отправился в город. С чердаков и крыш
нас по-прежнему обстреливали, и пулей студенту пробило подсумок с патронами, однако
благополучно — не ранило. Улицы уже понемногу
стали наполняться народом. Все в городе зашевелилось. Где-то кричали ура...
По дороге я встретил какого-то военного:
стройный, осанка военная. Увидев меня, он спросил:
— Вы
откуда?
Я сказал ему.
— Ну,
каково положение на вашем участке фронта?..
Я
изложил ему вкратце.
— Изложите
подробнее, — сказал он.
Мне
не хотелось заводить длинный разговор с неизвестным лицом, и я сказал:
— Извините
меня, но я спешу к генералу Перхурову, в штаб...
Он
улыбнулся и сказал:
— Перед
вами и есть генерал Перхуров.
Я извинился. Мы познакомились. Я подробно
изложил ему свое мнение о положении вещей. Он очень внимательно слушал. Когда
же я спросил у него об общей обстановке, он сказал:
— Весь
город в наших руках... держимся упорно...
Больше ничего он мне не мог сообщить. Из
этого я вывел, что генерал не в курсе происходящих событий.
— Идите в
штаб и сделайте подробный доклад начальнику штаба.
Я
пошел.
***
Начальником штаба был какой-то полковник
генерального штаба. Он был более занят вопросами мобилизационного
характера, нежели оперативного. Ему также не было известно положение дел на
фронте, и он бесполезно волновался. К вечеру он заболел нервным расстройством
и его сменил другой офицер генерального штаба.
С большим трудом удалось мне разыскать Гоппера, который тоже был растерян и не знал,
что делать. Я пытался ему обрисовать обстановку, но он махнул рукой и сказал:
— Красные отбиты — ну и хорошо... дело в том, что
противник стягивает силы из-за Волги
от Вятки и Вологды. Людей у нас много, а организации никакой. Назначаю тебя командиром Заволжского
отряда — иди организуй там дело обороны. Теперь этот
участок становится важным.
Я пытался возражать против такого
назначения, т.к. мне не были известны ни планы восставших, ни
обстановка, — ничего. Гоппер и слушать не хотел:
— У меня
нет опытных людей! — говорил он.
* * *
Между тем толпы народа все шли и шли,
толпились возле штаба, получали казенное обмундирование и оружие. В Ярославле
были захвачены громадные арсеналы оружия и склады
обмундирования. Люди не знали, под чье начальство поступать им и куда идти.
Возле штаба собралась многотысячная толпа. Большевики,
по-видимому, заметили ее и стали бить по штабу из артиллерии.
* * *
В городе же происходило следующее. Тридцать
пароходов, груженные всевозможными товарами, прислали извещение
генералу Перхурову, что они жертвуют свои грузы восставшим. На этих
пароходах было много добра: мануфактура, мука, скот и т.д. Все
фирмы города Ярославля предложили свои услуги помочь деньгами и
вообще всем, чем можно. Директоры всех банков отдали наличные капиталы в распоряжение
генерала Перхурова. Все гостиницы, по
своему почину, предложили свои помещения,
рестораны предложили бесплатные обеды восставшим. Колбасная фирма Болотникова
отправила к штабу 50 подвод с салом и колбасами для нужд армии. Хлебопекарни взялись организовать доставку хлеба. Муку
с пароходов отдали в распоряжение сорганизовавшегося профессионального союза пекарей, скот отдали мясникам — и
таким образом дело питания в первые дни было поставлено очень хорошо.
Тот же Болотников заявил, что может в
течение недели прокормить по 6—7 тысяч человек ежедневно.
Рестораны
тоже предложили кормить восставших.
Такого подъема и воодушевления я не встречал еще нигде. Весь город
был — энергия, порыв и самопожертвование...
Одно было плохо, что не было выработано
отличного плана и не было людей. По-видимому, не предполагали,
что восстание будет громадным, и не наметили подходящих
начальников. Теперь же, в суматохе, приходилось назначать
кого попало. Так, например, случайно я попал в этот водоворот и случайно
был назначен на командную должность. Впоследствии я сделался помощником
генерала Перхурова, т.к. полковник Гоппер был ранен в
живот пулей.
Недавно я читал в газетах, что [в] Риге
какой-то генерал Гоппер занимает весьма видный военный пост. Весьма
возможно, что это и есть тот самый Гоппер.
*
* *
Между тем положение на фронте изменилось к
худшему: большевики успели подтянуть силы и занять Американский
мост (Речь,
очевидно, идет о железнодорожном мосте через Волгу). Таким образом, положение Заволжского отряда сделалось более
скверным. Переправляться приходилось на лодках и катерах, и большевики всегда
могли обстреливать переправляющихся.
Мне, чтобы попасть в Заволжский отряд,
пришлось переправляться на лодке под обстрелом большевиками. Это
обстоятельство крайне неприятно действовало не только на мою
психику, но и на психику 2000 человек, находившихся за Волгой и представлявших
т.н. «Заволжский отряд». При этом отряде было 12 пулеметов.
Отрядом командовал какой-то артиллерийский ротмистр. Его распоряжения
были так наивны, что мне пришлось только руками разводить. Позиция,
выбранная им для отряда, не соответствовала своему назначению. Он
сосредоточил все силы на шоссейной дороге, идущей на Мологу, фланги же были слабы. Это было абсурдно, т.к.
большевикам незачем было идти по шоссе, где они представляли бы
великолепную цель для пулеметов; им гораздо легче можно было подойти
незаметно рощицами и перелесками, тянувшимися по обеим
сторонам шоссейной дороги. Ночью же (я прибыл к отряду вечером
24-го июня) я решил занять другую, более удобную позицию. Пришлось продвинуться
вперед, версты на три, оставив у себя в тылу мелкие деревушки,
которые раньше занимал отряд. С большим трудом удалось мне
расставить сторожевое охранение, т.к. я не знал, где находится противник и,
кроме того, у меня не было карты.
Несмотря на столь тяжелую обстановку, мне
очень приятно было видеть, как люди безукоризненно выполняют самые
трудные приказания. Люди охотно жертвовали своей жизнью, в них
горело священное пламя.
Силы свои я расположил иначе: на шоссе
поставил человек 50 с двумя пулеметами, а все силы перенес на
фланги. Все, казалось, было сделано.
***
25
июня.
На другой день на рассвете по шоссе
показалась колонна красных, человек около 250. Они шли без
всякой предосторожности, не выставив даже походной заставы и дозоров. Мы
подпустили их на 100 шагов и ударили из пулеметов. Через 15 минут
колонна была рассеяна, на шоссе было найдено 37 трупов и взято в
плен около 20 человек.
Мои предположения относительно красных не
оправдались. Они были очень скверные тактики и лезли по шоссе, не желая
использовать для этой цели рощицы и перелески по обеим сторонам
шоссе.
Ротмистр, бывший начальник Заволжского
отряда, ставший теперь моим адъютантом, торжествовал и говорил:
- Видите, господин полковник, с большевиками
нужна особая тактика, это вам не с немцами воевать...
Старики-офицеры этого не понимают... в гражданской войне умная
стратегия не нужна, здесь необходима ухватка.
Я
молчал, т.к. понимал, что ротмистр городит вздор.
***
О происшедшем бое и результатах его послал
донесение в штаб армии, откуда получил записку:
«Действуйте по своему усмотрению. Держитесь.
Пришлите, если понадобится, приемщиков офицеров — дадим пополнение
Вашему отряду.
Полковник Генерального штаба НИКОНОВ».
Опять новый начальник штаба. Они меняются
чуть ли не каждый час. При таком положении
вещей разве может быть налажена оперативная работа штаба.
Вечером красные опять перешли в наступление.
Их было около 500 человек. Наступали они уже не по шоссе, а
подошли цепью из рощи. По шоссе же шел автоброневик. Он
наделал нам много паники, и отрядик, прикрывавший шоссе, должен был
бежать. Таким образом броневик прорвался к нам в тыл и оставил там кучу прокламаций.
Прокламации эти мы торжественно
сожгли. В этих прокламациях, обращенных к солдатам, рабочим, офицерам и гражданам г. Ярославля, говорилось, что
город окружен железным кольцом красных. Большевики обещали полную
безнаказанность тому, кто бросит
шайку генералов и возвратится к законной власти. (Так в прокламации и было сказано: «законной власти».) Мы
без труда отбили наступление большевиков, перейдя в контратаку. Восставшие шли
в бой с песнями. Правда, победа эта
была куплена дорогой ценой, т.к. автоброневик принес большие неприятности и потери. У нас было 118
человек ранено и 11 человек убито. У
большевиков потери были в 2 или 3 раза меньше. Я тотчас же послал донесение в штаб, в котором просил дать в мое
распоряжение артиллерию, т.к. броневик может каждый день прорываться в наш тыл
и устраивать панику. Мне обещали
дать артиллерию. Ввиду того, что переправить артиллерию на эту сторону было
невозможно, на том берегу в городе была поставлена полубатарея
— 2 орудия. Она была подчинена кому-то другому, не мне, как следовало бы. Связаться с этой батареей было
очень трудно. Провести телефон через
Волгу было невозможно, т.к. красные держали переправу под ружейным огнем. Пришлось ограничиться
примитивной, живой связью.
***
Ночь с 25-е на 26-е июня прошла спокойно, на
нашем участке. В городе и за городом шла непрерывная артиллерийская
стрельба. У нас было около 12 орудий, у большевиков около 8 (потом
они еще подвезли). Били они преимущественно зажигательными снарядами. Во
многих местах город пылал, но тушить пожар было невозможно, т.к.
большевики били шрапнелью по тем, кто пытался тушить пожары; кроме того водопроводная станция была разбита и не действовала.
***
26-го июня большевики опять повели
наступление на нас. Их было гораздо больше, чем в прошлый раз. Были
здесь и китайцы, которые дрались очень упорно. Мы подошли к ним на расстояние
20 шагов, и казалось, что вот-вот пойдут в ход штыки. Но наступил
какой-то психологический момент, они дрогнули и побежали. Мы
преследовали их и многих перебили. Неприятельский автоброневик пытался выехать
на шоссе, но артиллерия с того берега сделала несколько удачных
выстрелов, и он бежал назад. Наша артиллерия так увлеклась,
что стала бить по своей цепи. Это не позволило нам долго
преследовать красных.
В этом бою у нас было около 50 человек убито
и двести с лишним ранено. Сколько было раненых у большевиков —
неизвестно; убитых же мы насчитали 38 человек — все китайцы. Кроме
того, нами было захвачено два вполне исправных пулемета.
С большим трудом нам удалось перевезти
раненых в город. Я послал донесение в штаб армии, что, по-видимому,
противник решил перенести центр военных действий на Заволжский
отряд, и поэтому просил усилить этот участок фронта еще каким-нибудь
отрядом и обеспечить переправу через Волгу.
Дело в том, что отряд мой таял с каждым
днем, с каждым часом. Силы же большевиков росли. С каждым днем они
нажимали на нас все энергичнее и энергичнее. Дух восставших
стал падать, т.к. в случае отступления всем пришлось бы купаться в
Волге.
***
В 12 часов дня получил из штаба бумажку: никакого отряда на помощь
прислать не могут, т.к. отрядов в резерве
не существует (свободных). Есть толпы
неорганизованных вооруженных людей. Если я хочу, то могу получить пополнения для Заволжского
отряда. Я немедленно попросил 500 человек пополнения и отправил за ними 4 офицеров, которые
сами изъявили согласие съездить в город. Офицеры эти потом не вернулись и
пополнения не привезли.
Думаю, что они пали духом и дезертировали.
*
* *
В 3 часа дня около полуторы
тысячи красных повели наступление на нас. Здесь были и китайцы и
матросы. Шли они без рубах, полуобнаженные, через их грудь были надеты красные
ленты. Шли и пели Интернационал. Не доходя 300 шагов до наших окопов,
залегли и открыли ружейную и пулеметную стрельбу. Бой продолжался несколько
часов. Наша артиллерия стреляла скверно и била часто по своим. У нас были большие потери, но держались мы
стойко. С наступлением темноты мы перешли в контратаку и отогнали большевиков.
Между нашими окопчиками и рощей было много убитых. Сколько мы потеряли в этом
бою — не могу сказать, но в общем не менее 20%.
В ту же ночь я отправил двух надежных офицеров с донесением в штаб и с
письмом к Гопперу. Я видел, что мой участок
становится главным. Это было понятно: недалеко находились железные дороги, по
которым большевики могли получать все новые и новые
подкрепления. Полковник Гоппер внял моей мольбе и
прислал 700 человек пополнения. Переправились они через
Волгу ночью. Ночью же пришлось мне разбивать их по ротам, по взводам
и т.д. Гоппер прислал мне письмо, в котором просил
держаться, ибо положение везде критическое. Целую ночь я не спал и проверял
караулы, т.к. ожидал ночного налета.
Утром на рассвете весь отряд занялся уборкой
трупов. Около трехсот трупов было подобрано и брошено в Волгу.
Пусть плывут и несут весть о восстании в Ярославле. В Волгу бросали и своих и
большевиков, т.к. трупы стали разлагаться и заражать зловонием
воздух.
***
27-го июня большевики поставили свою батарею где-то в роще и обстреливают
переправу через Волгу. Пристрелялись, и связь с городом нарушена. Можно
переправляться только ночью, хотя даже и ночью большевики обстреливают Волгу. Мы стали голодать — пришлось пищу доставать в близлежащих деревушках. Деревушки малы и
бедны и не в состоянии были прокормить
такое количество людей. С утра красные стали
наступать. Наступало их до двух с половиной тысяч — четыре цепи. Артиллерия их била по нашей цепи безжалостно,
и мы несли большие потери.
Пулеметы наши работали беспрестанно,
восставшие дрались храбро, однако красные наступали волнами. Наша
цепь дрогнула и стала отходить назад. Я со своим адъютантом
бросился к цепям и успел удержать их возле деревушки. Мы засели в домах и
открыли огонь по наступающим. Красные открыли огонь из
орудий по деревушке, а сами залегли в двухстах шагах и поддерживали
сильный ружейный и пулеметный огонь.
Мы крепко сидели в поселке, несмотря на то,
что снаряды разворачивали маленькие избушки и уносили много
жизней. Бой кипел долго. Наша артиллерия пристрелялась по большевистской цепи,
и они терпели большой урон. Не выдержав огня, красные стали отходить, мы же
преследовали их и заняли свои окопчики. Бой длился 8 часов.
Почти все потеряли представление о времени, до того были увлечены боем.
Я думал, что бой продолжался не более двух-трех часов. Взглянул на часы — пять
часов по-полудни. Думал, что
часы идут неправильно. Спрашивал многих — «который час?», и все
разно отвечали, кто — «9 ч.», кто «12», кто «2».
Потерь у нас было много, сколько, не пришлось посчитать, но думаю,
что не меньше 30%. До вечера мы убирали
трупы и сносили их в реку. Насчитали полтораста трупов.
***
Вечером пошел дождик, и все восставшие бежали
из окопчиков в поселок. Я был возмущен этим и тотчас же погнал
их обратно в окопы. Все были недовольны и роптали. Никто не верил в
то, что большевики пойдут в наступление. Мои опасения и
предосторожности не оказались напрасными. В 12 часов ночи разразился
ливень, сопровождаемый молнией и грозой. Я не в силах был удерживать
своих людей в окопах и поэтому решил отойти в поселок. Это вышло даже к
лучшему. Людей я расположил на отдых, а все пулеметы выставил в окнах.
Были усилены караулы и патрули. Часа в три ночи, перед рассветом,
красные решили сделать налет. Мы услыхали крик ура — красные, зная,
где наши позиции, подкрались к ним, и крикнули ура. Наши
пулеметчики открыли огонь из поселка по старым нашим позициям. Весь
отряд был моментально на ногах, и мы, перейдя в атаку, отогнали большевиков.
У нас потерь не было.
***
28
июня.
На рассвете я послал экстренное донесение в
штаб армии и просьбу о помощи. Посланный был ранен осколком
шрапнели при переправе через реку, однако поручение, возложенное на него,
исполнил. Я не знал, что принесет нам сегодняшний день. Послал
просьбу (не «приказание», т.к. батарея не была подчинена мне)
— обстреливать рощу как можно чаще, чтобы не дать противнику накапливаться.
Идти вперед — не мог, т.к. это не входило в наши задачи. Отряд мой был потрепан довольно основательно и в строю едва ли находилось свыше 1000—1200
человек. Нужно было во что бы то
ни стало держаться до вечера, до тех пор, пока не удастся получить подкреплений
с того берега.
Достал кусок оберточной бумаги в поселке и
стал детально излагать свое мнение о положении вещей на моем участке. Эту
бумагу решил послать с наступлением темноты.
Часов в 12 дня красные большими массами
перешли в наступление против наших позиций. Сколько их было —
трудно сказать. Если бы не простая случайность, то
несомненно они сбросили бы нас в Волгу. Но — наша артиллерия
уже успела хорошо пристреляться к местности. Наша артиллерия так
великолепно била, что после 20—30 снарядов красные заволновались. Наши
пулеметы очень удачно открыли огонь, мы тоже встали из окопчиков и
перешли в контратаку. Бой продолжался не более одного часа — красные бежали.
Артиллерийским
огнем было убито около 40 человек.
К вечеру большевики опять перешли в
наступление, но действовали как-то вяло. Наша артиллерия и
пулеметы легко отбили их атаки.
Часов в 11 вечера красные в последний раз
пытались овладеть нашими позициями. Бой длился часа два — потерь у
нас не было, у большевиков -не
знаю. Я спешно послал курьера с воплем о помощи. Целую ночь не спали, т.к. ждали нападения
противника, однако ночь прошла спокойно.
***
29-го июня. День моих именин — св. Апостолов
Петра и Павла. Перед рассветом получил из штаба армии бумажку, в
которой говорилось, что мне послана подмога
— 1000 человек. Это подняло настроение. Когда восток
стал бледнеть, прибыли первые лодки и паровые катера с подкреплением. Пока шла* выгрузка,
рассвело, и большевики перешли в наступление.
Их было не менее 4000 человек. Бой был длительный и ожесточенный. Подкрепление, прибывшее из города, засело в
деревушке и боялось двинуться вперед.
Я помчался туда, выгнал их из изб и погнал в цепь. Появление резерва подняло
дух наших войск, и они, перейдя в атаку, опрокинули красных. Артиллерия была выше всякой похвалы. Я считаю, что красные до сих пор ничего не могли сделать нам
только благодаря нашей артиллерии и пулеметам. Пулеметчики были ветераны
Великой войны и действовали очень хладнокровно. Красные не отступили, но
спрятались в роще, и их артиллерия
стала бить по нашей цепи. Били часа два и пристрелялись. Мы стали нести потерю в людях. Цепь
заволновалась, и начались отдельные
случаи бегства. Оставаться более на месте нельзя было — нужно было что-либо предпринять. Я решил двигаться
вперед, чтобы атаковать рощу.
Красные, заметя это, вышли из рощи и перешли в контратаку. Наша артиллерия
тотчас же открыла ураганный огонь по неприятелю. Красные залегли.
Мы тоже. Наша артиллерия быстро нащупала их и стала бить. Мы постреляли
минут 30 и перешли в контратаку. Красные отступили, а мы, дойдя
дойдя до опушки рощи,
залегли, и таким образом мы не терпели урона от неприятельской
артиллерии. Через час большевики опять перешли в контратаку и отогнали нас на
старые позиции. Как только большевики показались из рощи, наша артиллерия опять стала
метко бить по их цепи, и они залегли. Мы
перешли в контратаку и вновь загнали их в рощу.
Так продолжалось до самого вечера: красные
несколько раз загоняли нас в окопчики, и мы в свою очередь гнали их в рощу. В
этот день у нас было около 30 человек убитых и около 50 человек
раненых. Потери сравнительно небольшие.
***
30-е
июня.
В ночь на 30-е июня красные все время
обстреливали наши позиции как ружейным, так и артиллерийским огнем.
Потерь у нас не было, но нервы были напряжены.
С утра неприятельская артиллерия, к этому
времени значительно усиленная и пополненная, стала бить по нашей
батарее, чтобы заставить ее переменить позицию. Наши пушки
не отвечали. Артиллерия била до трех часов дня; было выпущено около тысячи
снарядов. Когда пушки прекратили свою работу, красная пехота перешла в атаку,
но тут опять заговорили наши пушки, и большевики были
отбиты.
В 5 часов вечера красная артиллерия стала
бить по нашей батарее и по окопам. Так продолжалось до наступления
темноты, а затем все стихло. Наступила какая-то жуткая
тишина...
Мы приготовились. Мы думали, что большевики
пойдут в атаку, однако всюду было тихо. Эта тишина сильно
действовала на нервы; казалось, что «там» что-то творится, что
принесет смерть. Ведь люди очень нервничали, и мне большого труда
стоило успокоить их.
***
В час ночи получил из штаба армии записку,
подписанную генералом Перхуровым, — с предписанием — сдать
командование храброму и дельному офицеру, а самому явиться в
штаб армии, который уже перешел в здание государственного банка, т.к.
красные разбили артиллерийским огнем здание Мариинской женской гимназии.
Я сдал командование подполковнику Ша-довскому, человеку энергичному и храброму, а
сам сел на паровой катер и отправился на ту сторону. Было везде тихо, только
где-то на окраине шла ружейная и пулеметная стрельба.
***
В городе было темно, т.к. электрическая
станция была разбита. Во многих местах горели городские здания и
освещали длинные улицы, по которым ходили патрули. Витрины
в магазинах были разбиты, т.к. город подвергся разграблению. Когда
в селах узнали, что в Ярославле восстание, до 30.000 крестьян
явились и предложили свои услуги. Им были выданы винтовки
и обмундирование. Тогда крестьяне под шумок разграбили город и уехали
в свои деревни, заявив, что если большевики только вздумают показаться в
селах, то они их мигом выгонят; защищать же город им вовсе нежелательно.
***
В штабе армии я встретился с генералом
Перхуровым. Он был небрит. Увидев меня, очень обрадовался.
— Я очень
доволен, полковник, действиями Заволжского отряда и вашими распоряжениями.
Я
поклонился и отвечал:
— Сделал
то, что мог.
— Вы
мне нужны здесь... будете моим помощником, полковник Гоппер
ранен в
живот. Он мне советовал вас как человека знающего и энергичного... Итак, с настоящего момента предлагаю вам
вступить в исполнение своих обязанностей.
— Слушаю, ваше превосходительство, — ответил я,
— но мне хотелось бы знать общее положение, обстановку...
— Нарисую ее вам в нескольких
словах: мы окружены — положение безвыходное. Многие из восставших пали духом и
стараются улизнуть в села и там укрыться от мести большевиков. Армия начинает испытывать недостаток
в еде, т.к. припасы на исходе. Бои, продолжающиеся каждый день, стали в тягость
населению. Света нет, воды нет. За ведром воды приходится бежать к Волге или к
Которосли, рискуя жизнью, т.к. большевики обстреливают эти места. Кроме того, вода в реке
заражена трупами. Река служит общим
кладбищем для нас и для большевиков. Кроме того, откуда-то из верховьев Волги плывут разложившиеся трупы.
Где и что делается — неизвестно. С
каждым днем большевики подвозят все новые и новые силы. Вблизи города есть
лагерь военнопленных, в котором находится до 60.000 человек немцев и мадьяров. Мы их
перестали кормить, т.к. не в состоянии
сделать это. Они разбегаются из лагеря и грозят всей массой перейти к большевикам на службу. Поведение их очень
двусмысленное... Из-под Архангельска на днях прилетал аэроплан.
Английский летчик привез мне бумагу, в
которой англичане приглашают пробиваться на север к Архангельску. Обещают
снаряжение, обмундирование и питание... На фронтах наших дела обстоят благополучно. Особенно сильно нажимают на Заволжский отряд. Каково ваше мнение?
— Видите ли, ваше превосходительство, — сказал
я, — по моему мнению, большевики перенесли центр своих действий на
Заволжский отряд, и его необходимо значительно усилить и придать еще
несколько пушек.
— Поговорите
об этом с начальником штаба, — сказал генерал.
Я отправился к начальнику штаба. На этот раз
— это был полковник кавказского типа, не генерального штаба,
человек очень спокойный, но весьма халатный. Переговорив с ним,
я убедил его послать за Волгу еще 1000 человек, что и было тотчас же
сделано. Были посланы также две пушки, действовавшие на юге. Я
стал знакомиться с положением дел на фронте.
***
Нашел массу упущений [и] промахов. Так,
Московский вокзал был занят лишь 20 человеками при одном пулемете. Это
был очень важный пункт, и туда надо было послать более сил.
Большевики воспользовались этим и без особого боя овладели вокзалом. Еще до
восстания здесь стоял какой-то железнодорожный отряд, около 2000 человек,
прекрасно вооруженный. В борьбе восставших и большевиков железнодорожники
объявили нейтралитет. На поддержку этого отряда наш штаб очень рассчитывал, но
обманулся. Начальники этого отряда были очень любезны с нами, обещали всяческую поддержку,
но все это были лишь слова.
Положение
было безотрадное.
***
Часов
в 9 утра я вновь
встретился с генералом Перхуровым. Он подошел ко мне и спросил:
— Ну
что, ознакомились с положением дел на фронте.
— Да,
— сказал я.
— Что
же вы посоветуете делать?
— Не
знаю, — отвечал я.
Он
помолчал немного, а затем сказал:
— Но
делать-то что-нибудь нужно; не бросить же армию и бежать...
— Необходимо
созвать военный совет, — сказал я.
Генерал Перхуров подумал немного, а затем сказал:
— Вы
правы! Итак, решено созвать военный совет.
***
2-го июля в зале Государственного банка
состоялся военный совет. На нем присутствовало 28 генералов и 16
полковников.
Заседание совета открыл генерал. Перхуров и
предложил избрать председателя. Председателем был избран генерал Карпов, бывший командир
25-го Армейского корпуса.
Генерал Перхуров как командующий армией
сделал доклад о положении на фронте и, сказав, что дальше нельзя
бездействовать, предложил членам совета высказаться по этому поводу.
После генерала Перхурова стал говорить
генерал Карпов. Его мнения сводились к следующему:
Сидеть в Ярославле и защищаться до последней
капли крови. Мы не одни — если все Поволжье еще не восстало, то
должно восстать, и тогда большевики не справятся с нами. Мы всегда
сможем опрокинуть их и двинуться на Москву.
Обратить должное внимание на мобилизацию и
организацию. Сформировать 4 полка пехоты. Ввиду того, что в деле
восстания главную роль сыграли не ярославцы,
а приезжие из других мест, обратиться к жителям города
с воззванием — всем стать под ружье.
Переговоры о мире с большевиками,
предложенные через германских пленных офицеров, отвергнуть.
Мнения по этому вопросу разделились. Генерал
Перхуров внес предложение прорываться к Архангельску.
Погрузиться на пароходы, высадиться на той стороне Волги,
прорвать фронт большевиков и идти в Архангельск.
Мнения разделились, но большинство было на стороне генерала Карпова. Следовательно — его проект должен был быть
проведен [в] жизнь. Получалось
странное явление — генерал Перхуров, противник данного проекта, должен был
проводить его в жизнь. Выходило нелепо. Тогда кто-то из генералов предложил
генералу Перхурову сдать командование армией генералу Карпову, а самому войти
в состав правительства, сформированного из представителей местной
общественности и профессуры Демидовского
лицея.
Перхуров не согласился на это, сказав, что
не имеет на то уполномочий от Савинкова. Кто-то заметил:
— При
чем тут Савинков? Здесь вопрос жизни и смерти, а вы — Савинков!..
— Он
был здесь в первые дни восстания, — сказал кто-то.
— Где
же он?..
— Ваше
превосходительство, — обратился кто-то к генералу Перхурову, — а
где сейчас находится г. Савинков.
— Он
уехал из Ярославля с полковником Панчевым в Тверь для
устройства восстания на Севере.
Совет
разошелся молча, не приняв определенного решения.
***
После
совета генерал Перхуров вызвал меня к себе и сказал:
— Положение очень скверное и странное. Нужно
что-либо предпринимать. Я полагаю, что нужно действовать. Мое
предложение заключается в следующем:
Я
сдаю командование генералу Карпову.
Сам я набираю отряд из желающих, сажусь на
пароходы, прорываю фронт красных за Волгой и открываю путь для
Заволжского отряда. Все войска, вместе с генералом Карповым,
устремляются в этот прорыв, и мы идем к Архангельску. Сидеть в
этой мышеловке — нет смысла.
Сделайте
соответствующие распоряжения!
Я не возражал против этого, т.к. сознавал,
что это единственный выход. Предприятие было опасное, т.к. большевики ночью
могли заметить нас и открыть стрельбу из орудий по пароходу, но
делать ничего не оставалось. Были опрошены все желающие идти на прорыв с генералом Перхуровым, и желающих
оказалось около 6000 человек.
***
В ночь с 2-го на 3-е июля генерал Карпов
принял командование всей армией. Генерал Перхуров стал готовиться к
предстоящей операции прорыва. Ввиду того, что я изъявил согласие
ехать с генералом Перхуровым, генерал Карпов назначил вместо меня
кого-то другого. Этот новый тотчас стал формировать полки. Ночью
кое-как было сформировано 4 полка.
**
Между тем, пока шли переговоры между
генералами, пока заседал военный совет, положение на фронте
ухудшалось. Со всех участков требовали пополнений и пищи. Все городские больницы и
общественные здания были наполнены ранеными.
Все врачи города Ярославля добровольно взялись
организовать помощь раненым. Аптеки безвозмездно предоставили перевязочные
средства. Наши раненые и большевики лежали вместе, т.к. трудно было отличить своих от красных.
Формы ведь никакой не было.
Для прорыва приготовили 10 пароходов общества
«Самолет». Однако на сборный пункт явилось только 450—500 человек
(из 5000—6000 желающих). В это время многие повстанцы уже
окончательно пали духом и старались спасти свою шкуру. Вечером,
перед отправкой, генерал Перхуров разделил имевшиеся у него деньги. Солдаты
получили по 5—8 тысяч, а офицеры 10— 15 тысяч. Я получил 25 000
рублей николаевскими, генерал Перхуров взял себе
столько же. Несмотря на то, что к пристани явилось только около 500
человек, генерал Перхуров все же решил сделать попытку прорыва неприятельского фронта.
Погрузились на один пароход и двинулись ночью. На руле был сам капитан. Ему устроили кабину из мешков, наполненных песком, чтобы пули не могли задеть его. Все же
спрятались в трюм. Несмотря на то, что луна еще не всходила, нас все же
заметили и открыли стрельбу. Это
было очень близко от моста. Мы, все же, благополучно проскользнули под мостом и остановились у Толгского монастыря.
Рассветало, когда мы стали выгружаться. На рассвете мы уже заняли какую-то
деревушку, — там был захвачен еврей-комиссар и тут же нами расстрелян. Жители
деревни встретили нас равнодушно; ни сочувствия, ни проклятия не приходилось услышать
мне.
В городе же по-прежнему все клокотало и
гудело. Бой шел с прежним ожесточением. Бросив пароход (капитан
парохода взял винтовку и пошел вместе с нами), мы отправились в-обход, через лес. Отойдя лесом на
несколько верст от берега, сделали
привал и позавтракали. Еду достали в деревне. После привала генерал Перхуров
отправился в разведку с 50 человеками. Разведка его была
неудачна. Хотя он и установил, что с разных мест за Волгу
идут эшелоны с войсками, хотя он и испортил линию железной дороги,
но в лесу случайно наткнулся на колонну красных войск и в происшедшей
перестрелке потерял около тридцати человек убитыми и ранеными. Только
небольшая кучка возвратилась с ним. Ввиду близости большевиков двинулись в
глубину леса. Шли часа три и опять решили произвести разведку. На этот раз в
разведку отправился [я]. Случайно наткнулся на четырех красноармейцев в лесу и
взял их** проводниками. Они повели нас и привели к поляне, на которой
было около 5 тысяч большевиков. Стояли биваком. Осторожно ушли мы назад. Так
проболтались мы в лесу до ночи, а затем расположились на ночлег. Во
все время нашего пребывания в лесу в городе гремела канонада.
***
Ночью с 4-го на 5-е мы решили идти
прорываться. Перед рассветом двинулись вперед и к рассвету
наткнулись на окопчики большевиков. Никакой охраны у них не было,
— очевидно, не ожидали нападения. Открыв ураганный огонь из десяти
пулеметов, мы бросились с криком ура на позиции большевиков и заняли их.
Очистили весь плацдарм до Волги, но... Заволжского отряда уже не
было на этой стороне. Среди захваченных пленных красноармейцев мы
нашли одного пленного повстанца, который был взят красными в плен. Он рассказал нам, что
4-го июля Заволжский отряд был уничтожен
большевиками. Сюда была стянута артиллерия и большие силы
красных и сделан был решительный натиск. Многие были перебиты, многие утонули. Когда отступающие
бросились на катера и лодки, красные с берега в упор расстреливали восставших.
Артиллерия потопила несколько лодок.
От пленных красноармейцев мы узнали, что
город в критическом положении. Многие орудия восставших были уже
подбиты, силы таяли с каждым часом. Окраины уже были заняты
большевиками.
***
Оставаться нам в этом районе не было смысла,
и мы двинулись, а куда — и сами не знали.
Вышли мы к какой-то деревне и наткнулись на
большевиков. Хотели уйти незамеченными, но было поздно. Пришлось
принять бой в невыгодных условиях. К концу боя появилась красная
кавалерия, которая пошла на нас в атаку, и мы вынуждены были
бежать в лес. При столь паническом бегстве отряд разбился на маленькие
кучки. Красная пехота бросилась за нами в лес — пришлось
уходить во все лопатки. Мы решили идти куда глаза
глядят (нас было 20 человек). Целый день мы шли какими-то
лесами, перелесками, оврагами и наконец вышли к
какому-то селу. Узнали, где мы, и оттуда уже двинулись на Рыбинск. Шли ночью,
стараясь держаться лесов и оврагов. Через два дня мы были вблизи Рыбинска. Там
только что было подавлено сильное восстание. Красная чека расстреляла
до 4000 офицеров, а также много рыбинцев.
Заходить в Рыбинск было опасно, и поэтому я
двинулся дальше вверх по Волге. У Савелово
купил у частного лица билет до Троицкой Лавры, а оттуда пешком
пробрался в Москву, а из Москвы нелегальным способом на Украину.
* * *
Восстание в Ярославле было подавлено
красными. Генерал Карпов и 7000 офицеров были расстреляны. Генерал
Перхуров был пойман в Москве и посажен в тюрьму, в которой просидел 7
лет и в
* * *
Заканчивая записки о Ярославском восстании, я хочу высказать свой взгляд по поводу неудачи его.
Причины
неудачи — суть:
Инертность крестьян; это можно объяснить
тем, что крестьяне еще не переболели большевизмом
и почва не созрела.
Скверная организация восстания. Восстания
вспыхивали и гасли по очереди (Ярославль, Рыбинск, Кострома).
Если бы они вспыхнули одновременно, то мог бы разгореться
пожар.
Бесталанность генерала Перхурова как
командующего. Вместо того, чтобы в первый же день
перенести борьбу за город, он заперся в цитадели. Это вызвало неудовольствие
жителей, т.к. эта борьба была очень тяжела для населения.
Все это говорит, что план борьбы не был
разработан — или же был разработан человеком, не сведущим в этом
деле.
* * *
В заключение я хочу высказать свой взгляд на
всевозможные восстания. Мой долголетний военный опыт (1904—1905 гг.,
1914—1917 гг., 1918—1920 гг.) дает мне право сделать это. Я пришел к
тому убеждению, что восстания на окраинах никогда не дадут положительных
результатов. Неорганизованные повстанческие отряды не в состоянии
вести борьбу с регулярной армией. Восстание же в центре
всегда может дать легкую победу. Если бы подобное восстание
было не в Ярославле, а в Москве и все советские верхи были переловлены, то возможно,
что сейчас в России о большевиках вспоминали бы,
как о далеком прошлом.
София
Полковник П. ЗЛУНИЦЫН
ГА РФ. Ф. 5881. Русский заграничный
исторический архив. Оп. 2. Д.