Сильней в стрёменах стыли ноги,
И мёрзла с поводом рука.
Всю ночь шли рысью без дороги
С душой травимого волка.
Искрился лёд отсветом блеска
Коротких вспышек батарей,
И от Днепра до Геническа
Стояло зарево огней.
Кто завтра жребий смертный вынет,
Чей будет труп в снегу лежать?
Молись, молись о дальнем сыне
Перед святой иконой, мать!
2
Нас было мало, слишком мало.
От вражьих толп темнела даль;
Но твёрдым блеском засверкала
Из ножен вынутая сталь.
Последних пламенных порывов
Была исполнена душа,
В железном грохоте разрывов
Вскипали воды Сиваша.
И ждали все, внимая знаку,
И подан был знакомый знак…
Полк шёл в последнюю атаку,
Венчая путь своих атак.
Забыть ли, как на снегу сбитом
В последний раз рубил казак,
Как под размашистым копытом
Звенел промёрзлый солончак,
И как минутная победа
Швырнула нас через окоп,
И храп коней, и крик соседа,
И кровью залитый сугроб.
Но нас ли помнила Европа,
И кто в нас верил, кто нас знал,
Когда над валом Перекопа
Орды вставал девятый вал.
О милом крае, о родимом
Звенела песня казака,
И гнал, и рвал над белым Крымом
Морозный ветер облака.
Спеши, мой конь, долиной Качи,
Свершай последний переход.
Нет, не один из нас заплачет,
Грузясь на ждущий пароход,
Когда с прощальным поцелуем
Освободим ремни подпруг,
И, злым предчувствием волнуем,
Заржёт печально верный друг.
* * *
Помню горечь соленого ветра,
Перегруженный крен корабля;
Полосою синего фетра
Уходила в тумане земля;
Но ни криков, ни стонов, ни жалоб,
Ни протянутых к берегу рук, -
Тишина переполненных палуб
Напряглась, как натянутый лук,
Напряглась и такою осталась
Тетива наших душ навсегда.
Черной пропастью мне показалась
За бортом голубая вода.
* * *
В эту ночь мы ушли от погони,
Расседлали своих лошадей;
Я лежал на шершавой попоне
Среди спящих усталых людей.
И запомнил и помню доныне
Наш последний российский ночлег,
Эти звезды приморской пустыни,
Этот синий мерцающий снег,
Стерегло нас последнее горе, -
После снежных татарских полей, -
Ледяное Понтийское море,
Ледяная душа кораблей.
Мы шли в сухой и пыльной мгле
По раскаленной крымской глине.
Бахчисарай, как хан в седле,
Дремал в глубокой котловине
И в этот день в Чуфут-кале,
Сорвав бессмертники сухие,
Я выцарапал на скале:
Двадцатый год - прощай, Россия!
Из поэмы "Новочеркасск"
Колокола печально пели.
В домах прощались, во дворе:
Венок плели, кружась, метели
Тебе, мой город, на горе.
Сноси неслыханные муки
Под сень соборного креста.
Я помню, помню день разлуки,
В канун Рождения Христа,
И не забуду звон унылый
Среди снегов декабрьских вьюг
И бешенный галоп кобылы,
Меня бросающий на юг.
Снег
Ты говоришь: - Смотри на снег,
Когда синей он станет к ночи.
Тяжелый путь за прошлый грех
Одним длинней, другим короче;
Но всех роднят напевы вьюг,
Кто в дальних странствиях обижен.
Зимой острее взор и слух
И Русь роднее нам и ближе.
И я смотрю... Темнеет твердь.
Меня с тобой метель сдружила,
Когда на подвиг и на смерть
Нас увлекал в снега Корнилов.
Те дни прошли. Дней новых бег
Из года в год неинтересней,-
Мы той зиме отдали смех,
Отдали молодость и песни.
Но в час глухой я выйду в ночь,
В родную снежную безбрежность -
Разлуку сможет превозмочь
Лишь познающий безнадежность.
***
Эти дни не могут повторяться, -
Юность не вернется никогда.
И туманнее и реже снятся
Нам чудесные, жестокие года.
С каждым годом меньше очевидцев
Этих страшных, легендарных дней.
Наше сердце приучилось биться
И спокойнее и глуше и ровней.
Что теперь мы можем и что смеем?
Полюбив спокойную страну,
Незаметно медленно стареем
В европейском ласковом плену.
И растет и ждет ли наша смена,
Чтобы вновь в февральскую пургу
Дети шли в сугробах по колена
Умирать на розовом снегу.
И над одинокими на свете,
С песнями идущими на смерть,
Веял тот же сумасшедший ветер
И темнела сумрачная твердь.
И увидал я ветхий зал, -
Мерцала тускло позолота, -
С трудом стихи я вспоминал,
В пустом дворце искал кого-то.
Нетерпеливо вестовой
Водил коней вокруг гарема, -
Когда и где мне голос твой
Опять почудился, Зарема?
Прощай, фонтан холодных слез.
Мне сердце жгла слеза иная -
И роз тебе я не принес,
Тебя навеки покидая.
***
Никто нас не вспомнит, о нас не потужит;
Неспешной водой протекают годы.
И было нам плохо и станет нам хуже, -
Покоя не будет нигде, никогда.
Да мы и не ищем спокойного года,
Да нам и не нужен покой :
Свобода еще с Ледяного похода
Для нас
1. Уходили мы из Крыма Уходили мы из Крыма Среди дыма и огня; Я с кормы все время мимо В своего стрелял коня. А он плыл, изнемогая, За высокою кормой, Все не веря, все зная, Что прощается со мной. Сколько раз одной могилы Ожидали мы в бою. Конь все плыл, теряя силы, Веря в преданность мою. Мой денщик стрелял не мимо - Покраснела чуть вода... Уходящий берег Крыма Я запомнил навсегда. 2. Знамя Мне снилось казачье знамя, Мне снилось — я стал молодым. Пылали пожары за нами, Клубился пепел и дым. Сгорала последняя крыша, И ветер веял вольней, Такой же—с времен Тохтамыша, А, может быть, даже древней. И знамя средь черного дыма Сияло своею парчой, Единственной, неопалимой, Нетленной в огне купиной. Звенела новая слава, Еще неслыханный звон... И снилась мне переправа С конями, вплавь, через Дон. И воды прощальные Дона Несли по течению нас, Над нами на стяге иконы, Иконы — иконостас; И горький ветер усобиц, От гари став горячей, Лики всех Богородиц Качал на казачьей парче. 1949 3. Мы шли в сухой и пыльной мгле Мы шли в сухой и пыльной мгле По раскаленной крымской глине. Бахчисарай, как хан в седле, Дремал в глубокой котловине И в этот день в Чуфут-кале, Сорвав бессмертники сухие, Я выцарапал на скале: Двадцатый год - прощай, Россия! 4. Азов Эту землю снова и снова Поливала горячая кровь. Ты стояла на башне Азова Меж встречающих смерть казаков. И на ранней заре, средь тумана, Как молитва звучали слова: За Христа, за святого Ивана, За казачий престол Покрова, За свободу родную, как ветер, За простую степную любовь, И за всех православных на свете, И за свой прародительский кров. Не смолкало церковное пенье; Бушевал за спиною пожар; Со стены ты кидала каменья В недалеких уже янычар И хлестала кипящей смолою, Обжигаясь сама и крича... Дикий ветер гулял над тобою И по-братски касался плеча: За святого Ивана, за волю, За казачью любовь навсегда!.. Отступала, бежала по полю И тонула на взморье орда. Точно пьяная ты оглянулась, - Твой сосед был уродлив и груб; Но ты смело губами коснулась Его черных, запекшихся губ. 5. "Эти дни не могут повторяться..." Эти дни не могут повторяться, - Юность не вернется никогда. И туманнее и реже снятся Нам чудесные, жестокие года. С каждым годом меньше очевидцев Этих страшных, легендарных дней. Наше сердце приучилось биться И спокойнее и глуше и ровней. Что теперь мы можем и что смеем? Полюбив спокойную страну, Незаметно медленно стареем В европейском ласковом плену. И растет и ждет ли наша смена, Чтобы вновь в февральскую пургу Дети шли в сугробах по колена Умирать на розовом снегу. И над одинокими на свете, С песнями идущими на смерть, Веял тот же сумасшедший ветер И темнела сумрачная твердь. 6. Никто нас не вспомнит Никто нас не вспомнит, о нас не потужит; Неспешной водой протекают годы. И было нам плохо и станет нам хуже, - Покоя не будет нигде, никогда. Да мы и не ищем спокойного года, Да нам и не нужен покой : Свобода еще с Ледяного похода Для нас неразлучна с бедой. 7. Из поэмы "Новочеркасск" Колокола печально пели. В домах прощались, во дворе: Венок плели, кружась, метели Тебе, мой город, на горе. Сноси неслыханные муки Под сень соборного креста. Я помню, помню день разлуки, В канун Рождения Христа, И не забуду звон унылый Среди снегов декабрьских вьюг И бешенный галоп кобылы, Меня бросающий на юг. 8. Снег Ты говоришь: - Смотри на снег, Когда синей он станет к ночи. Тяжелый путь за прошлый грех Одним длинней, другим короче; Но всех роднят напевы вьюг, Кто в дальних странствиях обижен. Зимой острее взор и слух И Русь роднее нам и ближе. И я смотрю... Темнеет твердь. Меня с тобой метель сдружила, Когда на подвиг и на смерть Нас увлекал в снега Корнилов. Те дни прошли. Дней новых бег Из года в год неинтересней,- Мы той зиме отдали смех, Отдали молодость и песни. Но в час глухой я выйду в ночь, В родную снежную безбрежность - Разлуку сможет превозмочь Лишь познающий безнадежность. 9. Из поэмы "Перекоп" Нас было мало, слишком мало, От вражьих толп темнела даль: Но твердым блеском засверкала Из ножен вынутая сталь. Последних пламенных порывов Была исполнена душа. В железном грохоте разрывов Вскипали воды Сиваша. И ждали все внимая знаку, И подан был знакомый знак... Полк шел в последнюю атаку, Венчая путь своих атак. .............................................. Забыть ли, как на снеге сбитом В последний раз рубил казак, Как под размашистом копытом Звенел промерзлый солончак, И как минутная победа Швырнула нас через окоп, И храп коней, и крик соседа И кровью залитый сугроб... ............................................... О милом крае, о родимом Звенела песня казака И гнал и рвал над белым Крымом Морозный ветер облака. Спеши, мой конь, долиной Качи, Свершай последний переход. Нет, не один из нас заплачет, Грузясь на ждущий пароход, Когда с прощальным поцелуем Освободим ремни подпруг И, злым предчувствием волнуем, Заржет печально верный друг. 10. Помню горечь соленого ветра Помню горечь соленого ветра, Перегруженный крен корабля; Полосою синего фетра Уходила в тумане земля; Но ни криков, ни стонов, ни жалоб, Ни протянутых к берегу рук, - Тишина переполненных палуб Напряглась, как натянутый лук, Напряглась и такою осталась Тетива наших душ навсегда. Черной пропастью мне показалась За бортом голубая вода. 11. В эту ночь мы ушли от погони В эту ночь мы ушли от погони, Расседлали своих лошадей; Я лежал на шершавой попоне Среди спящих усталых людей. И запомнил и помню доныне Наш последний российский ночлег, Эти звезды приморской пустыни, Этот синий мерцающий снег, Стерегло нас последнее горе, - После снежных татарских полей, - Ледяное Понтийское море, Ледяная душа кораблей. 12. В огне все было и в дыму В огне все было и в дыму,- Мы уходили от погони. Увы, не в пушкинском Крыму Теперь скакали наши кони. В дыму войны был этот край, Спешил наш полк долиной Качи, И покидал Бахчисарай Последний мой разъезд казачий. На юг, на юг. Всему конец. В незабываемом волненьи. Я посетил тогда дворец В его печальном запустеньи. И увидал я ветхий зал, - Мерцала тускло позолота, - С трудом стихи я вспоминал, В пустом дворце искал кого-то. Нетерпеливо вестовой Водил коней вокруг гарема, - Когда и где мне голос твой Опять почудился, Зарема? Прощай, фонтан холодных слез. Мне сердце жгла слеза иная - И роз тебе я не принес, Тебя навеки покидая. 13. Жизнь не проста и не легка... Жизнь не проста и не легка. За спицею мелькает спица. Уйти б на юг, и в казака По-настоящему влюбиться. Довольно ждать, довольно лгать, Играть самой с собою в прятки. Нет, не уйти, а убежать, Без сожалений и оглядки. Туда, где весело живут, Туда, где вольные станицы И где не вяжут и не ткут Своих нарядов молодицы; Где все умеют пить и петь, Где муж с женой пирует вместе. Но туго скрученная плеть Висит на самом видном месте. Ах, Дон, Кубань - Тмутаракань! А я в снегах здесь погибаю. Вот Лермонтов воспел Тамань. - А я читаю и мечтаю, И никуда не убегу... Твердя стихи о Диком поле. Что знаю я и что могу, Живя с рождения в неволе. И мой недолгий век пройдет В напрасном ожиданье чуда, - Московский снег, московский лед Меня не выпустят отсюда. 14. Не выдаст моя кобылица Не выдаст моя кобылица. Не лопнет подпруга седла. Дымится в Задонье, курится Седая февральская мгла. Встает за могилой могила. Темнеет калмыцкая твердь, И где-то правее - Корнилов, В метелях идущий на смерть. Запомним, запомним до гроба Жестокую юность свою, Дымящийся гребень сугроба, Победу и гибель в бою, Тоску безысходную гона, Тревоги в морозных ночах Да блеск тускловатый погона На хрупких, на детских плечах. Мы отдали все, что имели, Тебе, восемнадцатый год, Твоей азиатской метели Степной - за Россию - поход. 15. Как когда-то над сгубленной Сечью Как когда-то над сгубленной Сечью Горевал в своих песнях Тарас, — Призываю любовь человечью, Кто теперь погорюет о нас? Но в разлуке с тобой не прощаюсь, Мой далекий отеческий дом, — Перед Господом не постесняюсь Называться донским казаком. 16. Товарищ Перегорит костер и перетлеет, Земле нужна холодная зола. Уже никто напомнить не посмеет О страшных днях бессмысленного зла. Нет, не мученьями, страданьями и кровью Утратою горчайшей из утрат: Мы расплатились братскою любовью С тобой, мой незнакомый брат. С тобой, мой враг, под кличкою «товарищ», Встречались мы, наверное, не раз. Меня Господь спасал среди пожарищ, Да и тебя Господь не там ли спас? Обоих нас блюла рука Господня, Когда, почуяв смертную тоску, Я, весь в крови, ронял свои поводья, А ты, в крови, склонялся на луку. Тогда с тобой мы что-то проглядели, Смотри, чтоб нам опять не проглядеть: Не для того ль мы оба уцелели, Чтоб вместе за отчизну умереть? 17. Не плыву — улетаю в Америку Не плыву — улетаю в Америку. Кто поймет беспросветную грусть? Это значит: к заветному берегу Никогда, никогда не вернусь. Это значит: благополучию Свою жизнь навсегда уступил, Полунищую, самую лучшую, О которой я Бога просил. 18. Отцу Николаю Иванову Не георгиевский, а нательный крест, Медный, на простом гайтане, Памятью знакомых мест Никогда напоминать не перестанет; Но и крест, полученный в бою, Точно друг и беспокойный, и горячий, Все твердит, что молодость свою Я не мог бы начинать иначе. 19. Казак Ты такой ли, как и прежде, богомольный В чужедальней басурманской стороне? Так ли дышишь весело и вольно, Как дышал когда-то на войне? Не боишься голода и стужи, Дружишь с нищетою золотой, С каждым человеком дружишь, Оказавшимся поблизости с тобой. Отдаешь последнюю рубаху, Крест нательный даришь бедняку, Не колеблясь, не жалея — смаху, Как и подобает казаку. Так ли ты пируешь до рассвета, И в любви такой же озорной, Разорительный, разбойный, но при этом Нераздельный, целомудренно скупой. 20. Равных нет мне в жестоком счастьи Равных нет мне в жестоком счастьи: Я, единственный, званый на пир, Уцелевший еще участник Походов, встревоживших мир. На самой широкой дороге, Где с морем сливается Дон, На самом кровавом пороге, Открытом со всех сторон, На еще неразрытом кургане, На древней, как мир, целине, — Я припомнил все войны и брани, Отшумевшие в этой стране. Точно жемчуг в черной оправе, Будто шелест бурьянов сухих, — Это память о воинской славе, О соратниках мертвых моих. Будто ветер, в ладонях взвесив, Раскидал по степи семена: Имена Ты их. Господи, веси — Я не знаю их имена. 21. Было их с урядником тринадцать Было их с урядником тринадцать — Молодых безусых казаков. Полк ушел. Куда теперь деваться Средь оледенелых берегов? Стынут люди, кони тоже стынут, Веет смертью из морских пучин... Но шепнул Господь на ухо Сыну: Что глядишь, Мой Милосердный Сын? Сын тогда простер над ними ризу, А под ризой белоснежный мех, И все гуще, все крупнее книзу Закружился над разъездом снег. Ветер стих. Повеяло покоем. И, доверясь голубым снегам, Весь разъезд добрался конным строем, Без потери к райским берегам. 22. Мороз крепчал. Стоял такой мороз Мороз крепчал. Стоял такой мороз Что бронепоезд наш застыл над яром, Где ждал нас враг, и бедный паровоз Стоял в дыму и задыхался паром. Но и в селе, раскинутом в яру, Никто не выходил из хат дымящих, — Мороз пресек жестокую игру, Как самодержец настоящий. Был лед и в пулеметных кожухах; Но вот в душе, как будто, потеплело: Сочельник был. И снег лежал в степях. И не было ни красных и ни белых. 23. Однолеток Подумать только: это мы Последние, кто знали И переметные сумы, И блеск холодной стали Клинков, и лучших из друзей Погони и похода, В боях израненных коней Нам памятного года В Крыму, когда на рубеже Кончалась конница уже. Подумать только: это мы В погибельной метели, Среди тмутараканской тьмы Случайно уцелели И в мировом своем плену До гроба все считаем Нас породившую страну Неповторимым раем.