ТЕТРАДЬ ОДИННАДЦАТАЯ

В ЭРЗИНДЖАНЕ. ГЕНЕРАЛ КАЛИТИН И ПОЛКОВНИК МИСТУЛОВ

Прибыв в Эрзинджан, 1-й Таманский и 1-й Кавказский полки немедленно же приступили к своему “ремонту”, зная, что подобный отдых скоротечен и бригаду вновь бросят куда-то в дебри. Казаки стирают белье в широкой реке Кара-су, барахтаются там, купают лошадей, чинят обмундирование, седла, чистят винтовки. На биваке шумно, весело. Офицеры не тревожат казаков, зная, что им нужен отдых даже от глаз начальников, как и зная, что казаки сами, без приказаний, будут заняты ремонтом всего своего имущества, всегда собственного у казаков, ничего не получающего из интендантства.

Полковник Мистулов расположился в брошенном турецком доме европейской постройки. Ему также нужен покой и отдых. Но на второй день прискакал полковой ординарец из штаба корпуса и доложил, что командир корпуса генерал от кавалерии Калитин сейчас выезжает верхом в наш полк и хочет посмотреть его не в строю, а на бивачном расположении.

С Мистуловым летим в полк и только что спрыгнули с коней, как между деревьями сада показалась конная группа, впереди которой генерал Калитин.

- 1-й Кавказский полк - смир-р-но!.. Господ-да оф-фицер-ры! - громко произнес команду Мистулов среди широко разбросанных палаток казаков в садах.

— Здравствуйте, славные кавказцы! - мягким, ласковым старческим голосом произнес Калитин, не останавливая своего коня, на ходу.

- 3-дравия желаем, ваше высокопры-ысь!.. - ответили дружно казаки со всех мест, одетые так, как застала их команда на отдыхающем биваке: больше в бешметах и даже в рубахах, вправленных по-казачьи “за очкур”.

Командира корпуса на бивак полка никто не ждал.

- А я тебе, Эльмурза, не прощу!.. - вдруг визгливо выкрикивает Калитин, остановив своего небольшого конька, и размашисто грозит пальцем Мистулову.

Я стою позади Мистулова, как и он, держа руку под козырек, и не только что не понимаю, за что именно командир корпуса угрожает нашему командиру полка, но и возмущен, что Калитин при всем полку так кричит на него, называя только по имени, да еще на “ты”.

Мы все слушаем этот диалог и ничего не понимаем.

И уже потом, “дома”, Мистулов на мой вопрос, улыбаясь, отвечает так: “Калитин был командиром нашего 1-го Волгского полка Терского войска перед русско-японской войной. Я был тогда сотником. Он очень любил молодежь. Когда началась война, я подал ему рапорт о своем желании идти на фронт, но получил отказ. Тогда я нашел “другой выход” и все же выехал на войну. Старик сильно рассердился на меня... но прошло много времени с тех пор, и это теперь наша первая встреча. Он очень добрый человек, видимо, любит меня... Он большой шутник, ну вот и “расцу-кал” по-старому...”

Рассказал и рассмеялся Мистулов.

Позади Калитина стоял взвод Кубанской особой сотни, его конвой. Этой сотней командовал войсковой старшина Черный, наш старый кавказец, старик лет 70, в кителе и фуражке нашего войскового цвета. До войны он долго проживал в отставке в станице Кавказской, теперь мобилизован - и вот он на фронте.

Черный сидит на лошади неуверенно, но, видя своих кавказцев, старчески приятно улыбается старым сослуживцам-офицерам. Думаю, что войсковой старшина Черный сам напросился сопровождать генерала Калитина, чтобы повидаться с родным полком.

И добрый старик Калитин разыграл его и перед нами.

- Я его, старую перешницу, гоняю верхом в хвост и гриву... Пусть знает, что такое война! - громко, визгливо острит он. И мы уже все смеемся, слушая веселые шутки Калитина, как смеется и он сам, и старик Черный. Он все это говорит, кричит с коня, при этом ерзает в седле, словно хочет показать нам свое молодечество, приобретенное в Туркестане с “Белым генералом” Скобелевым, при котором он был мальчиком-добровольцем.

Душевный был генерал Калитин - Петр Петрович, как часто любовно его называли. И мы были очень рады и польщены, что наш героический командир полка полковник Мистулов так близок к командиру корпуса, достойно оцененный последним еще в далекие годы.

При отличных начальниках так легко было служить! И в этом на первом месте стоял Мистулов, наш командир полка.

Но вот Мистулов в другом облике.

В районе расположения одного пехотного полка арестован казак нашего полка, якобы “за грабеж”. Командир этого пехотного полка задержал казака и донес в штаб корпуса, прося предать его военно-полевому суду. Начальник штаба корпуса запросил -нашего ли полка казак? Казак был наш.

- Пишите, Федор Иванович, - нервно говорит мне Мистулов и диктует. И я пишу отношение на имя начальника штаба корпуса, почти дословно, следующего содержания: “Казак моего 1-го Кавказского полка не может быть грабителем. Если он был в чем-то пойман, то его надо препроводить в его же полк и передать в распоряжение своего командира полка, а не задерживать у себя и не требовать преданию военно-полевому суду. Казак находится два года на войне. С полком он исколесил почти пол-Турции, и здесь после стольких побед предавать казака военно-полевому суду недопустимо. Требую немедленно же отпустить казака в свой полк. Если же командир пехотного полка не исполнит этого, то я, командир 1-го Кавказского полка полковник Мистулов, готов лично отвечать за своего подчиненного и готов дать любое удовлетворение этому командиру. В войне против японцев - в конной схватке с их пехотинцами - на третьем ударе я сломал свой клинок шашки “гурда”, почему для защиты чести своего полка скрещу свою шашку всегда”.

Словом, он предлагал дуэль, если казак не будет отпущен. В особенности он был задет фразой, что “казаки и тут продолжают грабить”.

Что казак мог украсть что-то у турка - дело нормальное. На войне многие грабили, но под видом “реквизиции” - фураж для лошадей, скот для довольствия людей и прочее - такова психология войны, ведь сама война есть насилие. Но предавать казака за это военно-полевому суду, да еще случайно пойманному, было просто несправедливо.

Тон письма был вызывающий. Подписал - отправили. И каково же было мое личное удивление и радость, когда к вечеру этого же дня казака отпустили и он прибыл в полк без всяких последствий за свой проступок.

Мистулов не пожелал даже повидать и допросить этого казака. Ему, Мистулову, как я думал, надо было подчеркнуть этим, что там, где он командует, не может быть преступления. А если что случится в его полку, то он сам есть и судья, и каратель, и отец-милостивец, но никто другой.

Начальник штаба корпуса, несомненно, доложил об этом генералу Калитину, и последний, исключительно глубоко ценя и любя Мистулова, любя, как сына, с давних пор, зная его честность и гордый нрав, приказал отпустить казака.

Во всяком случае, это было характерно для Мистулова: для защиты чести полка он готов был пойти на многое.

О БОЕВЫХ НАГРАДАХ ОФИЦЕРАМ И КАЗАКАМ

Получено распоряжение: “щедро представить господ офицеров и казаков к боевым наградам за подвиги, совершенные в Мемахатунской и Эрзинджанской операциях”.

По положению о наградах на каждого офицера и казака надо представить наградной лист с точным описанием подвига. И надо написать так, чтобы этот подвиг признали и штаб дивизии, и штаб корпуса, и штаб главнокомандующего Кавказской армией. Утверждения о награждении Георгиевскими крестами подхорунжих, урядников и казаков исходили от командиров корпусов, а награждение господ офицеров - только от главнокомандующего. На казаков наградные листы писали командиры сотен, а на офицеров обыкновенно полковой адъютант. Но как можно “отличить” в подвиге кого бы то ни было, когда весь полк ведет пеший бой или весь идет в конную атаку?

Часто наградные листы возвращались назад с резолюцией “о недостаточности подвига”, и приходилось вновь переписывать, фантазировать “подвиг”, а для казаков - подводить его под какой-нибудь пункт статута о георгиевских кавалерах, иначе награда не пройдет. Это была сознательная ложь, но ложь необходимая. Это была возмутительная рутина, отнимавшая так много времени в первоначальной своей работе и во всех высших штабах. Казачьи полки и дивизии часто перебрасывались в другие корпуса, там совершали подвиги, потом их бросали еще куда-то или возвращали в свой корпус, и переписка осложнялась. Награждение утверждалось тем командиром, в корпусе которого было совершено отличие, но часто было так, что корпусной штаб “забывал” о временных своих частях или ему было не интересно поощрять “чужих”... Часто бывало просто оскорбительно за все это; переписка возобновлялась, и награда выходила через полгода, чем задерживала представление казака или офицера к следующей награде.

В высших штабах часто считались с тем, кто представляет. В данном случае были две победные операции, представлял героический и честный Мистулов, утверждал достойный и популярный командир 1-го Кавказского корпуса генерал от кавалерии Калитин, что облегчало работу штабов и обеспечивало утверждения в наградах.

К очередным наградам и были представлены все офицеры полка, находившиеся в строю в этих операциях. Имевшие все боевые ордена войсковой старшина Калугин, есаул Маневский и сотники Кулабухов и Елисеев были представлены к ордену Св.Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Высочайшим приказом 1916 года этот орден был причислен к статутным и мог быть пожалован только “за два подвига”. В данном случае - за две конные атаки.

Все награды вышли только осенью, когда дивизия была на отдыхе в районе крепости Каре.

ОБ ОФИЦЕРСКИХ ЧИНАХ

Приказ по военному ведомству 1915 года за № 681 “Об ускоренном производстве в чины на фронте” имел силу со дня начала военных действий, то есть с 19 июля 1914 года, и следующие представления исчислялись “со дня старшинства” последнего чина. И так получалось, что некоторые наши командиры сотен в чине подъесаула, произведенные в есаулы по положению мирного времени, теперь выслужили на производство в чин войскового старшины. Мы же, хорунжие, получившие старшинство в чине сотника с 19 июля 1915 года (год войны), по этому же приказу 19 июля 1916 года уже выслужили право на производство в чин подъесаула.

Чтобы не оттягивать время, даю распоряжение старшему полковому писарю по строевой части, вахмистру Халанскому, казаку станицы Тихорецкой, немедленно же заготовить на всех наградные листы. Для этого требовалось заполнить пункты в них с краткими выписками из послужных списков офицеров. Работа чисто техническая.

С двумя десятками наградных листов о производстве в следующие чины прапорщиков, хорунжих и некоторых есаулов я у Мистулова. Он всегда внимательно и до конца прочитывал каждую бумагу и, расспросив, что не понимал или не знал, только тогда подписывал свою фамилию, полностью выводя все ее буквы, и вместо твердого знака в конце делал небольшую завитушку.

Подписав все бумаги, он видит у меня другую папку.

- А это что у вас, Федор Иванович? - спрашивает он.

Я ему доложил, что это наградные листы на господ офицеров для производства в следующие чины за выслугу лет на фронте, среди коих восемь листов на сотников для производства в чин подъесаула.

- Ка-ак?1 - протянул он. - В подъесаулы?.. Да ведь только третьего дня, как был получен приказ о производстве в сотники? - удивленно добавляет он.

Пришлось доложить, что все сотники получили старшинство в своем новом чине с 19 июля 1915 года; для производства же в следующий чин требуется ровно один год пребывания на фронте, и вот 19 июля сравнялся ровно год.

Мистулов удивлен, смеется и спрашивает:

Полковник Мистулов, при своей внутренней, скрытой от других, гордости, был добрейший человек, доброжелательный ко всем людям, ко всему человечеству, а к своим подчиненным - в первую очередь, не считаясь с чинами.

Он весело, радостно смеется и громко говорит:

- Давайте, давайте!.. Все подпишу!

Все подписано и послано в штаб дивизии. Все мы знали, что эти наградные листы должны пройти все командные инстанции. И штаб главнокомандующего Кавказской армией из Тифлиса отправит их уже непосредственно в Петроград, и только там все будет утверждено. Подобная операция всегда занимала 5-6 месяцев. Это было долго, но мы привыкли ждать...

Производство в “первый офицерский чин”, как и все дальнейшее производство в следующие чины каждого офицера в императорской России, производилось только самим государем императором для всех родов оружия и объявлялось в высочайшем приказе. Это, конечно, не значит, что сам император рассматривал наградные листы и оценивал каждого офицера. Оценку, военный стаж офицера рассматривал и утверждал и хлопотал о нем вначале непосредственный штаб (бригады, дивизии и так далее). Военное министерство, рассмотрев все, утверждало в окончательной форме, составлялся приказ по военному ведомству, который подписывался императором, почему он и назывался “высочайшим”.

Подобное производство в чины относилось и к военным врачам и военным чиновникам. Все это считалось правильным.

В Гражданской войне 1918 - 1920 гг. подобное производство в чины взяли себе главы всех белых армий на юге России, в Сибири и на других фронтах, как и войсковые атаманы. Не всегда был правильный расчет, в особенности “за боевые отличия”, почему получались “фантастические скачки” в повышении, умалявшие достоинство чина. Производство же во Второй мировой войне вне отечественной территории, под иностранным командованием, надо считать еще более фантастическим, как и ненормальным.

МИСТУЛОВ И ЕГО БОЕВЫЕ НАГРАДЫ

Старший адъютант штаба нашей дивизии есаул М.И.Удовенко в секретном порядке запросил меня как полкового адъютанта дать в штаб сведения: какие награды имеет командир 1-го Кавказского полка полковник Мистулов?

По положению все послужные списки офицеров и казаков полка хранятся в полковой канцелярии и адъютант по полковым приказам вносит в них все движение по службе каждого из них: полученные награды, производства в следующие чины, важные командировки - вообще все изменения, происходящие в службе каждого офицера, урядника и казака.

У полковника Мистулова послужной список был “целая книга”. Разновременно он служил во всех четырех полках своего Терского войска. В русско-японскую войну в чинах сотника и подъесаула он награжден был всеми боевыми орденами до Св.Владимира 4-й степени с мечами и бантом, Золотого оружия (тогда так называлось официально Георгиевское оружие) и ордена Св.Георгия Победоносца 4-й степени. В Первой мировой войне на Западном фронте в должности командира 2-го Сунженско-Владикавказского полка своего Терского войска он был награжден орденом Св.Владимира 3-й степени с мечами (шейный орден) и тремя монаршими благоволениями. По своему чину полковника он уже не имел права на другие высшие ордена.

До русско-японской войны он был награжден орденом Св.Станислава 3-й степени “мирного времени”, то есть без мечей и банта. Все это я изложил в своем ответе есаулу Удовенко. И каково же было и мое, и - в особенности - Мистулова удивление, когда осенью вышел приказ по Кавказской армии, что командир 1-го Кавказского полка полковник Мистулов “за боевые отличия награждается мечами и бантом к уже имеющемуся у него ордену Св.Станислава 3-й степени”.

Прочитав это, я почувствовал неловкость и обиду за своего доблестного командира полка. Так он был награжден за две операции - Мемахатунскую и Эрзинджанскую.

Мистулов был смущен.

- Как это вышло, Федор Иванович? - спрашивает он меня.
Я доложил, каков был секретный запрос мне из штаба дивизии.
Мистулов смеется и продолжает:

- Как это вы нашли этот мой Станислав “мирного времени”, о котором я давно забыл... Хоть бы “один” его оставили мне на память, - шутит он.

Но я почувствовал, что он недоволен такой наградой, преподнесенной ему нашим штабом дивизии.

Получалось странное явление, а именно: в Русской императорской армии ордена, как боевые, так и мирного времени, распределялись “по чинам”.

В данном случае полковник Мистулов проявил исключительную доблесть со своим полком в двух наступательных операциях. Он, давший возможность к щедрым наградам своим офицерам и казакам, сам фактически почти ничем не был награжден, так как уже имел все боевые ордена по своему чину и должности. Его чин полковника, да, кажется, и для генералов, ограничивался “тремя монаршими благоволениями”, объявляемыми высочайшим приказом, которые вносились в послужной список, но не имели внешних отличий.

НОВОЕ ПЕРЕМЕЩЕНИЕ КАЗАЧЬИХ ЧАСТЕЙ

Потеряв Эрзинджан, турки сделали нажим в стыке 1-го и 4-го Кавказских корпусов в районе города Кига, что в ста верстах южнее города Мемахатун, имея целью дойти до Эрзерума.

“Ввиду серьезной обстановки, слагавшейся на этом участке фронта, командующий Кавказской армией направляет на поддержку 5-й Кавказской стрелковой дивизии в середине июля Сибирскую казачью бригаду, затем — 2-ю Кубанскую пластунскую бригаду генерала Букретова. 4-я Кубанская пластунская бригада генерала Крутеня, снятая с Сиваского направления и брошенная в район Киги, форсированным маршем в 5 - 6 переходов прибывает к району с. Темран, что к юго-востоку от Киги”, - пишет генерал Масловский.

Здесь я должен еще раз подчеркнуть, что ни одна из четырех Кубанских пластунских бригад не имела своей артиллерии, как не имела ее и Донская пластунская бригада. И эти бригады, не . имея своего высшего войскового соединения - ди-визии и корпуса, все время перебрасывались из одного корпуса в другой на боевые участки, являясь как бы вспомогательной-силой, но, конечно, лучшего боевого качества.

В конце июля или начале августа нашу бригаду спешно оттягивают в район Эрзерума. Здесь сосредоточивается вся 5-я Кавказская казачья дивизия, расположившись широко полковыми биваками около сел северо-западнее Эрзерума. Роскошная широкая долина. Много травы для лошадей. Регулярный подвоз продуктов и зерна. Мы находимся в резерве корпуса Калитина и на отдыхе. Наш полк стоит в селе Кара-арз, вернее - около села с деревьями, что так редко в Турции. Все офицеры и казаки живут в палатках. В семи верстах от нас на юг, у самого шоссе, бьет горячий постоянный родник. Он огорожен, имеет крышу и является купальным бассейном, круглым, имеющим в поперечнике шагов двадцать. В нем могут одновременно купаться человек тридцать. И вот приказанием по полку повзводно казаки с величайшем удовольствием купаются в нем, словно в бане. Купались с казаками не раз и офицеры-молодежъ. Лямку-то тянули и они, одинаковую с казаками. И об одном лишь казаки жалели - что в этом горячем бассейне нельзя стирать их замызганное белье...

По гигиеническим соображениям это было запрещено штабом корпуса, что и было нормально.

ПИКНИК СО ШТАБОМ КОРПУСА

Генерал от кавалерии Петр Петрович Калитин, долго командовавший казачьими частями, проникнутый любовью к казачеству, сделал сюрприз: он пригласил на пикник штаб нашей 5-й Кавказской казачьей дивизии, всех командиров полков и командиров сотен. На лужайке на окраине Эрзерума накрыт стол под открытым небом. Был яркий солнечный день, но не жаркий. Хор трубачей 1-го Кавказского полка, одетый в светло-серые черкески, черные бешметы и белые косматые папахи, с красными башлыками за плечами, играл прекрасные мелодии. Для них также был накрыт стол с закусками и напитками. Из-за присутствия высшего генералитета за столом соблюдалась чинность. После нескольких рюмок вина генерал Калитин встал и произнес первый тост. Он благодарил дивизию за боевые подвиги и труды в двух последних операциях, продолжавшихся ровно два месяца. Как всегда, тихо и бесцветно ему отвечал наш начальник дивизии Генерального штаба генерал-лейтенант Николаев. Третьим говорил начальник штаба нашей дивизии Генерального штаба генерал-майор Певнев, природный кубанский казак. Он говорил о задачах армии, о наших общих обязанностях и стремлениях. Его все слушали очень сосредоточенно. 40-летний генерал, красивый, лощеный, видимо знающий себе цену, производил на всех очень выгодное впечатление. О нем мы знали “по первым дням войны” в Алашкертской долине, где он командовал всей конницей Эриванского отряда генерала Абациева, и командовал энергично и удачно. О нем мы знали, что перед войной он командовал 1-м Линейным полком нашего войска в Киевском военном округе и поставил полк в образцовый порядок.

В конце ноября 1914 года под Дутахом, что на реке Евфрат, был разбит большим скопищем курдов 3-й Волгский полк Терского войска, входивший в состав его дивизии, потеряв два орудия и один пулемет. За это генерал Певнев был отозван в Тифлис, в штаб Кавказской армии, на фронт не вернулся и попал как бы “в небытие”. Знали и мы об этом. И только летом этого, 1916 года, перед 2-й Мемахатунской операцией, он появился в нашей дивизии на должности начальника штаба.

Было заметно, что он огорчен и ему “тесно” в своей должности. Так, несчастный случай с 3-м Волгским полком “сломал” ему боевую карьеру, что могло быть и с любым высшим начальником.

Как-то случилось, что за общим столом я сидел почти против него и мог рассмотреть этого видного кубанского генерала очень близко. Он определенно скучал. Уже по тосту чувствовалось, что он обладает большой военной эрудицией и, как офицер Генерального штаба, стоит выше других.

Затем говорил наш командир бригады генерал-майор Иван Никифорович Колесников. В нем все было просто, по - казачьи типично, и тост его прост, короток и ясен. Так деловито говорят казаки-старики на своих станичных сборах. Его тост понравился всем.

Остальные присутствовавшие командиры полков - 1-го Таманского полковник Кравченко, 3-го Екатеринодарского полковник Миргородский, 3-го Линейного полковник Кучеров, а также командиры 4-й Кубанской батареи войсковой старшина Яновский и 6-й батареи войсковой старшина Черник с тостами не поднимались.

Официальный тост полковника Мистулова, очень продуманный, был устремлен только вперед. Когда он говорил - был очень бледен.

После некоторой паузы вновь встал Калитин и сказал тост уже исключительно по адресу нашего командира 1-го Кавказского полка. Слова милого, доброго и всегда веселого старика были очень лестны как для Мистулова, так и для нашего полка. И закончил он тем, что имя Мистулова еще с русско-японской войны окружено ореолом воинского восторга.

- Тебе, Эльмурза, становится тесно в рамках полка! - без аффектации произнес он, поднял свой бокал и выпил до дна.

Трубачи полкового оркестра, внимательно слушая каждый тост, особенно восторженно заиграли туш своему выдающемуся командиру. Мистулов сидел бледный. Потом встал и выпил свой бокал до дна.

Среди нас, обер-офицеров, оказался буквально “баян тостов”. То был 3-го Линейного полка есаул Лобов. Его тост был обращен к генералу Певневу. В мирное время Лобов был в 1-м Линейном полку, когда им командовал полковник Певнев.

Как уже отмечалось, Певнев поставил свой полк образцово. Подтянуть офицеров, заставить всех работать во все свои силы -было его девизом. Так вот об этом-то и говорил Лобов в своем тосте. Он говорил так хорошо, так складно, что даже весь генералитет, вначале не обративший внимания “на какого-то там есаула”, примолк и начал прислушиваться. Лобов хвалил Певнева и восторгался им. Сам же генерал Певнев, скучающий за столом, стал изредка бросать испытующие взгляды на Лобова, словно спрашивая: “Правду ли ты говоришь? Или льстишь только?”

Но Лобов, по-видимому, говорил истинную правду. И дошел до признания, что “когда полковник Певнев вызывал в свой командирский кабинет кого-либо из офицеров, то у того тряслись ноги от страха, а у меня, подъесаула Лобова, - в особенности...”

Все, сидевшие до этого молча, весело расхохотались и дружно приветствовали Певнева, рассмеявшегося в унисон со всеми.

ПРОИЗВОДСТВО В ПОДЪЕСАУЛЫ

С командиром полка я был по делам в Эрзеруме. Он остался там в гостях у своего друга, войскового старшины Антонова Терского войска, теперь коменданта Эрзерума, я же вернулся в полк перед заходом солнца.

Идя по биваку к канцелярии, из одной офицерской палатки слышу слова сотника Дьячевского:

Эй, ты, подъесаул!.. Иди сюда!

Не обратив на это никакого внимания, подхожу к канцелярской палатке. У входа в нее меня встречает Халанский и радостно говорит:

Ваше благородие! Поздравляю вас с производством в подъесаулы. Сегодня получен приказ по Кавказской армии о производстве в следующие чины всех, на кого были поданы наградные листы в Эрзинджане.

Столь быстрый ответ о производстве из далекого Петрограда меня удивил. Халанский подает приказ, читаю - истинная правда. Его надо сегодня же перепечатать “приказом по полку”, что и делается. На радостях, как и с удивлением, спешу к Дьячевскому, где уже идет “обмывка погон”.

Было немного странным нам, недавним хорунжим, стать 23 -24-летними подъесаулами и иметь “самый красивый погон офицера с четырьмя золотыми звездочками”, который в мирное время достигался только к 30-летнему возрасту.

В общем, у нас в полку идет сплошное веселье, затянувшееся глубоко за полночь. А после полуночи в радостном угаре веселья мы решаем поздравить, и поздравить сегодня же, своих сверст-ников-таманцев с производством в чин “самого красивого погона подъесаула с четырьмя звездочками”.

Сказано — сделано. Поздравить новых подъесаулов-таманцев надо с помпой. Все мы и полковой хор трубачей - “на взводе”. Приказано немедленно же седлать лошадей, чтобы скакать к та-манцам за 10 верст. Все старшие офицеры остаются здесь, а мы, восемь новых подъесаулов - Дьячевский, Кулабухов, Елисеев, Некрасов, Леурда, Поволоцкий, Мацак, Винников, новые сотники Бабаев, Фендриков и Щербаков (все поставлены в порядке старшинства) с хором трубачей и своими конными вестовыми, всего свыше 50 человек, наметом, изредка переводя в шаг, скачем в 1-й Таманский полк по направлению к Эрзеруму...

Кроме подъесаула Дьячевского, все мы холосты, бесшабашны и всегда веселы и дружны между собой.

Вот и их село. Но... все темно у них, у таманцев все спит - как село, так и весь полк в палатках.

Выстроившись развернутым фронтом, остановились.

- Встречный марш 1-го Таманского полка! — бросаю команду трубачам.

По положению полковой хор трубачей подчиняется непосредственно полковому адъютанту, который имеет над ними права командира сотни и которому они должны отдавать воинскую честь, “становясь во фронт”.

И в полной темноте и тишине, далеко за полночь, прослушали его весь до конца, благозвучный и нежный их полковой марш, в котором мелодии корнетов так мягко переливаются между собой.

Трубачи исполнили его полностью для того, чтобы показать таманцам, что это относится исключительно к их полку и они должны об этом знать.

А чтобы они узнали, кто именно их вызывает, последовало исполнение нашего полкового марша, но его первой, эстакатной половины.

К нашему удивлению, тишина и темнота продолжали оставаться на биваке таманцев.

- Сигнал “намет”! - раздается новая команда, и после исполнения его всем хором трубачей мы шумно врываемся в их расположение.

Наконец офицерские палатки пробудились. В некоторых из них зажглись свечи. Первым взволнованно выскочил их полковой адъютант сотник Лопатин, с которым мы все очень дружили.

— А те, что сегодня произведены высочайшим приказом!.. Вот и прискакали, чтобы поздравить и вас! - несется ему в ответ.

Оказывается, в их полк еще не дошло производство, так как они запоздали с представлениями.

- Ну... так тогда о чем же с ними разговаривать! - бросаем мы нашему общему и любимому другу Лопатину. И уже сами, без приглашения, соскочили с седел, желая продолжать веселиться и здесь.

Уже выскочили к нам в недоумении другие друзья-таманцы, сотники Вася Демяник, Шура Зекрач, Миша Васильев. Я врываюсь в палатку к есаулу Константину Николаевичу Закрепе, и хотя он летами годен мне в отцы, мы дружны и на “ты”. Прошу его “учтиво” подняться с постели и повеселиться с нами, зная, какой он любитель подобного времяпровождения...

Лопатин вновь старается успокоить нас, и главное, чтобы мы вели себя тише. Но куда там “тише”, когда мы скакали сюда затем, чтобы сделать здесь именно “громче”, так как это кутят не какие-то там молокососы-хорунжие или даже сотники, вот как, например, он, Лопатин, а настоящие подъесаулы, у которых на погонах четыре звездочки и которые произведены высочайшим приказом.

Наши друзья-таманцы видят, что никакие резоны с их стороны нас успокоить не могут. Они ведь отлично понимают причину нашего настроения. Они уже дружески улыбаются нам. Они поняли, что если мы скакали 10 верст к ним с трубачами, то скакали не для того, чтобы побыть у них 5, 10, 20 минут и вернуться обратно. Мы же знали, что у таманцев кутежи бывали всегда шумливее, чем у нас, кавказцев.

Уже 50-летний седоусый запорожец есаул Закрепа и Лопатин согласились с мотивами нашего настроения, но они не знают — чем же нас угостить? Угостить в этакую глухую пору ночи?

— Мы прискакали со своим угощением!.. Какие могут быть разговоры об этом?.. Мы - подъесаулы!.. Что за счеты?.. А потом - к чему эта тишина?!.. И кто это может спать в эти счастливые часы нашей жизни? - взываем мы к ним и цукаем младшего в чине -“сотника” Лопатина, так как мы подъесаулы!..

- Да с кем ты говоришь, сотник!.. Стань “смирно” перед подъесаулами! - кто-то кричит ему, обнимает и целует нашего дорогого друга, по своей натуре очень милого человека. А пока что несется новая команда трубачам-кавказцам:

- Полковой марш славному 1-му Таманскому генерала Бескровного полку!

И наши трубачи немедленно же открыли дивную мелодию их полкового марша, при исполнении которого надо взять под козырек. За маршем несется восторженное “ура” всех, которое как бы фиксирует, что теперь уж отказаться от приема гостей никак нельзя. Но просят вести себя “чуть потише, чтобы не разбудить командира полка”.

По воинскому уставу, а главное - по воинской этике, прибывая в другую часть, надо представиться ее начальнику, доложить о причинах прибытия и спросить разрешения о действиях.

За два месяца операций полковник Кравченко хорошо узнал меня, так как полковые адъютанты все дни находились в непосредственном общении с нашими “тремя командирами”. И как инициатор всему этому, иду к нему, докладываю все и прошу посетить нас. И милый старик, переворачиваясь с бока на бок в своей узкой походной кроватке, извиняется, что он по старости лёт не может принять участия в веселье, но разрешает это делать нам. И веселье началось - долгое и шумное...

И потом офицеры-таманцы говорили нам, что их командир полка, ворочаясь в кровати, произносил не раз:

- Оцэ бисовы кавказци... приихалы сюды ноччю и нэ дають спаты...

Быль молодцу не в укор. И пишется это не для того, чтобы показать новому поколению, как веселились их отцы. И так веселились, как они уже не могут веселиться никогда, так как структура старой воинской дисциплины в Русской армии тогда это позволяла. И не была осуждаема. А попробуй в любой армии без ведома командира полка полковому адъютанту взять хор трубачей, да еще ночью, поседлать лошадей и скакать за 10 верст из расположения полка! Да еще на фронте и... для молодецкого кутежа. И это не считалось проступком, нарушающим дисциплину, нарушающим воинский порядок или ущемляющим душу казака по прихоти офицеров.

Да и казаки-песельники, как и трубачи, бывали только рады такому случаю. Во-первых, этим они “встряхивались” от своей серой, скудной повседневной жизни, а во-вторых, от братски настроенных к ним офицеров всегда шло щедрое тут же угощение и попадал не один дарственный рубль каждому в карман, что и давало каждому казаку только приятное удовольствие, честь и гордость перед другими казаками. Такова голая истина.

ДЕВЕ-БОЙНСКИЕ ПОЗИЦИИ.

Отдыхом под Эрзерумом мы были очень довольны. Стоял дивный сухой солнечный август. Эрзерумская долина - широкая котловина в поперечнике верст 15 - 20, окаймленная со всех сторон высокими горными хребтами. Она - вся в траве. Масса фуража. Кони наши сыты, что бывало редко. Вдруг получено распоряжение: “Всей 5-й Кавказской казачьей дивизии выступить через Эрзерум, Хасан-калу, Сарыкамыш на отдых в район крепости Каре”.

С отдыха из-под Карса в самом конце декабря 1915 года один раз нас уже сорвали, поэтому как-то не верилось в прочность этого распоряжения.

Полки выступили. И в последний раз они переночевали в историческом “нашем” Эрзеруме... и в последний раз оглянулись мы на так памятную нам Эрзерумскую долину со склона гор и двинулись вверх, к историческим валам, к Эрзерумским фортам, замыкающим, защищающим Эрзерум с востока, со стороны России.

Шоссе достаточно укатанное. По нему беспрерывное движение: идут обозы, транспорты, снабжающие Русскую армию в Турции. Крутыми зигзагами дорога поднимается все вверх и вверх, к главным турецким фортам на Деве-бойнские позиции.

Так вот они, те знаменитые позиции, которые брал в 1877 году, 23 октября наш родной и славный 1-й Кавказский полк! За который был награжден Георгиевским штандартом и который держит в “бушлате”, в седле, бравый молодецкий штандартный урядник Иван Маслов, казак станицы Дмитриевской.

Стоит о чем призадуматься!..Есть о чем вспомнить!.. Стоит за что преклониться перед прахом наших предков!.. Стоит за что высоко поднять голову и выпрямить стан!

В нашем полку не была написана “история полка”. Не было даже и краткой памятки.

Полковник Мистулов, как всегда, идет в голове полка шагов на двадцать, изредка поворачивая голову в стороны, рассматривая турецкие твердыни. Я же верчусь в седле, чтобы не пропустить, чтобы рассмотреть все извилины, по которым шли в атаку на турок наши деды, чтобы запечатлеть “их следы”.

И вот именно здесь зародилась у меня мысль - написать о действиях нашего полка в войне против турок, начавшейся 19 октября 1914 года.

НА ОТДЫХ, В РОССИЮ. НЕЗАБЫВАЕМЫЕ ВСТРЕЧИ

Наш полк в Хасан-кале. Ему дана дневка. На другой день сюда подошла Сибирская отдельная казачья бригада. Такая приятная встреча...

На санитарном пункте устроен бал. Как не пойти туда?.. И не потанцевать, помаяться с сестрами милосердия?!

Вся наша молодежь там. Офицеры-сибирцы держатся скромно и отдельно. Крупные, кряжистые, в красных лампасах на бриджах, со шпорами - они чувствовали себя здесь гостями из далекой своей Сибири, с берегов Иртыша, почему и держались скромно, как бы замкнуто. Сверстники же, как и все сверстники всех военных училищ, конечно были общительны между собой, веселы и радостны.

Вот и крутые горы Караургана. Быстрая речка, извиваясь по ущелью, сечет границу своим течением между Россией и Турцией. Теперь это глубокий тыл. Фронт же - за 300 верст отсюда.

Прощай, Турция! Прощай, жестокий, холодный, голодный и каменисто-гористый этот край, который, как оказалось, мы больше не увидим...

Прощайте, братья-казаки 1-го Кавказского полка, погибшие геройской смертью в этих далеких трущобах и похороненные навеки там...

Прощайте... не увидят вас, родных, сгорбленные от семейного горя старушки матери, с вечно заплаканными глазами... как не увидят вас суровые седобородые отцы казаки, пославшие вас умирать за свое Великое Отечество...

Прощайте... Умрут все - и ваши жены-вдовицы, и ваши матери-старушки, и ваши отцы-бородачи, как умрем и мы, ваши соратники и командиры.

И только скрижали истории родного вам 1-го Кавказского полка сохранят о вас память всему войсковому потомству...

Вот и Сарыкамыш. Это уже Россия. Русский далекий городок. Вокзал. Самый далекий железнодорожный вокзал России на Кавказе, а от него идет единственная ветка на Каре, Александрополь, дальше на Тифлис, а через него - и на нашу Кубань...

На ночлег полк стал биваком за городом. Сделав все распоряжения по полку, по сотням, дав полную волю отдыха казакам, все офицеры полка на лошадях двинулись в гостиницу “Москва” на общий дружеский обед.

Всевозможная овощная закуска, водка, борщ... Самый настоящий наш казачий борщ с помидорами был главным блюдом нашего стола.

К концу обеда совершенно неожиданно вошел к нам подъесаул Коля Бабиев. В нашем полку все его очень любили и считали как бы “своим”. Он возвращался в свой 1-й Лабинский полк из Карса и был особенно весел, возбужденно весел и чем-то счастлив (тогда никто из нас не знал, что он по суду разжалован в рядовые и потом помилован; вот почему он и был возбужденно весел).

Офицерский обед закончен. Все есаулы и войсковые старшины с командиром полка “отбыли отдыхать”, а мы, молодежь, сплошные подъесаулы и сотники, с веселым и молодецким Колей Бабиевым остались “продолжать”...

Вдруг открывается дверь и входит большая группа офицеров Сибирской казачьей бригады пообедать. Впереди есаулы - кряжистые, спокойные, но с сознанием своей боевой и войсковой ценности. По воинскому уставу и воинской этике мы встали и отдали честь. Когда ушли наши старшие офицеры, мы, как поклонники наших кавказских горцев, надели папахи, хотя и продолжали еще есть и пить. Это тогда считалось “очень по-кавказски”, что особенно всегда любил Бабиев.

Офицеры Сибирской бригады обедают с водкой. Тихо говорят между собой. Постепенно они начинают “веселеть”. Столовая гостиницы небольшая, и наши столы находятся один от другого лишь в нескольких шагах.

Присутствие за столом у сибирцев маститых есаулов стесняет нас в “нашем веселии”. Всегда горячий “на все” Бабиев в особенности это чувствует. И хотя он среди нас “старший подъесаул”, но он - наш гость и не он распоряжается за столом. Он тихо говорит мне: “Как бы это соединиться с сибиряками?”

Но мне уже подмаргивали сибиряки, сверстники по училищу, которым, видимо, очень хотелось поближе познакомиться с характером кубанских казаков, а для этого “надо быть вместе, за одним столом”.

Полковой адъютант всегда имеет право инициативы. И она проявлена.

- Господа офицеры! Гора с горой не сходятся, но казаки... казаки всегда должны быть вместе! — сказал я громко, встав на ноги. — А посему оба казачьих стола - Сибирский и Кавказский – должны быть вместе! - уже громко произнес я, обращаясь лицом к сибир ским казакам-офицерам.

И едва произнеслись эти слова, как оба стола, один - занятый казаками в черкесках, а другой - казаками в широких красных лампасах на темно-синих бриджах, шумно приподнялись и... слились воедино - живо, весело, дружески. Вот тут-то все и началось... Да и как было не начаться... Мы ведь были одинаковы единым казачьим духом, помыслами, единым бытом, психологией, что определяется словами - Казачье Братство.

Вино лилось... шли тост за тостом. Казалось, им не будет конца! Бабиев стал тяготиться и тостами, и вином, и бездеятельностью. Без песен и без лезгинки веселье не было для него весельем. В таких случаях он должен двигаться, петь песни строевые, танцевать лезгинку. Но он отлично знает,.что он здесь гость и распоряжаться не может. Мы сидим с ним рядом. Толкая меня в бок, он тихо говорит:

- Давай, Джембулат, вдарим лезгинку с тобой, чтобы показать ее сибирякам... Но ты выскакивай первым, а потом приглашай меня... и мы пойдем на пару.

- Якши-йол, мой старший брат Хаджи-Мурат, - отвечаю ему и тут же выкрикиваю единственное слово нашим полковым трубачам: - Лезгинку!

Не буду описывать, как мы провели ее с Бабиевым. Хлопанье в ладоши, выкрики, дикий “бум” заразили сибирских казаков.

- Казачка-а!.. Казачка-a! - закричали сибиряки.

И понеслись они по очереди по два в свой танец, выбивая такт, притопывая и переходя вприсядку. Некоторые из них танцевали хорошо, но, одетые в бриджи, в сапогах, при шпорах, они не дали впечатления разгульного, широкого казачьего танца.

Ревнивый, самолюбивый, задорный Бабиев не утерпел... Он уже подоткнул полы черкески за пояс, бросил свою небольшую папаху на затылок, засучил рукава черкески и своим вызывающим видом и красными широкими диагоналевыми бриджами с серебряным галуном просился “в бой казачьих танцев”...

Незабываемая встреча. Жаль, что подобных не было раньше - до боев или в боях. Это сильно сближает людей и толкает их на подвиги, на жертвы, на взаимную выручку, на поддержку и ... на смерть.

С сибирскими казаками-офицерами мы расстались исключительно сердечно. Расстались - и больше уже с ними не встречались никогда. И так было жаль, что это случилось так поздно и так коротко.

Прощай навсегда, Сибирская отдельная казачья бригада, возглавляемая тогда редкостно храбрым воином генералом Раддацем.

НА ОТДЫХЕ ПОД КАРСОМ

В конце августа дивизия прибыла в район Карса и расположилась на отдых в молоканских селах: 1-й Таманский полк недалеко от Сарыкамыша, 1-й Кавказский полк в селе Владикарс, в 7 верстах южнее Карса, 3-й Екатеринодарский и 3-й Линейный - севернее Карса.

Штаб дивизии - в самом Карее. Где расквартировались 4-я и 6-я Кубанские батареи - не помню.

Полки сразу же приступили к своему ремонту. Полковник Мистулов удивительно тонко понимал свое высокое положение командира полка. Чуть ли не на второй день прибытия он диктует мне телеграмму на имя Наказного атамана Кубанского войска, которую привожу почти дословно: “Счастлив донести вашему превосходительству, что 15 мая сего года я принял в командование 1-й Кавказский полк славного Кубанского казачьего войска и теперь, прибыв с полком на отдых под Каре, доношу, что полку необходим основательный ремонт. В первую очередь необходимо приобрести 200 казачьих седел. Прошу отпустить из войсковых сумм (столько-то) рублей”.

Деньги были отпущены. Из Кутаиси вызваны грузины-седельники. Открылись разные полковые мастерские. Ключом бьет жизнь. И над всеми нами, словно дирижируя волшебной палочкой, стоял наш полковой бог - полковник Эльмурза Мистулов.

Учебная команда в 120 урядников, произведенных за боевые отличия, занимается учениями только до обеда - усердная, удалая и певучая.

Трубаческая команда, всегда нарядная, ежедневно услаждает игрой на инструментах слух казаков и жителей - наших добрых молокан.

Нечасто, но основательно полк встряхивается полковым конным учением, и, заливаясь песнями, на разгоряченных и взмыленных лошадях сотни, словно рисуясь своей сбитостью и красотой конного строя, медленно разъезжаются по своим квартирам, на отдых.

К мужьям прибыли почти все жены офицеров. Из далекой Кубани приехало много десятков жен урядников и казаков. Старшие года присяги, прибывшие в полк в начале 1911-го, не видели своих жен шесть лет. По вечерам в стройных военных казачьих песнях можно услышать дивный женский подголосок, и рыдающий, и веселящийся, смотря по напеву и по содержанию песни. Прибытие сюда, в такую даль, жен простых казаков указывало и на зажиточность казачьих семейств, могущих потратить несколько десятков рублей на столь дальнюю дорогу, оторвав незаменимую работницу от многочисленных дел в казачьем хозяйстве, и на безысходную тоску молодых жен, не видевших своих мужей многие годы... В хорошую погоду у квартиры полкового адъютанта под духовой хор трубачей эти жены-казачки с мужьями наперебой танцевали “станичный казачок”, сходный с кавказской лезгинкой, вызывая радость и зависть у одиноких казаков. И если в станицах на семейных пирушках всякий казак мог пойти в танец с женой любого казака, то здесь это считалось совершенно недопустимым. Исключение составлял полковой адъютант - и только по просьбе мужа. Таков казачий патриархат, а на чужой сторонушке - в особенности.

К войсковому празднику упражняется в джигитовке команда наездников, человек в 30. Как всегда, в нее идут только охотники. Приезд офицерских жен и жен казаков саму призовую джигитовку особенно воодушевил. Воодушевили и призы. Каре под боком, в нем кавказские “серебряки”, то есть мастера кавказского холодного оружия под серебром. Мистулов щедрый, так как он сам наездник. “Первому джигиту” предназначалась офицерская шашка в массивной серебряной оправе.

ПРИБЫТИЕ ПОХОДНОГО АТАМАНА

Во время войны высочайшим приказом была учреждена должность Походного атамана всех Казачьих войск. Походным атаманом назначен великий князь Борис Владимирович. Мы, строевые офицеры, тогда ничего не знали о цели этого учреждения, которое потом признано было ненужным, но оно нам импонировало. И вот совершенно неожиданно появился приказ по дивизии, что Походный атаман великий князь Борис Владимирович объезжает казачьи части Кавказского фронта и такого-то числа полкам и батареям в конном строю прибыть в Каре на смотр атамана-князя.

Стоял ноябрь месяц. Снега не было, но очень морозно. Резервными колоннами полков в конном строю, построенных в одну линию, дивизия долго ждала прибытия специального поезда Походного атамана. Наконец поезд прибыл. Штабу атамана под их седла поданы казачьи лошади. Уже смеркалось, а день был и без того сумрачный и холодный, когда показался великий князь со своим небольшим штабом. В защитного цвета офицерской шинели, в фуражке (как и его штаб), не торопясь, шагом, буднично проехал он между полками в глубину, потом выехал вперед и коротко сказал о России, об императоре и о будущей нашей победе. Казаки кричали “ура”, а полковые оркестры трубачей играли Русский национальный гимн.

Этот смотр дивизии закончился уже в вечерней темноте. А мы ведь ждали гораздо большего. И наш полковой хор трубачей, умышленно весь посаженный на серых лошадей, служил наглядным огорчением нам, все тогда воспринимавшим со святостью в душе в военной службе. Мы ведь ждали полковых учений, детального осмотра полков, опросов их нужд, желаний... Но смотр оказался “казенным”.

Начальник штаба Походного атамана полковник Богаевский (будущий Войсковой атаман Донского войска с 1919 года) от имени князя пригласил всех офицеров дивизии, начиная от командиров сотен, пожаловать в их салон-вагоны на ужин.

Полки двинулись в свои села под командой младших офицеров, а все старшие на лошадях к станции Каре. Штаб дивизии, 2 бригадных командира, 4 командира полка со своими адъютантами, 2 командира батареи с адъютантами и своими старшими офицерами, 24 командира сотен полков дивизии, начальники разных полковых команд... Всего гостей было до 50 человек, но в салон-вагонах для всех хватило мест.

Штаб Походного атамана принял нас, как своих родных казаков, очень внимательно и очень разумно рассадил за столики. С князем ~ наши генералы и начальники частей, где-то там, далеко от нас. Остальных же рассадили за отдельные столики, на четыре человека каждый. Причем за каждым таким столиком сидело три гостя, а четвертым - один из офицеров Походного штаба, как хозяин, который угощал и занимал своих гостей. Это было умно устроено и проведено, так как все мы, строевые офицеры, люди неискушенные, считали, что в штабе Походного атамана всех Казачьих войск есть секрет нашей победы, как и удовлетворения всех наших нужд.

Разговоры за столиками, спросы да расспросы, как и щедрое угощение хозяев, лились рекой. У широких окон салон-вагонов исполнял разные увертюры оркестр трубачей кавказцев, чередуясь с песельниками нашей 3-й сотни. Им также было дано щедрое угощение и закуска. Все хрустальные бокалы имели гравировкой букву “Б” (Борис) с короной. Наш столик не воздержался и похитил на память по одному бокалу...

На второй день все полки дивизии и гарнизон крепости Каре давали великому князю ответный ужин в гарнизонном собрании. За столы сели до 250 офицеров. Во время ужина на сцене играл хор трубачей 1-го Таманского полка. Но когда подали сладкое и кофе, выступил хор песельников кавказцев, составленный из лучших голосов всех сотен полка, до 40 человек, почти сплошь урядников. Чтобы придать силу и эластичность в исполнении некоторых концертных песен, в хор влились офицеры: подъесаулы — Кулабухов, Елисеев, Некрасов, Леурда, Поволоцкий, Вин-ников, сотник Бабаев (сын). Офицеры перечислены в порядке старшинства своего чина.

МИСТУЛОВ

Об этом доблестном офицере Терского казачьего войска, о его благородстве, его военной службе и боевых подвигах надо писать книгу... Я же, заканчивая описание пребывания на Турецком фронте, приведу факты, мало возможные для других начальников высшего ранга.

Для ремонта полка рапортом начальнику дивизии генералу Николаеву Мистулов запросил разрешения израсходовать из полковых экономических сумм 5 тысяч рублей. По воинским законам до этой цифры командир полка сам может произвести расход, но на эту сумму и выше - только с разрешения начальника дивизии. Старшим делопроизводителем дивизии по хозяйственной части был старик чиновник Завалишин, умный, но строгий законник. Он имел штаб-офицерские погоны своего ранга. И вот по его докладу получен отказ. Прочитав это, Мистулов побледнел и крикнул ординарцу единственное слово: “Экипаж!”

Через полчаса мы были в Карее и остановились перед домом штаба дивизии.

- Подождите меня в экипаже, Федор Иванович, - только и сказал он за всю дорогу и быстро вошел в подъезд.

Минут через 15 он вышел, и мы тронулись назад, в свое село Владикарс. Мы оба молчали. Тогда по воинской этике подчиненному офицеру совершенно не допускалось первому начать разговор со своим начальником, а тем более расспрашивать, зачем он, командир полка, ездил в штаб дивизии, вот почему я и молчал.

Через несколько дней начальник дивизии со своим штабом прибыл к нам в гости, на обед. Добрый старик генерал Николаев любезно здоровается за руку с Мистуловым, за ним начальник штаба дивизии и третьим подходит чиновник Завалишин. И Мистулов в присутствии всего штаба дивизии и офицеров своего полка не подает ему руки...

Из штаба дивизии получена телефонограмма, что “генерал Николаев сдал должность и выезжает в Тифлис. Его поезд отходит в 2 часа дня”. В нашем распоряжении осталось только полчаса, чтобы быть в Карее и проводить своего генерала.

Железнодорожный вокзал находится на восточной окраине Карса. Чтобы поспеть к отходу поезда, все офицеры полка и хор трубачей широким наметом, кто как попало, скачут “по диагонали” из своего села по молоканским полям, по рытвинам и - успевают к отходу поезда за две минуты. Под полковой марш - короткое прощание. Поезд тронулся, и мы свободны.

Стоял очень холодный, морозный день, хотя и не было снега. Мы все в обильном поту от бешеной скачки. Все - только в черкесках. К тому же мы голодны.

- Господа! Зайдемте в ресторан на горячую солянку с сосисками! - предлагает Мистулов.

Мы сразу же соглашаемся, так как очень приятно поесть горячей солянки, выпить по рюмке водки и побывать нам, “сельским жителям”, в городе, да еще всей полковой офицерской семьей пообедать в ресторане.

Мы в “погребке”, подвальном грузинском ресторане, где так уютно. Промерзшие после пота, все с жадностью набросились на острую вкусную горячую солянку с сосисками, развивая свой аппетит несколькими рюмками водки. Возле тротуара на улице держат наших лошадей человек 20 конных вестовых. Трубачи сразу же были отправлены в полк. Добросердечный Мистулов распорядился дать солянку и водку и для вестовых.

Легкий завтрак быстро закончился. Мистулов спросил счет. Лакей принес его и положил перед командиром полка. Последний полез в карман за кошельком.

Всегда у нас в полку было так: расплачивался полностью полковой казначей, а потом удерживал автоматически из жалованья офицеров. Следуя этому принципу, все наши штаб-офицеры бросились к Мистулову, и старший из них, Калугин, доложил:

- Господин полковник! Это вас не касается!

Мистулов быстро схватил счет, скомкал его в руке и твердо сказал:

Дело приняло щекотливый характер. Все мы щедро заказывали всяк себе, кто что хотел, зная, что за все будем платить сами, и вдруг получился такой финал. Все ложилось на одного человека, как и угощение наших конных вестовых, на карман нашего командира полка, который, как мы отлично знали, жил только на свое жалованье.

Калугин, сверстник Мистулова, обнял его и хотел силой отобрать счет...

- Раз я среди вас, своих офицеров, я сам, один, всегда и за все отвечаю! - твердо заявил он и решительно приказал всем занять свои места за столом. А потом развернул счет, посмотрел сумму, быстро вынул кошелек, заплатил 500 рублей и тут же счет разорвал.

Эта сумма составляла его месячное жалованье.

В 5-й сотне в одну из ночей с коновязи пропало восемь мешков ячменя. Сотенный командир есаул Авильцев сам принес рапорт об этом командиру полка и спросил, что делать.

Надо признаться, что во всех полках каптенармусы сотен (старшие урядники) иногда позволяли себе негласно продавать на сторону экономическое зерно сотен. Поэтому-то они и были всегда при кинжалах, оправленных в серебро, чего не имели не только что казаки, но и строевые урядники.

- Вечером, перед уборкой лошадей, построить сотню на коновязи, - спокойно сказал Мистулов Авильцеву.

Сотня выстроена. Мистулов молча идет от правого фланга, доходит до середины строя, поворачивается лицом к казакам и громко выкрикивает:

- ... Вашу мать!.. Воры!.. Разбойники!.. Чтобы завтра же на этом месте лежало восемь мешков ячменя! - и пальцем указывает место для мешков.

Сказал, повернулся налево и молча пошел вдоль строя сотни, не поздоровавшись и не попрощавшись с казаками.

На утро следующего дня есаул Авильцев явился к Мистулову и доложил, что восемь мешков ячменя лежат на старом месте... и как быть - производить ли дознание?

- Не надо, Владимир Николаевич, - отвечает Мистулов и улыбается. Вот оно - обаяние личности и непререкаемого авторитета полковника Эльмурзы Мистулова!

Я впервые услышал из уст Мистулова эту грубую солдатскую ругань. Я даже обомлел от неожиданности. К тому же эта ругань так странно и неумело была произнесена им, что мне стало смешно. Вообще же он никогда не возмущался, не ругался и только бледностью своего лица показывал, кто его близко знал, как он волнуется и переживает всякие неприятности в самом себе.

Мистулов был очень добрый, общительный, веселый и даже остроумный человек. Но когда он садился в седло, выезжал перед полком - становился вождем-командиром.

ТЕТРАДЬ ДВЕНАДЦАТАЯ

КАЗАЧЬИ ЛОШАДИ

В конце августа 1916 года из самого далекого пункта Турции, куда проникли победно наши войска, из-под города Эрзин-джана, вся дивизия была оттянута к Эрзеруму, потом на российскую территорию и расположилась на отдых в районе крепости Каре, по молоканским селам. Штаб дивизии расположился в самом Карее.

Приступили немедленно же к “ремонту” полков, так как за два года войны полки сильно износились, в особенности конский состав. Командир нашего полка полковник Мистулов сам- лично с командирами сотен и с полковым ветеринарным доктором стал осматривать лошадей, их физическое состояние.

Из восьмисот строевых казачьих лошадей было выделено двести с лишним, у которых от постоянной фуражировки на холках образовались затверделые желваки, величиною в детскую голову. Они, эти желваки, возникли оттого, что казаки тюки сена или соломы, навязав “на вьючки” и перекинув их поперек седла позади передней луки, доставляли в свои сотни за несколько верст от бивака. При этом, выезжая на фуражировку, казак имел при себе полный свой походный вьюк в больших кавказских ковровых сумах, перекинутых через заднюю луку.

В общей сложности кабардинский строевой конь казака, ростом два аршина и два вершка, носил на своей спине с седоком большую тяжесть. Вот откуда и получились эти желваки на холках. Что делать с ними и как лечить этих лошадей — никто не знал.

К этому времени прибыл в полк очень молодой ветеринарный доктор, зауряд-лекарь Борисов, терский казак из офицерской семьи, в котором было много и заметно грузинской крови. Мистулов принял “своего терца” очень любезно, как сына, тем более он хорошо знал по Тереку это семейство. Борисов же оказался приятным человеком, веселым, общительным и вел себя как строевой офицер.

- Как быть? - обращается Мистулов к Борисову, называя его, как всех офицеров своего полка, по имени и отчеству.

— Надо сделать операцию всем - вырезать эти желваки, -отвечает ветеринарный врач Борисов.

Здесь произошел интересный диалог между ними, интересный до комичности. Мистулов никак не мог понять доводов Борисова, что это есть единственный способ. Он уверял, что через два месяца лошади будут здоровы и холки их нормальны.

Доказал. Мистулов развел руками, сделал комичную позу и, приятно улыбаясь, согласился с Борисовым. Он ему поверил.

Все эти двести с лишним лошадей были выделены, образовали “свою сотню”, назначен офицер заведовать ими, и экзекуция началась. И когда вырезали эти бугры, то образовалась у каждой лошади яма на холке, которую не закроешь и большой казачьей папахой.

Началось лечение. Ежедневно раны промывали раствором карболки и присыпали нафталином. На биваке этой сотни - отвратительная вонь лекарств и гниения тел. Мистулов ежедневно посещает лошадей. И - о чудо! - через два месяца холки лошадей пришли в нормальное состояние. Мистулов не знал, как благодарить Борисова. Но благодарность пришла сама. Получен запрос из Петрограда: “Не имеется ли препятствий от командира полка отпустить ветеринарного доктора, зауряд-врача Борисова, для зачисления на службу в Конвой его императорского величества?”

Это была полная неожиданность для всех нас и для Мистулова; и он, дав доктору отличную аттестацию, с удовольствием благословил его на новую службу в самой почетной части войск.

ВОЙСКОВОЙ ПРАЗДНИК

Безвылазно два года по турецким горам и весям, по разным “чертовым мостам” - теперь полк на отдыхе под Карсом. Через два месяца -войсковой праздник, установленный 5 октября старого стиля, в день тезоименитства наследника цесаревича Алексея Николаевича, августейшего Атамана всех Казачьих войск. Как можно пропустить этот день и не отметить его после столь долгих лишений на фронте?

Мы, ставшие подъесаулами и опытными боевыми офицерами, подняли этот вопрос. Чуткий Мистулов дал согласие: “отпраздновать его отменно”. И главное - сделать полковую призовую джигитовку.

Полусотня добровольцев-джигитов ежедневно рубит лозу, колет шары, схватывает папахи с земли, берет ряд барьеров, скачет стоя на седле, скачет вниз головой, делают казаки прыжки и разные пирамиды.

Начальником наезднической команды назначен автор этих строк. Имея в полковой канцелярии таких умных, грамотных и расторопных писарей, как Халанский, Белокопытов, Кошевой, Ягодкин, Козлов, Шарапов, работая до обеда в седле, можно было с полным доверием подписывать приготовленные бумаги. Эти незаметные труженики полка верхом, с бумагами в сумках через плечо следовали за полком по всем турецким трущобам и успевали делать свое дело в обстановке лишений и неудобств. Как редкое исключение, у нас в полку во времена Мистулова полковая канцелярия являлась весьма доступным учреждением. И если что он не знал из старых полковых дел, расспросив главное, верил, фиксировал, подписывал. Но... посмел бы кто его обмануть! Или воспользоваться его добротой! Или нарушить слово! Этого ни у кого и в мыслях не было.

Работа писарей была вознаграждена. Одни имели по три медали “За усердие”, из коих одна серебряная, а две золотые. Большая золотая - для ношения на шее. Другие - по две.

Наступил день 5 октября. За селом, на мягком поле - широкий плац для состязаний. На нем наряду с офицерами до сотни урядников, сплошь георгиевских кавалеров, и сотни казаков. Дамские шляпки офицерских жен, накрахмаленные косынки дорогих и милых наших казачек. Все это приятно волновало джигитов. И полковая призовая джигитовка в этот день пронеслась, промелькнула перед тысячной толпой казаков незабываемой удалью, которую ничем, никогда и нигде нельзя остановить и... забыть.

1-й приз - офицерская шашка, отделанная серебром - присужден взводному уряднику 2-й сотни Копаневу, казаку станицы Дмитриевской.

2-й приз - массивные серебряные часы с цепочкой - старшему уряднику Трофиму Наумову из команды связи, казаку станицы Кавказской.

3-й приз - менее массивные серебряные часы с цепочкой - старшему уряднику Ивану Назарову, казаку станицы Кавказской. Это был пожилой урядник Конвоя его величества, прибывший в полк на пополнение и теперь ассистент при полковом Штандарте.

Начальнику наезднической команды от офицеров полка был преподнесен золотой жетон в виде сплошной подковы с надписью: “1-й офицерский приз за рубку и джигитовку, 1-й Кавказский полк, 5.Х.1916.”

НОВЫЕ ШТАБ-ОФИЦЕРЫ ПОЛКА

Был обыкновенный ежедневный ужин без дам в нашем офицерском собрании, после которого всегда обсуждалось, что сделано в сотнях за истекший день по “ремонту” полка и что надо еще сделать.

Вдруг приносят телеграмму. Мистулов вскрывает и читает. Прочитал - и лицо его приняло какое-то особенно приятное выражение. Мы молча смотрим на него и ждем, что он скажет.

- Господа! Такое приятное уведомление... Наши доблестные есаулы, командиры сотен Пучков, Алферов, Бабаев и Маневский высочайшим приказом за выслугу лет на фронте произведены в войсковые старшины. Ур-ра им! - закончил он.

Все вскочили со своих мест и заалкали безудержное “ура”, бросившись их поздравлять.

Мистулов немедленно же посылает за дамами на общий ужин, который должен начаться снова.

Его помощник войсковой старшина Калугин тут же снимает свою черкеску и насильно облачает в нее Маневского, которого очень любил. Облачает для того, чтобы вот-вот прибывающая его супруга, Лидия Павловна, увидела “своего Жоржа” уже в штаб-офицерском чине. Сам же послал вестового за своей второй черкеской. Благородный Манев-ский, смущенный производством в столь высокий чин в свои 34 года от рождения, в мешковатой чужой черкеске, кажется немножко смешным. Его, которого любили и уважали как лучшего офицера полка, умного, корректного и хорошо воспитанного, осаждают буквально все с поздравлениями. А он, весь пунцовый от смущения, словно обороняясь от всех, беспомощно прижался к стенке и... не защищался.

Взволнованные радостью, к нам впорхнули все наши дамы. Впереди всех сияющая счастьем за своего мужа, красивая, высокая, строй-ная, немного властная 25-летняя Лидия Павловна, моя былая командирша. Она, не считаясь с этикетом, прорезала толпу офицеров, бросилась на шею мужу и начала целовать, целовать его... А потом, видя, что он в чужой широкой черкеске, наставительно произносит:

Лидия Павловна уступила, но от мужа не отходит ни на шаг. Так и лепится к нему бочком, словно желая показать всем: “Смотрите, смотрите, это я, его жена, такого молодого, 34-летнего, штаб-офицера!”

Немедленно был вызван полковой хор трубачей. Хозяину собрания, хорунжему Суворову, казаку станицы Темижбекской, бывшему уряднику 3-го Кавказского полка, приказано достать “все запасы”, и открылся “пир горой”. И полковая семья кавказцев — дружная, добрая, чистая, честная, со своим выдающимся командиром Эльмурзой Мистуловым погрузилась в сердечное веселье на несколько часов...

ПОЛКОВАЯ УЧЕБНАЯ СОТНЯ

В полку образовалось свыше сотни казаков, получивших звание младшего урядника за боевые отличия и по статуту о георгиевских кавалерах.

По этому статуту казак, награжденный Георгиевским крестом 4-й степени, автоматически переименовывался в звание “приказного” (ефрейтор в пехоте). Награжденный крестом 3-й степени - так же автоматически переименовывался в звание младшего урядника. Награжденный же золотым Георгиевским крестом 2-й степени переименовывался в подхорунжие (подпрапорщики в пехоте, кавалерии и артиллерии).

Эти отличные урядники в бою и в строю все же не имели достаточных уставных знаний. Кроме того, рядовая масса казаков относилась к ним с недостаточным вниманием, как к ненастоящим урядникам военного времени, fie окончившим курс полковой учебной команды. И так как эти урядники вышли из их рядов, к ним была зависть, а в частной беседе им “тыкали” такими словами: “Да ты урядник без учебной команды, значит - такой же, как и я, по знанию”.

Были случаи, когда сами эти урядники жаловались своим сотенным командирам, прося совета, как реагировать на это.

На одном из ужинов об этом было доложено Мистулову. Последний, не долго думая, решил образовать учебную сотню для них и пройти курс знаний.

Подобных урядников и приказных набралось около 120 человек. Командиром этой учебной сотни назначен войсковой старшина Маневский и командирами взводов - подъесаулы Елисеев и Леурда, сотник Павел Бабаев и хорунжий Косульников.

Все назначенные офицеры оставались на своих прежних должностях. На конные занятия утром и на послеобеденные по уставам собирались вместе.

Испытанные бойцы, все георгиевские кавалеры, подтянутые, собранные, когда они возвращались с учения в конном строю, и обязательно с песнями, они взбудораживали не только что жителей молоканского селения Владикарс, но и своих же казаков полка. И пройдя с песнями квартиру командира полка - только тогда распускались по своим сотням.

Изредка Мистулов встряхивал полк строевыми учениями накоротке.

Под огнем турок, по разным буеракам, по каменьям и среди валунов, с тяжелым казачьим вьюком два года полк скакал по Турции.... И здесь, на ровной мягкой жниве, одетый только в черкески, без вьюка и уже на отдохнувших своих лошадях полк скакал, летал, словно играя и резвясь. А после учения тысячная масса конных казаков, разбитая на шесть сотен, на взмыленных конях весело шла с молодецкими песнями - бодрая, довольная, дисциплинированная.

Полк цвел, гордился собой и своим выдающимся командиром и мечтал о новых походах по Турции.

КОНЦЕРТ ПОХОДНОМУ АТАМАНУ

Выше было описано прибытие в Каре Походного атамана всех Казачьих войск великого князя Бориса Владимировича. На второй день после смотра все офицеры гарнизона Карса и нашей дивизии дали ему ответный ужин с концертной программой казаков.

После официальных тостов, коротких и патриотических, когда подали кофе и ликеры на столы, на большую сцену в гарнизонном собрании вышел хор песенников от 1-го Таманского полка.

Таманцы и здесь, при высоком госте, отличились своим всегда спокойным безразличием.

Как всегда, пели они отлично, но пели так, как и на своем биваке, словно сами для себя. Такое их безразличие к высокому гостю и спокойствие были очень даже занимательны. Здесь у них, как и во всем, сказывалась потомственная кровь Запорожского казачества.

Таманцы одеты в обыкновенные строевые темно-серые черкески, при черных бешметах и в высокие черные папахи крупного курпея, обязательно с “заломом”, даже чуть-чуть набекрень. Это было по-староказачьему.

Исполнив несколько очень благозвучных песен, своих черноморских, они отдвинулись назад; и под свой полковой хор трубачей несколько казаков пронеслись в гопаке. Их хор трубачей был отличный, большего состава и в музыкальном отношении стоял выше нашего, кавказского.

В своем танце, в таких папахах, с подоткнутыми за пояс как-то вызывающе полами черкесок, один лучше другого, со многими “присядками” до виртуозности, они показали большой класс казачьего самобытного танца. Им громко и восторженно аплодировали все присутствующие на банкете офицеры, числом до 250 человек.

Мы, кавказский хор, стоя за сценой, любовались ими и восхищались.

Но они пели и танцевали так, как хотели и как умели. И со сцены ушли “по-станичному” - табунком.

- Ну... выходи! - произнес я за кулисами, когда таманцы очистили сцену.

И вот, по выражению самого Мистулова, “сорок белоголовых кавказцев, неслышно скользя в мягких чувяках, быстро вышли из-за всех декораций сцены и сразу же приняли горделивую позу Шамиля, положив обе кисти рук на рукоятки кинжалов и чуть выставив одну ногу вперед”.

Походного атамана великого князя Бориса Владимировича официально чествовала наша дивизия, но штабом дивизии были приглашены все старшие офицеры крепости Карс.

За столом, по бокам князя, сидели наши командиры полков, а Мистулов - рядом с ним и правее. И князь больше разговаривал с Мистуловым, чем с другими казачьими старшими начальниками. Может, потому, что они оба были участники русско-японской войны?

Накануне Мистулов спросил меня:

- Можно ли приготовить хор песенников? И вообще, чем можно будет порадовать князя во время ужина?

Офицеры полка пели хорошо. Молодежь же - в особенности. Собрав подъесаулов-сверстников Кулабухова, Некрасова, Леурду, Винникова, Поволоцкого и сотника Бабаева, я передал им пожелание командира полка.

Решили: от всех сотен и команд набрать хор и танцоров человек сорок. В тот же день сделать спевку и распределить места и роли. Одеть всех однообразно, а именно - серые черкески, черные бешметы, белые папахи и красные башлыки за плечами.

Перед войной распоряжением командира полка полковника Мигузова абсолютно всем казакам пошили однообразные светло-серые черкески, серые папахи и красные башлыки. Сукно выписали совершенно одного цвета, добротного качества, шили же все полковые мастера. Черкески сохранились в приличном виде до самого конца войны.

К тому времени полковой хор трубачей был уже одет в белые папахи. Мы, все семь офицеров, были в черных черкесках, но также в белых небольших папахах.

Когда вышли на сцену кавказцы в таком однообразном виде, мы почувствовали, что зал замер. Должен подчеркнуть, что ядро хора было от 3-й и 4-й сотен, где младшие офицеры (Елисеев и Кулабухов) достаточно уделили времени и разучили с казаками многие нотные песни, как привели и старые в музыкальный порядок. К ним влили лучшие голоса ото всех сотен. Хор получился величественный. И он грянул во все свои сорок голосов: Да вскипит фиал заздравный Во привет стране родной -Нашей Руси православной, Броненосице стальной!

И потом тихо, речитативом, зашептали казаки:

Широка она, родная,

Ростом миру по плечо...

И, постепенно усиливая голоса, продолжали:

Вся одежда ледяная,

Только сердце горячо...

А потом громко, растяжно, словно чтобы всему миру было слышно, протянули последнюю строку: Только серд-це го-ря-чо-о!

Эту концертную песню мы юнкерами пели на сцене на своем училищном празднике.

На предварительном собрании со сверстниками мы решили начать наше выступление именно этой песней, как бы делая салют от казаков своей Великой России. По ходу долгой и кровопролитной войны это явилось большим сюрпризом для слушателей.

Чуть узнает пир кровавый -

И рассыпались враги!

Землю кроют русской Славой

Наши храбрые полки!

прогремел хор высокому гостю и многолюдному офицерскому обществу.

Не стоит описывать, каков был успех! Аплодировали за многое: и за внешний вид, и за сноровку, и за исполнение нотного пения, и за горделивое содержание песни.

Отдав дань своему великому отечеству, хор спел несколько популярных песен, вначале линейцев, а потом черноморского казачества.

Все песни были подобраны заранее, взвешенны в своей музыкальности. Офицеры-участники, как ведущие голоса, стояли в гуще казаков своих партий. Это давало красоту, мощь и уверенность хористам, почти сплошь урядникам.

Пение окончено. Как условились, наш полковой хор трубачей немедленно же рванул “казачок”, и, одна пара сменяя другую, понеслись казаки в свой станичный пляс.

Танец “казачок” линейных станиц на Кубани похож на кавказскую лезгинку, но имеет резкие отличия в своих па. Он лихой, танцуется на носочках, и редко кто делает “присядки”. На Кубани, в станицах, его танцуют почти все казаки и обязательно с казачками, девушками или замужними.

Мы, два офицера, танцевали его поодиночке и со многими “присядками”. Владимир Николаевич Кулабухов в особенности хорошо, легко и стильно делал “присядки”.

Но... и этот танец считался второстепенным. Кавказская лезгинка должна стать главным гвоздем концерта кавказцев. В полку было несколько отличных танцоров. Допущены к выступлению только те, кто “ходит и прыгает на когтях”, то есть на пуантах. Все они в чувяках без подошв, словно в перчатках на ногах. Все в черных суконных ноговицах и в красных чувяках, как это принято среди благородной молодежи всех кавказских горцев.

После танца “казачок” под громкие аплодисменты всего зала хор кавказцев, пятясь назад и мало обращая внимания на тех, кто их приветствует, расположился биваком перед декорациями сцены - лежа, стоя, сидя, кто как хотел.

Это была сцена “Кавказские горцы на биваке”. И когда зал стих, сотник Павел Бабаев из-за сцены - тихо, грустно, словно издали - затянул своим густым баритоном протяжно: Го-о-ре нам... Фе-е-зи к нам...

И хор так же тихо, грустно вступил:

С во-ой-ском стреми-ит-ся...

Где-е бы нам, ка-ак бы нам,

Бра-ат-цы, укры-ыть-ся?..

Я не буду передавать содержание всей этой песни-лезгинки, так принятой в Кубанском и Терском войсках. По окончании ее все сорок пружинно вскочили на ноги, загикали, заалкали: “Дэл-ла-дэл-ла”! - и громко, сноровисто захлопали в ладоши... И под этот дикий воинственный гул сорока голосов, хлопков, визга, крика-выкрика “Урса”! выскакивали пара за парой молодецких урядников первоочередного полка.

Условились, что в танце не должно быть никакого перерыва. И вот, как только предыдущая пара делала несколько вариантов лезгинки, с диким криком выскакивала следующая - беспрерывно чередующиеся, как звенья одной стальной цепи. Восторг был исключительный.

Надо полагать, что великий князь Борис Владимирович не раз видел в столичных театрах оперу “Демон” и кавказскую лезгинку в ней, но я сомневаюсь, чтобы он там увидел более образный и захватывающий этот классический танец кавказских горцев, что дали тогда казаки 1-го Кавказского полка. В опере танцевали артисты, тогда как здесь представлен был самый настоящий Кавказ в своем танце. И как только оборвался танец, все казаки, находившиеся на сцене в поэтическом беспорядке по ходу лезгинки, мигом приняли воинскую стойку “смирно” и взяли руку “под козырек”, чем сказали гостям, что представление кавказцев закончено.

Гром восторженных аплодисментов оглушил весь просторный зал офицерского гарнизонного собрания, и... занавес закрылся.

На второй день, как всегда, я пришел с бумагами на доклад к командиру полка в его квартиру. Подав руку и не принимая бумаг, он вдруг говорит мне с какой-то лукавой улыбкой:

— Знаете, Федор Иванович, ваш концерт едва не стоил мне очень дорого... И я вас спас вчера.

Я слушаю и не понимаю. Молниеносно пронеслось в голове, что великий князь, видимо, сделал строгое замечание ему, что “в его полку офицеры выступили на сцене как простые казаки”.

В императорский период времени это строго запрещалось по уставу. Все воинские чины не имеют права выступать в общественных местах с речами, на сцене и прочее...

И вдруг в 1-м Кавказском полку, да еще на банкете в честь Походного атамана и великого князя офицеры поют и танцуют на сцене, да еще в кругу своих же нижних чинов.

Такие нездоровые мысли пронеслись в моей голове. К тому же ведь все это организовал его адъютант. “И как это мы, молодежь - подъесаулы, советуясь предварительно, не подумали об этом?” -несется в моей голове. И мне стало немного не по себе, что я так подвел своего командира.

Он увидел мое смущение и уже весело продолжал:

- Но не бойтесь... все прошло хорошо. А спас я вас вот от чего. Великий князь спросил меня: “Это ваш адъютант?” Я ответил утвердительно. И вдруг князь спрашивает: “А не уступите ли вы его в мой штаб?”

Не успел я еще отойти от страха, как Мистулов, мягко улыбаясь и не ожидая моего ответа, продолжает:

- Ну, как вам это нравится? И я его высочеству отказал... Вот что вы наделали своим концертом, - уже смеется он. Смеется и его помощник, войсковой старшина Лотиев, зная все это. - Но, право... я этого всего никак не ожидал! - продолжает он. - И как вы могли сделать этот экспромт? Когда вы разучили хор? Откуда такие голоса? А танцоры?

Теперь, отойдя душой, я стоял и улыбался. А Мистулов, видимо, желая испытать меня, спрашивает:

- А может быть, Федор Иванович, вы хотели бы поступить в походный штаб великого князя? Я не хочу портить вам карьеры... И отпущу, если вы пожелаете.

Все это было для меня больше чем неожиданно. Конечно, быть в штабе Походного атамана, великого князя, ближайшего родственника самого русского императора, - это честь не для всех офицеров возможная. И чтобы в него попасть, надо иметь протекцию.

На миг, на один лишь миг, я подумал об этом... И потом сразу же перечеркнул эти мысли в своей голове. Что мне даст по службе штаб Походного атамана, хотя бы и великого князя? Этот штаб, разъезжающий в собственном поезде из классных вагонов для инспектирования казачьих частей, дающий офицерам обеды и принимающий их? Это есть скучное и неживое дело. А дальше что?

А дальше надо бросить свой родной полк, с которым так любовно и дорого связан по своему рождению! Надо бросить друзей-офицеров! Надо бросить казаков, соратников по войне! Надо расстаться со своими тремя верховыми лошадьми...

В штабе Походного атамана только офицеры Донского войска. Все - крупные ростом, неторопливые в движениях, немного важные и как бы скучающие... Эта их “скучаемость” не понравилась мне за столом, в их салон-вагоне, когда мы были гостями у князя третьего дня.

Что же я? О чем же я с ними буду говорить? Я, для которого конь, седло, прибор к нему с серебряным набором, чувяки, казачьи песни, изредка полковой кутеж... и вообще, живая жизнь полка составляли главное стремление всей жизни и военной службы.

Конечно, личная жизнь, может быть, будет и интересна. Увидишь многих великих людей России. Ну, а дальше что? А наш выдающийся командир полка? С ним ведь надо будет расстаться? При нем и с ним так всем приятно служилось в полку!

Кроме того, самый старший из нас, подъесаулов, Володя Кулабухов, принял в командование и “на законном основании” сотню. Следующий по старшинству в чине - это я. В полку три штаб-офицера командуют сотнями. Естественно, они должны получить высшее назначение, и я, как самый старший подъесаул, буду назначен командиром сотни “на законном основании”, как заносится в послужные списки офицеров. Это ведь высшее достижение и стремление большинства строевого казачьего офицерства! И быть командиром сотни в 24 года от рождения - это ведь карьера!

С ранней весной нашу дивизию, безусловно, бросят вновь в Турцию. И вновь с доблестным своим командиром полка мы в боях... И я - командир сотни, то есть глава 135 строевых казаков... И вот из-за “теплого” и уютного высокопоставленного гнездышка покинуть все это, а главное - родной наш полк?

Все мое существо сразу же сказало - нет! И я тут же доложил об этом Мистулову.

В 1917 году, в месяцы революции, когда Временное правительство предложило генералу Каледину, будущему Донскому атаману, занять пост Походного атамана всех Казачьих войск, он наотрез отказался, заявив: “Должность эта совершенно ненужная. Она и в прежнее время существовала только для того, чтобы посадить кого-нибудь из великих князей. Чины штаба проводили время в поездках, в тылу, держась в почтительном расстоянии от армии, ее нужд и горестей”.

Но... это посещение нас Походным атаманом великим князем было очень приятно. Этим как бы объединялись воедино все строевые казачьи части на фронте, каждая из которых имеет что-то свое и совсем разное от всех частей многомиллионной Русской армии.

И во всех полках, как мы потом узнали, князя и его штаб чествовали очень помпезно и с большим удовольствием. Как известно, и казаки, и князь любили повеселиться...

В первые месяцы революции в Петрограде состоялся съезд делегатов от всех Казачьих войск, который создал Совет Союза казачьих войск во главе с войсковым старшиной Дутовым, академиком, будущим знаменитым Войсковым атаманом Оренбургского казачьего войска.

Наша дивизия, к маю переброшенная в Финляндию, была близко знакома с работой этого Союза. Так вот одним из вопросов Союза было - свести казачьи части в свои собственные казачьи корпуса, доказывая Временному правительству, что это будет полезно и для всей России как наглядный образец неразложившихся частей. Поднимался вопрос даже об Казачьей отдельной армии, конечно, полностью подчинявшейся в оперативном отношении Верховному главнокомандующему.

Ходатайство не было удовлетворено.

Думается теперь, что, будь Походным атаманом в эти месяцы генерал Каледин, военный авторитет, офицер Генерального штаба и немного старший летами и по выпуску из академии Генерального штаба тех, кто стоял тогда во главе Русской армии, ему удалось бы свести части в казачьи корпуса. И если не оздоровить всю армию, то безболезненно и своевременно отправить эти корпуса на свои казачьи земли и начать борьбу против красных. Но этого не случилось.

ЧИСТОТА ПОЛКА

В полку господствовала чистота взаимоотношений, сбитость и дружность офицерской семьи, а отсюда - чистота и сбитость всего полка. Конечно, офицеры и казаки были такими же людьми и казаками, как и все Кубанское войско.

Казалось бы, внутренняя жизнь нашего полка не очень отличалась от жизни других полков войска, но - она была. Причины к этому следующие.

Наш полк свыше 30 лет нес службу в далекой Закаспийской области, отдельными сотнями разбросанный по афганской и персидской границам. В этих далеких и пустынных местах, совершенно безлюдных, каждая сотня жила своей самостоятельной жизнью, больше на патриархальных началах, чем на букве воинской дисциплины. Но вместе с тем каждый командир сотни являлся бесконтрольным начальником и своей сотни, и редкого туземного населения своего района. Такое положение развивало и крепило добрые и сердечные взаимоотношения и младших офицеров и казаков и отношение к своему командиру сотни.

Штаб полка, две сотни казаков и все остальные полковые команды, находившиеся в городе Мерве, занимали в гарнизоне какое-то изолированное и привилегированное положение среди русских частей. Офицеры полка не любили бывать в гарнизонном собрании, которое, кстати сказать, было далеко от расположения полка. Все празднества они справляли в своем полку - весело, интимно, где все знали друг друга много лет. Эти факторы развили среди офицеров свое собственное полковое “я”, и радости и горести переживались всеми вместе, только в своей полковой семье.

Офицеры служили в полку долго, и громадное их большинство, выйдя в полк по окончании военных и юнкерских училищ, оставались в полку до тех пор, пока их есаулами не переводили в другой полк “для уравнения”, как это требовалось по законам войска. Иные же, достигнув “предельного возраста” по своему чину, уходили в отставку.

Можно сказать так: офицер, выходя из училища в полк, становился собственностью полка. И редко кто искал другого места службы.

1-й Кавказский полк для большинства офицеров был основным домом, из которого никто не хотел никуда уходить. И весь интерес офицеров сосредоточивался только в своем полку, и вся жизнь их складывалась только в обществе своих офицеров и их семейств. Отсюда и развилась полковая дружба, где дороже офицера-однополчанина других людей не было.

Период командования полком Кияшко (после был начальником Кубанского войскового штаба) и Чауна особенно объединил полк. О том времени остались только восторженные воспоминания как среди офицеров, так и среди казаков. Оба они создали и по психологии и по внешнему виду особый тип казака-закаспийца. Длинные черкески, белые бешметы, высокие косматые папахи, наподобие туркменских, черного и белого курпея, носимые “с заломом”, широкие шаровары из голубого, красного и зеленого восточного сатина “с напуском” на мягкие козловые сапоги украшали всех.

В эти цветные шаровары казак обязательно вшивал белый кант. Так было принято.

Придя из полка на льготу и живя в своей станице, он неизменно одевался только так во все праздники. И когда он шел по улице, то неизменно слышалось вслед: идет закаспиец! А если взять урядника при серебряном кинжале, с призовыми часами на груди, с галунами по верху высокой косматой папахи, то как ему почтительно не уступить дорогу!

ПОЛКОВАЯ ОФИЦЕРСКАЯ МОЛОДЕЖЬ

На отдыхе под Карсом наш полк квартировал отдаленно от остальных частей дивизии. Мы, молодежь, близко соприкасались со сверстниками-офицерами 4-й и 6-й Кубанских батарей только в Карсе, на субботних вечерах в общественном собрании, где бывали концерты и потом танцы.

Батарейцы держали себя скромно, всегда отлично и стильно одетые в черные черкески, дружные между собой, они больше подходили к нам, кавказцам, чем остальная молодежь офицеров дивизии, которых мы и не встречали на этих вечерах.

Мы были молоды, получали хорошее жалованье и после полудикой Турции, естественно, хотели веселиться хоть один раз в неделю. Да и показать себя.

Условились: на вечера одеваться однообразно - черные черкески, белые бешметы и обязательно “при тесьмах”. Или — все в черкесках разного цвета.

В обоих случаях мы представляли нарядную группу казачьих офицеров - живую, дружную, всегда веселую. Обязательно общий ужин. Напитками не увлекались. За столом - все общее. Платил один - казначей подъесаул Володя Поволоцкий, а расчет “дома” и поровну. Жены офицеров - наши гостьи. Муж платит только за себя.

На вечер мы скачем на лошадях из своего села Владикарс, которое отстояло от Карса в 7 верстах. Лошадей и вестовых оставляли в своем полковом обозе 2-го разряда, квартировавшем в Карее. После двух часов ночи - вновь в седла и скачем домой. Это было очень неудобно во всех отношениях и в особенности относительно наших конных вестовых. Жаль их было. К тому же было очень холодно.

Самыми разговорчивыми на вольные темы были Кулабухов, Некрасов, Леурда и Винников. Как-то они пристали ко мне: “Попроси полковой экипаж полковника Мистулова”. Просьба была совершенно не уместная. Долго отказывался, но потом решился - доложил командиру от лица всех и ... “на один раз”.

- Федор Иванович, - удивленно отвечает он, - экипаж в вашем полном распоряжении и когда хотите...

Добрый, благожелательный ко всем Мистулов, сам холостяк, вполне понимал нас, молодежь.

В общественном собрании часто появлялись наши бригадные командиры - генерал Иван Никифорович Колесников и полковник Филиппов. Оба - терские казаки.

Колесников - всегда в черной черкеске и бешмете, при шашке. На груди у него офицерский крест Св.Георгия 4-й степени, полученный им на Западном фронте, когда он командовал 2-м Горско-Моздокским полком своего войска. Свою большую “старинную” черную папаху он неизменно держал под мышкой левой рукой. Это было так странно видеть на балу.

- Ваше превосходительство! Почему вы не сдадите свою папаху в вешалку? - как-то спросил я его, будучи довольно близок к нему по походам в Турции.

— А зачем? Мне она не мешает! - быстро отвечает он и мило улыбается. Улыбаюсь и я.

Генерал Колесников был типичный линейный казак в манерах и разговоре. И свою папаху он держал под мышкой по-староказачьи.

Милый старик с седой прокуренной до желтизны бородкой. А этому “старику” тогда не было и 55 лет.

И Колесников, и Филиппов на наше приглашение всегда с удовольствием подсаживались за наш холостяцкий стол и, выпив одну-две рюмки водки, благодарили и уходили.

Мистулов никогда не бывал на этих спектаклях-вечерах, а почему - не знаю. Да и вообще все старшие офицеры частей не бывали на них.

К осени 1916 года, то есть когда полк прибыл на отдых, в нем образовалась очень крупная группа холостяцкой молодежи в 15 человек. Перечислю ее по старшинству чинов.

Подъесаулы: Кулабухов Владимир Николаевич, Елисаветград-ского кавалерийского училища выпуска 1912 года; Елисеев Федор Иванович, Оренбургского казачьего училища выпуска 1913 года. Из казачьей сотни Николаевского кавалерийского училища: Некрасов Александр Семенович выпуска 1913 года, Маглиновский Иван Васильевич выпуска 1913 года, Леурда Николай Васильевич, Мацак Гавриил Гавриилович, Винников Александр Аполлонович, Поволоцкий Владимир Алексеевич; все выпуска 1914 года.

Сотники: Бабаев Павел Иванович, ускоренного выпуска Кон-стантиновского артиллерийского училища начала 1915 года, владикавказский кадет; Фендриков Филипп, майкопский реалист, ускоренного выпуска Оренбургского казачьего училища (он погиб в отряде генерала Геймана под Майкопом).

Хорунжие: Щербаков Иван, екатеринодарский реалист, ускоренного курса сотни Николаевского кавалерийского училища конца 1915 года; Косульников Алексей Андреевич, терский казак, петроградский гимназист, выпуска Екатеринодарской школы прапорщиков 1916 года.

Кроме этого: корнет Кантемиров, осетин; Капелиович Самуил Израилевич, старший медицинский врач полка, из Баку; Борисов, ветеринарный врач полка, терский казак.

Самому старшему из нас было 26 лет. Жили очень дружно. Никогда не было не только что ссор, но и недоразумений. Всяк знал свое место. Все были на “вы”, кроме “николаевцев”, которые окончили вместе Владикавказский кадетский корпус, и только Некрасов окончил Воронежский.

Психологически и костюмами мы отличались от многих старших офицеров полка. Кроме подъесаула Дьячевского Диамида Алексеевича, выпуска 1907 года из пехотного военного училища, все остальные офицеры были из военных училищ еще до русско-японской войны, и самый младший из них - Маневский, выпуска Николаевского училища 1902 года. Калугин, Успенский, Пучков, Бабаев (отец) и Авильцев были Ставропольского юнкерского казачьего училища, когда оканчивающих его выпускали в полки подхорунжими и потом уже, после шести месяцев пребывания в строю, производили в чин хорунжего. Это чисто казачье училище было закрыто в 1898 году. Войсковой старшина Степан Егорович Калугин окончил его еще при императоре Александре III. Разница во многих понятиях была вплоть до того, что некоторые доказывали, что, когда берешь барьер - “корпус надо отклонять назад, чтобы облегчить перед лошади”... Наука же говорит обратное. Есаулы Авильцев и Алферов имели трубчатые бинокли и уверяли нас, что они лучше биноклей “Цейс”...

Как известно, после русско-японской войны в военных училищах потребовались новые знания. В 1909 году все юнкерские училища были по курсу наук приравнены к военным. Вот откуда и происходила разность психологии и взгляда на военное дело.

Старшие офицеры относились к нам хорошо, порою по-отечески, любили нас и смотрели на нас как на своих заместителей в деле сохранения дружной полковой офицерской семьи.

ЖЕНИТЬБА ПОДЪЕСАУЛА НЕКРАСОВА

“Прошу разрешения вступить в первый законный брак с девицей Зоей Александровной Смирнитской”, - прислал рапорт на имя командира полка подъесаул Некрасов.

Это было так неожиданно для нас, молодежи!

Немного черствый, немного скрытный, совершенно не сентиментальный, большой любитель поухаживать за податливыми девицами. И вдруг — он женится... да еще первый из нас, веселых и дружных, которых в полку было десять человек и среди которых никогда не поднимался вопрос о женитьбе кого бы то ни было.

Мы немедленно же приступили к нему с допросом: как? кто она?..

И оказалось: когда он был в Александрополе для изучения службы связи, то познакомился, влюбился, сделал предложение, получил согласие и стал женихом.

Она - дочь полковника крепостной артиллерии. Отец ее умер. Мать - 35-летняя вдова, рожденная де Полиньи, имеет двух дочерей, институток. Невесте 17 лет, она только что окончила институт.

Некоторым образом виновником того события являлся и я, поэтому опишу, как Некрасов попал в Александрополь.

В марте 1916 года успешно развивалась 1-я Мемахатунская операция в Турции. Полк совершил две дивные конные атаки. В первой атаке захватили свыше тысячи турецкой пехоты с двумя горными орудиями, а во второй двумя авангардными сотнями полностью уничтожена арьергардная рота турок.

До городка Мемахатун оставался лишь один переход. После вчерашнего “конного наскока” полку дана дневка в селе Жовтик. На горах лежал еще снег, а в долинах - слякоть, грязь. Мы, тогда хорунжие, расположились в одной турецкой хижине.

Пришла почта. Распоряжением начальника дивизии приказано немедленно командировать от каждого полка в Александрополь по одному офицеру, не выше чина хорунжего, и по одному грамотному казаку - для изучения службы связи и искровой станции. Командировка - что-то около шести месяцев.

До доклада командиру полка полковнику Мигузову спешу в нашу общую хижину, собираю хорунжих, читаю им распоряжение и спрашиваю: кто хочет получить эту командировку?

В нашем полку многие “тыла” не любили. Все молчат, а Кулабухов и Леурда, как самые активные, сострили, что “ехать в тыл в разгар столь удачной военной операции - нас не обманешь...” И вдруг Шура Некрасов сам назвался. Это было столь неожиданно, что все рассмеялись, думая, что он шутит. Но он не шутил.

Иду с докладом к Мигузову. Прочитав это распоряжение, он, как всегда, небрежно спрашивает меня:

- Опрашивали ли вы, хорунжий, желающих получить столь завидную командировку?

Докладываю осторожно, что самый подходящий был бы хорунжий Некрасов, как один из старших в этом чине.

Некрасов отличный офицер, окончил Воронежский кадетский корпус и Николаевское кавалерийское училище в Петербурге в 1913 году по первому разряду, но он не особенно напрягал себя в службе, как не любил напрягать службой и казаков. Мигузов, умный и наблюдательный, конечно, это хорошо знал.

- Нек-рас-сов... Нек-рас-сов... - злобно протянул он. – Почему Некрасов?! А вот я не хочу! - вдруг выкрикнул он.

Докладываю, что Некрасов серьезный офицер, третий год в полку, следующие хорунжие моложе и моральное право на его стороне.

Выслушав и подумав, Мигузов уже спокойно спрашивает:

Некрасов был очень рад. Мы все смеялись над ним, подтрунивали, что он изменяет нашему полковому товариществу хорунжих. Он также смеялся и просил меня как можно скорее приготовить документы, боясь, что командир полка переменит свое решение. Я его понимал. В тот же день он поскакал в направлении Эрзерума на мощной своей красавице кобылице английских кровей, лучшей офицерской лошади во всей нашей дивизии.

Маленькая деталь: и мы, хорунжие, и командир полка невольно и не сговариваясь тогда же спросили Шуру Некрасова: где он оставит свою кобылицу на месяцы командировки?

- Да оставлю в тылу, в обозе 2-го разряда, - как-то легкомысленно ответил он.

И оставил. Вестовой недоглядел, ее покрыл упряжной обозный жеребец, и она принесла Некрасову “приплод” отца... Жалко было смотреть на результат. Дивизия в Финляндии. В дождь он привязал ее к телеграфному столбу. Ударила гроза. Она упала. Думали, что ее убило. Отлежалась, но был атрофирован зад и уши. Она стала калекой. И в декабре 1917 года, вернувшись на Кубань, он отдал ее вместе с жеребенком за гроши своему вестовому.

По имперскому закону офицер может вступить в брак, достигнув 23 лет. Его невеста, девица или вдова, должна быть благонравного поведения и иметь образование не меньше четырех классов гимназии. Все это с предоставленными документами рассматривается обществом офицеров полка по принципу: достойна ли эта особа быть принята в полковую семью офицеров и их жен?

Разрешение дано. Некрасов справил “мальчишник” и пригласил быть у него шаферами на свадьбе меня, Леурду, Винникова и Поволоцкого.

ВСТРЕЧА С ПОЛКОВНИКОМ МИГУЗОВЫМ

Мы, четыре шафера, поездом едем в Александрополь. В поле неожиданно остановился наш поезд. Многие пассажиры вышли из вагонов узнать, в чем дело.

Вышли и мы и идем в направлении паровоза. Был поздний вечер. В темноте столкнулись с идущей навстречу нам маленькой фигурой в кителе, в фуражке, с тросточкой. То оказался наш бывший командир полка полковник Дмитрий Александрович Мигузов. От такой неожиданности мы даже испугались. Ведь он так всех нас, офицеров, “жал” в полку.

- Здравия желаем, господин полковник! - произнес кто-то из нас, и мы, остановившись, взяли под козырек.

Удивился и он столь неожиданной встрече и, подавая каждому руку, ответил:

— Здравствуйте, здравствуйте! - а потом спросил: - Куда это вы едете? - видя, что мы празднично одеты и некоторые из нас при боевых орденах.

Мы пояснили, что едем на свадьбу к подъесаулу Некрасову, в Александрополь.

Нашим полком он командовал с 1912 года. Умный и опытный офицер, но, разочаровавшись в людях, стал человеконенавистником, так о нем говорили. Полком он не совсем удачно командовал, но генералом был бы отличным. И вот один случай погубил его карьеру. Пишу для истории.

В 1915 году войсковой праздник офицеры полка справляли в Турции, в селении Санжан, что возле городка Дутаха на реке Евфрат. Мигузов в обществе своих офицеров мог выпить несколько рюмок водки и мог участвовать в пении песен, которые он любил и знал. Нас было немного, так как четыре сотни казаков находились в дальних селах как охрана к главному участку фронта. Ужин был в большой палатке командира полка, довольно скромный. Потом все вышли на воздух. Некоторые офицеры ушли в свои палатки. Мигузов стоял и с кем-то разговаривал. К нему подошел полковой капельмейстер, коллежский регистратор, пьяница и ничтожество, и с трубкою во рту обратился с чем-то. Это так возмутило Мигузова, что он ладонью щелкнул его по трубке, но чуть зацепил и его щеку, выкрикнув при этом:

- Как ты смеешь разговаривать с командиром полка, имея трубку в зубах!

Они были кумовья - Мигузов крестил его дочку.

Трубка, описав довольно большую дугу, упала на землю. Неустроев, часто хорошо пивший, бросился искать ее в темноте. А Мигузов, видимо, спохватившись, коротко бросил окружающим его немногим офицерам:

- Господа, идите по домам...

Было неприятно. Спать не хотелось. Сели играть в преферанс. Скоро к нам зашел Неустроев и с плачем пожаловался, как его оскорбил командир полка. Под одним глазом у него был незначительный синяк. Полковой лекарь Капилеович дал ему медицинское свидетельство, но откуда получился этот синяк - не указал. Делу был дан ход - до Тифлиса включительно, то есть до штаба главнокомандующего Кавказской армии. Что писалось, в полку никто ничего не знал. В апреле 1916 года полковник Мигузов был отозван в Тифлис для получения высшего назначения, но... назначен начальником какого-то санитарного транспорта1.

Вот почему был очень неуместен вопрос подъесаула Николая Леурды к полковнику Мигузову: “А где вы теперь?” - и вот почему он ему так ответил и немедленно же ушел от нас, которых как неиспорченную молодежь, безусловно, любил.

В АЛЕКСАНДРОПОЛЕ

Некрасов встретил нас на вокзале, сообщил, что свадьба завтра, поэтому едем прямо в дом к теще, где уже ждут.

На второй день все мы - пять подъесаулов - в открытом большом автомобиле выехали в крепостную церковь. Жених был в полной парадной форме офицера Кубанского войска, в галунах, эполетах, а вокруг него четыре шафера - в черных черкесках, белых небольших папахах, белых бешметах с тесьмами через плечо. Даже теща не выдержала и радостно сказала: “Ну просто цветник какой-то!”

1 Д.А.Мигузову был все же присвоен чин генерал-майора, и он был назначен командиром 1-й бригады 2-й Кубанской казачьей дивизии.

Через месяц Некрасов вернулся к нам во Владикарс с женой, тещей и ее младшей дочкой - красавицей Нелли, потом нашим общим кумиром. Полк дал им роскошный вечер. Мы все искренне полюбили нашу новую полковую даму Зою Александровну Некрасову, называя ее иногда “Заинька”.

На этой вечеринке-бале не устоял и наш 48-летний командир полка полковник Эльмурза Асламбекович Мистулов, убежденный холостяк. И он прошелся в классической мазурке с 35-летней изящной и обаятельной тещей Некрасова.

Мистулов отлично, правильно и по-настоящему танцевал мазурку. И мы, молодежь, под шумок веселья перебрасывались между собой: “Не ждет ли нас новая свадьба нашего выдающегося командира с вдовою Смирнитской?”

Но Мистулов, верный своему принципу, ровно через два года в чине генерал-майора погиб трагической смертью, будучи все тем же холостяком, как и прежде.

Великой и гордой души был человек.

После бала гостьи вернулись в свой Александрополь. Молоденькая наша полковая дама, как и все другие дамы полка, со своим мужем поселилась в простой крестьянской комнате молоканского семейства без всяких удобств.

Такова уж судьба всех офицерских жен - постоянный поход, а с ним и постоянные походные неудобства.

Не отпраздновать в полку Рождественские Святки 1916 года считалось недопустимым явлением. Офицеры решили устроить для всех казаков вечер-спектакль, а после него - ужин и бал для офицеров.

Этим балом-маскарадом закончился 1916 год, последний год императорской России. Абсолютно ничего плохого мы не ожидали.

ОТЪЕЗД ПОЛКОВНИКА МИСТУЛОВА

Из Тифлиса, из штаба Кавказской армии, совершенно неожиданно для нас, да думаю и для самого Мистулова, получена телеграмма: “Полковнику Мистулову сдать 1-й Кавказский полк и явиться в Тифлис, в штаб главнокомандующего, для получения нового назначения”.

Полк готовился к печальным проводам своего полкового бога, коим для всех нас был полковник Мистулов.

От офицеров полка уже заказан массивный серебряный сервиз -поднос и на нем высокий фигурный графин и 12 рюмок. На подносе - факсимиле всех офицеров полка.

И вот последний день настал. За столом - все офицеры и дамы полка. Но обед шел не как всегда. Не чувствовалось веселья, вернее, не было никакого веселья. Сам Мистулов грустил. Через весь стол он уже два-три раза обращался к нам, молодежи: “Почему невесел левый фланг?”

Подали сладкое, кофе, ликеры. Старший в чине и его помощник и заместитель войсковой старшина Калугин встал. Все мы насторожились.

- Господин полковник, дорогой и глубокоуважаемый Эльмурза Асламбекович! - начал он. - Силой высочайшего приказа вас отнимают от нас, кавказцев. Мы очень рады вашему повышению по службе1 и будем всегда радоваться вашим успехам на поле брани. Но одновременно с этим мы глубоко опечалены тем, что вы нас покидаете, нас, кавказцев, так вас полюбивших.

От сильного волнения Калугин сделал паузу. Потом взял в руки подарок, снял с него покрывало и продолжал:

- Примите от нас, кавказцев, этот скромный подарок, который будет напоминать наш 1-й Кавказский полк.

Хотя речь Калугина и не была блестяща, но все знали, как знал и сам Мистулов, что она сказана от чистого сердца.

Мистулов, видимо, удивился блестящему и дорогому подарку, он обнял Калугина, и оба немного прослезились.

Все сидели молча. Молчал и Мистулов. Потом он встал, печальными глазами обвел всех и начал так:

- Господа, я терский казак. До этого служил только в терских строевых частях. До вас командовал 2-м Сунженско-Владикавказским полком. Стаж требовал опыта в командовании первоочередным полком. Мне предложили освободившийся ваш 1-й Кавказский полк неведомого мне Кубанского войска. Я согласился. И не скрою, что, когда ехал в полк, я не знал, каков он. Каковы кубанские казаки? А главное, каков офицерский состав полка?..

Не скрою и того, что я предпочел бы любой полк своего Терского войска любому Кубанскому... Прошу меня простить и не осудить за это... Думаю, вам мои чувства понятны... И вот теперь, после девятимесячного командования 1-м Кавказским полком, уезжая от вас, хочу подчеркнуть, что то, что я нашел в полку, нашел среди вас, господа офицеры, мои дорогие соратники, я редко где встречал в других полках. Такой чистоты жизни, такой дружной и честной офицерской семьи трудно где сыскать.

Я полюбил 1-й Кавказский полк так, как не любил еще ни один полк в своей жизни. Я вас никогда не забуду. И воспоминания о вас всегда будут наполнять мое сердце только любовью к вам, мои дорогие кавказцы - родной и милый моему сердцу 1-й Кавказский полк...

1 Э.А.Мистулову был присвоен чин генерал-майора, и он назначен командиром 2-й бригады 2-й Кубанской казачьей дивизии.

Как слова Калугина, так и слова Мистулова все слушали стоя. Закончив тост, Мистулов обошел и расцеловался со всеми.

С его отъездом на душе стало совершенно пусто, ничего не хотелось делать. Что-то оборвалось в душе...

ТЕТРАДЬ ТРИНАДЦАТАЯ

КАЗАЧЬИ СИЛЫ НА 1 ЯНВАРЯ 1917 ГОДА

К этому времени Кавказская армия имела 6 армейских корпусов и один кавалерийский. Последний действовал в Персии. Фронт тянулся от южного берега Черного моря, западнее Трапе-зунда, падая прямо на юг, на Эрзинджан, и дальше шел на юго-восток, южнее Ванского озера, спускаясь еще ниже к персидско-турецкой границе. В этой части фронта отдельный кавалерийский корпус генерала Баратова с приданными к нему пехотными частями действовал в направлении на Месопотамию - на Моссул и Багдад.

Следуя линии фронта от Черного моря, перечислю казачьи дивизии, полки, пластунские бригады и артиллерию.

  1. 5-й Кавказский корпус генерал-лейтенанта Яблочкина. В него входили: 3-й Кавказский полк Кубанского войска полковника Ефремова (старый кавказец), 55-й Донской казачий полк (4 сотни) полковника Дубенцова.
  2. 2-й Туркестанский корпус генерал-лейтенанта Пржевальского (кубанский казак, на войну выступил начальником 1-й Кубанской пластунской бригады. Умер в Югославии). В него входили: 3-я Кубанская пластунская бригада - 13, 14, 15, 16, 17 и 18-й батальоны - полковника Каменского, Сибирская казачья бригада генерал-майора Левандовского, 1-й и 2-й Сибирские казачьи полки (полковников Белова и Борисевича), 2-я Оренбургская казачья батарея (6 орудий) войскового старшины Лебедева, 3-й Горско-Моздокский полк Терского войска полковника Лепилкина, 14-я и 18-я Кубанские особые конные сотни.
  3. 1-й Кавказский корпус генерала от кавалерии Калитина. В него входили: 4-я Кубанская пластунская бригада - 19, 20, 21 и 22-й Кубанские и 1-й и 2-й Терские батальоны - генерал-майора Крутеня (приписной кубанский казак), Донская пластунская бригада (4 батальона) полковника Полухина (начальник штаба бригады Генерального штаба подполковник Бояринов), 5-я Кавказская казачья дивизия генерал-лейтенанта Томашевского.

В 1-ю бригаду генерал-майора Колесникова (терский казак) входили: 1-й Таманский полк войскового старшины Белого, казака станицы Уманской (там он и застрелился после неудачного восстания казаков против большевиков весной 1918 года), 1-й Кавказский полк полковника Эльмурзы Мистулова.

2-й бригадой командовал генерал-майор Филиппов (терский казак). В бригаду входили: 3-й Екатеринодарский полк полковника Миргородского (старейший кавказец станицы Брюховецкой Кавказского отдела); 3-й Линейный полк полковника Кучерова (зарублен красными в своей станице в 1918 году); 4-й Кавказский казачий конно-артиллерийский дивизион (12 орудий), в который входили 4-я и 6-я Кубанские казачьи батареи, с середины апреля дивизион переброшен в Финляндию; 10-я и 30-я Кубанские отдельные конные сотни и 83-я Донская особая казачья сотня.

  1. 6-й Кавказский корпус генерал-лейтенанта Абациева (терский казак-осетин, умер в Югославии). В него входили: 2-я Кубанская пластунская бригада генерала Букретова — 7, 8, 9, 10, 11 и 12-й батальоны (Букретов — потом кубанский Войсковой атаман, умер в Нью-Йорке); 3-й Черноморский полк Кубанского войска полковника Галушки; 28-я Кубанская отдельная конная сотня и 82-я Донская особая казачья сотня.
  2. 4-й Кавказский корпус генерал-лейтенанта де Витта. В него входили: 2-я Кавказская казачья дивизия генерал-лейтенанта Кулебякина (терский казак); 1-я бригада генерал-майора Нальгиева (ингуш Терской области, зарублен красными в 1918 году в своем ауле); 2-я бригада генерал-майора Афросимова и 13-я Кубанская особая конная сотня.

1-ю бригаду составляли 1-й Лабинский полк Кубанского войска полковника Блазнова (терский казак, умер в Харбине), 1-й Черноморский полк Кубанского войска Генерального штаба полковника Шатилова (жил в Париже, дослужился до генерала от кавалерии).

2-ю бригаду составляли 3-й Волгский полк Терского войска полковника Вдовенко (потом был Войсковым атаманом Терского войска, вывезен из Югославии в Москву после Второй мировой войны), 3-й Кизляро-Гребенской полк Терского войска полковника Аландера (в 1919 году командовал 2-м Екатеринодарским полком на Маныче, где зарублен красными), 2-й Кавказский казачий конно-артиллерийский дивизион (12 орудий) полковника Флегонта Урчукина (терский казак), 3-й Сунженско-Владикав-казский полк Терского войска полковника Гладилина.

6. 7-й Кавказский корпус генерал-лейтенанта Чернозубова (донской казак). В него входили: 4-я Кавказская казачья дивизия генерал-лейтенанта Филимонова (казак станицы Григореполисской, родной брат Кубанского Войскового атамана генерала А.П.Фили-монова, умер в Югославии), 2-я Забайкальская казачья бригада генерал-майора Назарова, 3-я Забайкальская казачья бригада генерал-майора Семенова, родственника атамана Г.Семенова.

Полки 4-й Кавказской казачьей дивизии: 1-й Полтавский Кубанского войска полковника Белого, 1-й Сунженско-Владикав-казский Терского войска полковника М.И.Земцева (кубанский казак с академическим образованием, в 1920 году остался с капитулировавшей Кубанской армией, был сослан на Урал и умер), 3-й Таманский полк Кубанского войска полковника графа Граббе, 3-й Кубанский полк полковника Захарова (казак станицы Проч-ноокопской, в 1920 году остался на черноморском побережье с Кубанской армией и сослан на Урал, в Екатеринбург).

Части 2-й Забайкальской казачьей бригады: 2-й Читинский казачий полк полковника Васильева, 2-й Нерчинский казачий полк полковника Канцевича, 4-я Забайкальская казачья батарея (6 орудий).

Полки 3-й Забайкальской казачьей бригады: 3-й Верхнеудин-ский полковника Оглоблина (впоследствии Войсковой атаман Уссурийского войска, проживавший в эмиграции в Шанхае), 2-й Аргунский полковника Бутакова, 2-я Забайкальская казачья батарея (6 орудий) полковника Кислицкого.

7. Армейский резерв. В него входили: 1-я Кубанская пластунская бригада (1, 2, 3, 4, 5 и 6-й батальоны) Генерального штаба генерал-лейтенанта Гулыги (кубанский казак станицы Незамаевской, умер в Югославии), 3-й Лабинский полк Кубанского войска полковника Щелокова, 3-й Запорожский полк Кубанского войска и 25-я Кубанская особая конная сотня.

8. Кавказский кавалерийский корпус генерала от кавалерии Баратова. В него входила 1-я Кавказская казачья дивизия генерал-лейтенанта Раддаца. Он родом эстонец, на войну вышел командиром 1-го Сибирского атамана Ермака Тимофеевича полка. В начале 1915 года принял Сибирскую казачью бригаду и за отличие в командовании ею в июле 1916 года назначен начальником 1-й Кавказской казачьей дивизии. Весной 1918 года вел свою дивизию на Кубань, где она была полностью захвачена красными. В Армавире арестовали всех офицеров дивизии, они были посажены в тюрьму и в июне расстреляны вместе с генералом Раддацем, всего 68 человек.

1-й бригадой командовал генерал Перепеловский, бывший офицер Конвоя его величества, ранее командовавший 1-м Таманским полком. Расстрелян вместе с генералом Раддацем.

В 1-ю бригаду входили полки: 1-й Уманский полковника Лещенко (во время Гражданской войны был начальником штаба Кубанского войска, умер в Югославии в генеральском чине), 1-й Запорожский полковника Урчукина (терский казак).

2-й бригадой командовал генерал-майор Федюшкин (терский казак). В бригаду входили полки: 1-й Кубанский полковника Суржикова (казак станицы Николаевской, расстрелян вместе с Раддацем); 1-й Горско-Маздокский Терского войска полковника Найденова (казак станицы Ханской Кубанского войска); 1-й Кавказский казачий конно-артиллерийский дивизион (12 орудий), в который входили 2-я Кубанская и 1-я Терская казачьи батареи (их командиры - войсковые старшины Федюшкин и Кочергин).

1-й-Хоперский полк входил в состав Кавказской кавалерийской дивизии генерал-лейтенанта князя Белосельского-Белозерского. Командиром полка был Генерального штаба полковник Успенский, казак станицы Каладжинской. В Гражданскую войну стал генералом и Кубанским Войсковым атаманом, умер в 1919 году от тифа.

В 3-ю Кубанскую казачью дивизию генерал-майора Рафаловича (умер в Брюсселе) входила 1-я бригада генерал-майора Золотарева, состоявшая из полков: 1-го Сводно-Кубанского полковника Титуса (таманец), 2-го Сводно-Кубанского полковника Горбачева.

2-й бригадой командовал генерал-майор Кравченко (таманец). В бригаду входили полки: 3-й Сводно-Кубанский полковника Адлерберга и 4-й Сводно-Кубанский полковника Беломестнова.

3-я Кубанская казачья дивизия была сформирована на Кубани в начале 1915 года и называлась Сводно-Кубанской, так как ее полки формировались не по отделам, а каждый примерно из двух отделов. В Кубанском войске - 7 отделов, то есть войско разбито на семь военно-административных единиц, и эти отделы выставляли в мирное время 11 конных полков и 6 пластунских батальонов. В 1916 году этим сводным полкам были даны названия старых полков, давно упраздненных. Вот имена этих полков в порядке нумерации: Ставропольский, Екатеринославский, Ейский и Адагумо-Азовский.

В Ставропольском полку командирами сотен были старые и доблестные лабинцы Венков и Фостиков, в Гражданскую войну ставшие генералами.

Все эти сведения взяты из книги генерала Е.М. Масловского “Мировая война на Кавказском фронте 1914-1917 гг.” и дополнены мной.

Кавказская действующая армия к 1 января 1917 года имела 247 батальонов пехоты, 236 сотен конницы и 546 орудий. Из этого числа казачьи силы составляли: 24 батальона из четырех кубанских бригад и четыре батальона из Донской пластунской бригады. В состав 236 сотен конницы входило только 18 эскадронов Кавказской кавалерийской дивизии и три конных полка пограничной стражи четырехсотенного состава. Казачьи и драгунские полки имели шестисотенный состав. Батальоны военного времени — около 1000 штыков.

По перечисленным частям видно, что казачьи силы в Кавказской действующей армии на 1 января 1917 года составляли 33 конных полка, 28 пластунских батальонов и 9 конных батарей (54 орудия).

4-я Кавказская и 3-я Кубанская казачьи дивизии не имели своей казачьей артиллерии. Не имели ее и все четыре Кубанские пластунские бригады и Донская пластунская.

Численный состав конных полков со всеми командами - около 1000 человек.

В книге генерала Масловского указано, что в Кавказской действующей армии находились 10, 11, 13, 14, 18, 25, 26, 28 и 30-я Кубанские отдельные конные сотни и 82-я и 83-я Донские. Однако в Карской крепости находились еще 31-я и 32-я Кубанские отдельные сотни и 48-я Донская, а в крепости Александ-рополь - 72-я Донская сотня.

В приложении “Охрана тыла войсками” указаны следующие части: 2, 3, 4, 5, 7, 8, 15 и 16-я Кубанские особые конные сотни.

В пограничную стражу входили: 56-й и 57-й Донские казачьи полки и 12, 22, 23, 27 и 29-я Кубанские отдельные конные сотни и 61, 73 и 78-я Донские.

Все эти Кубанские и Донские особые конные сотни, числом 31, и Донская казачья бригада, 56-й и 57-й полки не считались входящими в численный состав казачьих сил действующей Кавказской армии. À ведь 31 сотня составляла 5 полков шестисотенного формирования. Таким образом, всего воевало 267 сотен.

Небезынтересно отметить, что из семи корпусных командиров Кавказской армии к 1 января 1917 года пять были казаки. Это генералы Калитин, Пржевальский, Баратов, Абациев и Чернозубов.

ОФИЦЕРЫ-КАЗАКИ - ГЕОРГИЕВСКИЕ КАВАЛЕРЫ КАВКАЗСКОЙ АРМИИ

Генерал Масловский пишет:

“За взятие крепости Эрзерума государь император Николай II по-царски наградил победителя, генерала Юденича, прислав с фельдъегерем крест и звезду ордена Св. Георгия 2-й степени”.

Высочайшим приказом от 17 мая 1915 года командир 1-го Кавказского армейского корпуса генерал от кавалерии Петр Калитин за начальствование Сибирской отдельной казачьей бригадой в боях с 14 декабря 1914 года по 13 января 1915 года награждался орденом Св.Георгия 3-й степени.

Орден Св. Георгия 4-й степени Калитин получил за Ахал-Те-кинскую экспедицию 1880 года, будучи молодым офицером в отряде генерала Скобелева. За взятие Эрзерума награжден бриллиантовой шашкой.

Высочайшим приказом от 17 мая 1917 года орденом Св.Георгия 4-й степени награждены следующие лица:

1. Командир 1-го Уманского бригадира Головатого полка Кубанского войска Михаил Фесенко - за временное командование 1-й Кавказской казачьей дивизией в боях 29-30 октября 1914 года. Терский казак.

  1. Николай Бояринов, офицер 13-го Туркестанского стрелкового полка, - за временное командование 14-м Туркестанским полком в боях 20-25 декабря 1914 года. Донской казак. /'
  2. 4-го Кубанского пластунского батальона подъесаул Матвей Дубина за то, что, командуя сотней казаков, 19 декабря 1914 года захватил на Бардусском перевале турецкую действующую батарею.
  3. Иван Фирсов, хорунжий того же батальона, - за тот же подвиг.

5; 1-го Лабинского генерала Засса полка хорунжий Феодор Кофанов - за дело 19 октября 1914 года у селения Мысун, где он погиб. (Здесь вкралась ошибка: Кофанов был убит 23 октября западнее Баязета, по дороге на Диадин, о чем писал генерал Фостиков, тогда сотник и полковой адъютант, и чему был свидетелем автор этих строк.)

6. Высочайшим приказом от 26 апреля 1915 года награжден войсковой старшина Кубанской пластунской бригады Петр Романенко за то, что, командуя в бою 19 декабря 1914 года тремя сотнями казаков на Бардусском перевале, взял с боем 6 турецких горных орудий.

Высочайшим приказом от 7 января 1916 года утверждены награды главнокомандующего Кавказской армией, согласованные с местной Георгиевской думой, - Георгиевское оружие:

  1. Бывшему командиру 1-го Сибирского атамана Ермака Тимофеевича казачьего полка, командующему Сибирской отдельной казачьей бригадой генералу Эрнесту Раддацу.
  2. Бывшему начальнику 2-й Кубанской пластунской бригады, начальнику 1-й Кубанской пластунской бригады генералу Ивану Гулыге.
  3. Командующему бригадой Сводно-Кубанской дивизии полковнику Эльберту Нальгиеву за командование 1-м Полтавским полком Кубанского войска.

  1. Бывшему командиру 1-го Запорожского Екатерины Великой полка Кубанского войска, убитому в бою в Сарыкамыше, полковнику Антону Кравченко.
  2. Командиру 1-го Горско-Моздокского генерала Круковского полка Терского войска полковнику Владимиру Стопчанскому.
  3. Командиру 2-го Сибирского казачьего полка полковнику Ивану Борисевичу.
  4. Бывшему командиру Кубанского пластунского батальона, состоящему из-за ран в резерве чинов при штабе Кавказскоговоенного округа, полковнику Ивану Третьякову.
  5. Бывшему командиру 11-го Кубанского пластунского батальона, состоящему по болезни в резерве чинов Кавказского военного округа, полковнику Алексею Чеботареву.

15. 2-го Сибирского казачьего полка полковнику Владимиру Шмонину.

16. Командующему 3-м Черноморским полком Кубанского войска войсковому старшине Галушке.

Ï7. Командиру 1-й Терской казачьей батареи войсковому старшине Петру Кочергину.

18. Обер-офицеру для поручений при штабе 1-го Кавказского корпуса Генерального штаба капитану Матвею Медведеву.

  1. Обер-офицеру для поручений при штабе 4-го Кавказского армейского корпуса Генерального штаба капитану Георгию Хутиеву.
  2. 1-го Кубанского великого князя Михаила Николаевича полка Кубанского войска есаулу Ивану Есаулову.
  3. Сводно-Кубанского полка Кубанского войска есаулу Ивану Бобряшеву.
  4. 1-го Сибирского атамана Ермака Тимофеевича полка Сибирского казачьего войска есаулу Вячеславу Волкову (в Сибири, в своем войске, во время Гражданской войны был генералом и сыграл видную роль при перевороте в Омске; отец казачьей поэтессы Марии Волковой; убит красными партизанами при отступлении).
  5. 2-й Кубанской казачьей батареи подъесаулу Константину Жаркову и орден Св.Георгия 4-й степени.

  1. 1-го Уманского бригадира Головатого полка Кубанского войска сотнику Льву Дейнеге.
  2. Того же полка сотнику Илье Раздеришину.
  3. Того же полка сотнику Василию Гамалию (казак станицы Переяславской Кавказского отдела; после установления живой связи с английскими войсками в Месопотамии от имени короля Англии Георга V главнокомандующий войсками генерал Лек наградил Гамалия орденом “Милитери Кросс” (Военный крест); по возвращении из похода награжден орденом Св.Георгия 4-й степени).

  1. 3-го Екатеринодарского полка хорунжему Константину Чащевому,- Георгиевское оружие за бой 17 января 1915 года.
  2. 1-го Хоперского полка командиру 5-й сотни сотнику Михаилу Соломахину, казаку станицы Некрасовской Майкопского отдела, - орден Св. Георгия 4-й степени за успешную конную атаку на турок у города Ханекен (Персия) в направлении на Моссул 21 мая 1916 года.

Командиру 6-й сотни 1-го Кубанского полка есаулу Дмитрию Репникову, казаку станицы Расшеватской Кавказского отдела - орден Св. Георгия 4-й степени за конную атаку на пехоту турок в первый день войны, 19 октября 1914 года (в Гражданской войне начальник Кубанской дивизии, генерал. Проживал в Югославии и перед приходом туда советских войск во время Второй мировой войны застрелился).

30. Генерал-майору Михаилу Пржевальскому, начальнику 1-й Кубанской пластунской бригады в боях под Сарыкамышем в конце декабря 1914 года и начальнику всех русских войск в этом районе, успешно отбившему все атаки турок, - орден Св.Георгия 4-й степени. В Эрзерумской операции в январе и феврале 1916 года в чине генерал-лейтенанта командовал 2-м Туркестанским армейским корпусом - награжден орденом Св.Георгия 3-й степени.

Выписки из высочайших приказов мне прислал В.И. Бастунов. Далее перечисляю тех георгиевских кавалеров, которых знаю и о которых мне точно известно:

  1. Начальник 2-й Кубанской пластунской бригады Генерального штаба генерал-майор Букретов - награжден орденом Св.Георгия 4-й степени за исключительную инициативу, проявленную в Сарыкамышских боях. (В конце 1919 и начале 1920 года -
    Кубанский Войсковой атаман. Умер в Нью-Йорке.)
  2. Генерального штаба полковник Термен, начальник штаба 1-й Кубанской пластунской бригады, заменявший в Сарыкамышской операции своего начальника, генерала Пржевальского, в должности начальника этой бригады, - награжден орденом Св.Георгия 4-й степени.
  3. Генерального штаба капитан Караулов, терский казак, брат атамана Караулова. В должности начальника штаба Сарыкамышского отряда генерала Пржевальского награжден орденом Св.Георгия 4-й степени.

  1. 1-го Запорожского полка Кубанского войска хорунжий Беляевский, казак станицы Рязанской Екатеринодарского отдела. За ночную вылазку на пехоту турок и захват их орудий награжден орденом Св.Георгия 4-й степени.
  2. Командир 1-й сотни 1-го Кавказского полка подъесаул Феодор Алферов. В конной атаке трех сотен полка, увлекая головную сотню, захватил около 1000 пехоты турок и два горных орудия на подступах к Мемахатуну в марте 1916 года. Награжден орденом Св.Георгия 4-й степени. В чине войскового старшины в конной атаке на пехоту красных под Армавиром убит наповал летом 1918 года.
  3. 1-го Хоперского полка подъесаул Илья Гречкин награжден орденом Св.Георгия 4-й степени. В 1919 году на Маныче в 3-й Кубанской казачьей дивизии генерала Бабиева командовал 1-м Таманским полком.
  4. Сотник Леонид Артифексов за бой у Дутаха на реке Евфрат 6 ноября 1914 года награжден орденом Св.Георгия 4-й степени. Генерал Фостиков, сослуживец Артифексова по 2-й Кавказской казачьей дивизии, пишет о нем: казак Терского войска, окончил гимназию в Тифлисе, где его отец был преподавателем. В 1909 году окончил Московское Алексеевское пехотное училище и вышел хорунжим в 1-й Сибирский атамана Ермака Тимофеевича казачий полк. В 1913 году перевелся в 1-й Запорожский полк Кубанского войска и назначен в дивизионную пулеметную команду, которой командовал подъесаул И.В.Борисенко, офицер 1-го Полтавского полка. В 1918 году он прибыл в Корниловский полк полковником вместе с новым командиром полка полковником Бабиевым и был его помощником. Через несколько дней в бою против красных был тяжело ранен и эвакуирован. По выздоровлении назначен командиром 1-го Линейного полка после гибели полковника Мурзаева, вновь тяжело ранен и в строй больше не вернулся. С лета 1919 года -штаб-офицер для поручений при командующем Кавказской армией генерале Врангеле, при котором был в Крыму в 1920 году. Молодым-генералом умер в Югославии.

38. Сотник 1-го Таманского генерала Бескровного полка Василий Терентьевич Бабаев, казак станицы Усть-Лабинской Екатеринодарского отдела. Награжден орденом Св. Георгия 4-й степени за доблестную атаку на турок 24 июня 1916 года на подступах к Мемахатуну во главе своей 5-й сотни. В 1908 году Бабаев окончил трехгодичный курс Оренбургского казачьего юнкерского училища и вышел в 1-й Таманский полк, в котором и оставался до конца 1917 года, будучи в чине есаула. В Гражданской войне оставался в Екатеринодаре. Летом 1920 года в числе 6000 кубанских офицеров и чиновников всех рангов, до отставных включительно, арестован и сослан на Соловки. Дальнейшая судьба его неизвестна.

39. Младший офицер 5-й сотни прапорщик Онуфрий Булах, казак станицы Славянской, награжден за конную атаку Георгиевским оружием. Онуфрий Булах 2-й был сверхсрочной службы подхорунжий 1-го Таманского полка. По окончании школы прапорщиков вернулся офицером в свой полк.

Нет официальных данных о награждении орденом Св.Георгия 4-й степени и Георгиевским оружием знаменитого и популярного на Кубани и Тереке генерала от кавалерии Н.Н.Баратова. Как нет никаких данных и еще о многих георгиевских кавалерах доблестного казачьего офицерства, почему и скорбно осознавать, что память о них улетучивается в сердцах.

О СТАТУТНЫХ ОФИЦЕРСКИХ ОРДЕНАХ

Орден Св.Георгия и Георгиевское оружие назывались “статутными орденами”. Это означает, что ими награждались только за те подвиги, которые перечислялись в книге “Статут о Георгиевских кавалерах” (название точно не помню).

Награждение строевого офицера орденом Св.Георгия производилось после совершения следующих подвигов: захвата в бою неприятельского знамени; вражеского пулемета или орудия; неприятельского офицера высшего ранга, не ниже штаб-офицерского чина и др.

Для награждения Георгиевским оружием подвиг требовался меньший. Один из случаев: начальник разъезда захватывает в плен неприятельских солдат в количестве, превышающем численность его разъезда или равном ему.

Это - в строевых частях кавалерии и пехоты. В специальных же войсках - артиллерии, у саперов, в авиации и для офицеров корпуса Генерального штаба - требовались “свои условия”, но более легкие, чем в кавалерии и пехоте. В артиллерии офицер-наблюдатель, находящийся в цепях пехоты и корректирующий стрельбу своих орудий, уже заслуживал награждения его “статутным орденом”.

Офицеры Генерального штаба могли получить орден за разработку плана боя или удачное расположение своих войск на позиции, что способствовало успеху.

При представлении по команде требовались письменные показания свидетелей-участников в офицерских чинах, видевших этот подвиг. Все это представлялось в иерархической последовательности в Георгиевскую думу, которая учреждалась при главнокомандующих армиями, и потом уже утверждалось высочайшим приказом.

Труднее всего было получить “статутный орден” строевому офицеру в младших чинах. Подвиг отдельно действующей сотни или полка давал первенство на получение высшей награды командиру сотни или командиру полка как главным и ответственным руководителям боя. Подчиненные же младшие офицеры обыкновенно награждались меньшими наградами. Или им нужно было совершить воочию подвиг в составе своей сотни или полка, то есть силами своих подчиненных казаков.

Кроме того, “статутные ордена” давались в успешных и крупных военных операциях, какими были на Кавказском фронте Сарыкамышская и Эрзерумская. В меньших же операциях требовалось только статутное совершение подвига.

На Кавказском фронте из-за малого количества у турок пулеметов и орудий мечтать о захвате их почти не приходилось.

Командир молодецкой 3-й сотни 1-го Лабинского полка Коля Бабиев прокомандовал этой сотней всю войну на Кавказе и совершил много разных подвигов, он мечтал заслужить “белый офицерский крестик”. Но так его и не получил, хотя и был представлен. И уже в Гражданскую войну, в конце 1918-го или самом начале 1919 года, распоряжением генерала Деникина, главнокомандующего войсками юга России, была образована в Екатеринодаре Георгиевская дума, которая, рассмотрев былые представления, утвердила и наградила многих офицеров “статутными орденами”. В числе награжденных по Кубанскому войску были:

  1. Орден Св.Георгия 3-й степени генералу Шатилову, бывшему в чине полковника командиром 1-го Черноморского полка.
  2. Орден Св.Георгия 4-й степени генералу Бабиеву, бывшему подъесаулу и командиру 3-й сотни 1-го Лабинского полка.
  3. Подъесаулу Петру Кадушкину, бывшему командиру 5-й сотни 1-го Черноморского полка, казаку станицы Усть-Лабинской.

КАЗАЧИЙ ПОЛК

Сила такого полка исчислялась в 1000 казаков и чуть более 1000 лошадей, включая обозы 1-го и 2-го разрядов. В мирное время каждая сотня имела в строю 120 человек, а на время войны - 135. Ее составляли:

вахмистры 1 сотенные трубачи 1

взводные урядники 4 сотенные фельдшеры 1

младшие урядники 8 строевые казаки 120

Итого - 135

А всего в шести сотнях - 810.

Кроме того, в каждом полку были следующие команды: трубаческая, команда связи, обозная, писарская, чины полкового околотка - медицинского и ветеринарного, полковые кузнецы, полковой каптенармус. В них числилось около 100 казаков разных званий и рангов.

В полках было около 25 офицеров, 2- 3 врача, 2-3 военных чиновника, полковой священник. Каждому из них по закону полагался один конный вестовой и один денщик. Итого одних вестовых и денщиков свыше 60 казаков.

.Каждая дивизия имела пулеметную (8 пулеметов) и конно-саперную команды, которые формировались казаками из всех четырех полков дивизии.

Писари, конные вестовые и денщики для всех офицеров и чиновников штаба дивизии набирались также из полков.

По закону, изданному с началом войны, семьи офицеров могли также иметь при себе денщика из полка. Кроме тех казаков, которые полагались по штату штабу дивизии, все остальные числились по спискам полка и составляли на полк около 1000 казаков.

О КАЗАЧЬЕЙ СИЛЕ И ПЕРЕЖИВАНИЯХ НА ФРОНТЕ

В начале этой тетради-брошюры мной поименно перечислены все казачьи полки, конные батареи, пластунские батальоны и отдельные конные сотни. Эти казачьи силы на Кавказском фронте на 1 января 1917 года составляли:

Кубанские пластунские

батальоны 22 около 22 тыс. человек;

Терские пластунские батальоны 2 около 2 тысяч;

Кубанские конные полки 20 около 20 тысяч;

Терские конные полки 6 около 6 тысяч;

Забайкальские конные полки 4 около 4 тысяч;

Сибирские конные полки 2 около 2 тысяч;

Донские полки четырехсотенного

состава - -3 около 1,5 тысячи;

Донские пластунские батальоны —4 около 4 тыс. человек;

Донские особые конные сотни 7 около 900 казаков;

Кубанские особые конные сотни— 24 более 3000 казаков;

Кубанские конные батареи — 5 около 1250 казаков;

Забайкальские конные батареи 2 около 500 казаков;

Терская конная батарея - — 1 около 250 казаков;

Оренбургская конная батарея 1 около 250 казаков.

Всего же:

28 пластунских батальонов около 28 тысяч пеших казаков.

35 конных полков около 33 тысяч казаков.

31 конная сотня около 4 тысяч казаков.

9 конных батарей более 2 тысяч казаков.

Считая, что не все полки и батальоны были полностью укомплектованы, остановимся на цифре 65 000 человек.

Все эти казачьи силы были на своих лошадях, при собственных седлах и холодном оружии и в своем обмундировании, до белья включительно. Казаки получали от государства только орудия, пулеметы, винтовки, подковы для лошадей, питание и фураж. Пластуны также имели собственное обмундирование и кинжалы и только винтовки получали от государства.

Как казаки питались на Кавказском театре военных действий, на занятой турецкой территории и в Персии, когда линия фронта проходила порой за две - три сотни верст от государственной границы, и чем они кормили своих лошадей — лучше умолчать... Сплошные горы, трущобы и бездорожье, бедность и редкость населения, абсолютное отсутствие деревьев на топливо в жуткую зимнюю стужу... Мрачные, вшивые, вонючие каменные норы курдских жилищ и их полная примитивности жизнь... И — никакого ропота среди послушного казачества. И никакого отпуска до лета 1915 года, а потом -два казака на сотню, процент небольшой... И только редкие письма из станицы, от семьи — вся радость, единственная радость для души...

Чтобы не быть голословным, приведу выдержки из книги генерала Масловского. Он приводит воспоминания начальника 66-й пехотной дивизии генерала Савицкого, который со своей дивизией занимал позиции за Шайтан-даг (Чертова гора) в районе Огнота с осени 1916-го и до весны 1917 года.

“Положение частей на позициях, на высоте от 2400 до 3000 метров над уровнем моря, становилось все более и более тяжелым. На топливо были разобраны все брошенные жителями деревни. Доставка продуктов и фуража вследствие глубоких снегов была очень затруднительна. К весне положение ухудшилось. Начались заболевания возвратным тифом. Из-за начавшегося весной 1917 года таяния снегов доставка продуктов ухудшилась. По долинам с большим трудом, но все же можно было подвозить продукты на подводах. Далее, на горы, продукты везли на вьюках и складывали в тылу позиции юрты, а отсюда продукты переносились пешими командами, так как лошади с вьюками проваливались в глубокий снег”.

Начальник штаба 4-й Кавказской стрелковой дивизии генерал Квинитадзе пишет:

“Одновременно с постройкой окопов и землянок строили дороги на Эрзерум. Но это была просто детская игра с природой. В начале декабря 1916 года солнце спряталось и повалил снег. Увидели солнце лишь на два дня в конце декабря, но затем недели две-три шел непрерывно снег. Все дороги завалило им. Расчищать их было невозможно, так как расчищаемый участок сейчас же снова заносило... Снег стоял стеной до 3 - 4 саженей, ветер страшный, метель. В 20 шагах ничего не видно; стоят люди и чистят дорогу, заметаемые снегом и замерзая.

На позициях, где мы находились до ухода в Эрзерум, было что-то трудноописуемое. Часто утром нельзя было открыть землянку, так как вся она, до верха, оказывалась засыпанной снегом... Зимой поели ишаков, кошек и собак. Иной раз солдаты варили бульон из хвостов и ели его. Лошади отъедали друг у друга хвосты и гривы... Обозы стояли на перевалах, занесенные снегом”.

ПЕРЕМЕЩЕНИЕ КУБАНСКИХ КАЗАЧЬИХ ПОЛКОВ В 1917 ГОДУ

По мобилизационному плану следующие полки Кубанского казачьего войска были приданы корпусам Западного фронта в качестве корпусной конницы: 2-й Черноморский - 9-му, 2-й Екатеринодарский - 11-му, 2-й Линейный - 12-му, 3-й Уманский -12-му, 3-й Полтавский - 10-му и 3-й Хоперский - 3-му Кавказскому армейским корпусам.

В 1916 году из четырех полков была сформирована новая 4-я Кубанская казачья дивизия, которую возглавил генерал Рыбальченко, кубанский казак, вышедший на войну во главе 1-го Кизляро-Гребенского генерала Ермолова полка Терского войска. В нее вошли следующие полки: 2-й Екатеринодарский, 2-й Черноморский, 3-й Полтавский и 3-й Запорожский.

2-й Линейный и 3-й Хоперский полки образовали Кубанскую отдельную казачью бригаду, а 3-й Уманский так и не вошел в свою войсковую организацию.

В середине февраля 1917 года я был командирован в Петроград для представления на службу в Конвой его величества. В Екатеринодаре я узнал, что 4-я Кубанская дивизия находится на отдыхе, на Кубани. Революция застала меня в Петрограде. Возвращаясь обратно в свой 1-й Кавказский полк, я застал эту дивизию на станции Акстафа, где она разгрузилась для следования походным порядком на Джульфу и далее в Персию, в Экспедиционный Кавказский кавалерийский корпус генерала Баратова. Это было в самых первых числах марта, когда в дивизию поступил манифест императора Николая II об отречении. Я гостил у офицеров 2-го Екатеринодарского полка, почему мне и памятны эти дни.

Начальником штаба дивизии был Генерального штаба полковник Успенский, бывший командир 1-го Хоперского полка, в 1919 году ставший Кубанским Войсковым атаманом после разгрома Краевой рады. Командиром 1-й бригады был полковник Вдовенко, терский казак, ставший Терским Войсковым атаманом, и командиром 2-й бригады — полковник Туроверов (кубанец). Дивизия не имела своей артиллерии.

В середине апреля 1917 года 5-я Кавказская казачья дивизия генерала Томашевского была переброшена из-под Карса в Финляндию. При следовании эшелонов 1-го Кавказского полка от Тихорецкой на Царицын мы встретили партизанский отряд войскового старшины А.Г.Шкуро, который перебрасывался в Персию. Он состоял из двух сотен казаков.

В это же время в Персии действовал еще один казачий партизанский отряд войскового старшины Лазаря Бичерахова (терский казак-осетин).

В партизанском отряде А.Г. Шкуро командирами сотен были подъесаулы Я.Прощенко и Ю.Ассиер, выпуска 1912 года Оренбургского казачьего училища.

Первый расстрелян на станции Кавказской в марте 1918 года, а второй погиб под Осколом в ноябре 1919 года в чине полковника и должности командира 1-го Хоперского полка.

В 1917 году из видных казачьих офицеров Кавказского фронта следующие лица занимали заметные должности не в казачьих частях:

  1. Бывший командир 1-го Кубанского пластунского батальона полковник Расторгуев - генерал-майор и командир бригады 6-й Кавказской стрелковой дивизии. Умер в Югославии.
  2. Полковник Демяник - командир 154-го Дербентского пехотного полка. Погиб в Кубанском конном отряде полковника Кузнецова в горах за Туапсе в 1918 году.
  3. Генерального штаба подполковник Караулов, терский казак - начальник штаба 7-й Кавказской стрелковой дивизии.

ГЕНЕРАЛ ОТ КАВАЛЕРИИ ПЕТР ПЕТРОВИЧ КАЛИТИН

Среди героев Кавказской армии генерал Калитин занимал видное место после командующего армией генерала Юденича и равных ему по должности генералов - Баратова и Пржевальского. Его считали все милым, добрым, отзывчивым и веселым стариком. Своими летами он был старше всех. Довольно крупный, полный, осанистый, с седой коротко подстриженной бородкой, он отечески привлекал всех к себе и вызывал почтение и уважение.

Ни тогда, ни теперь редко кто из нас знал биографии своих начальников. Пожалуй, такие сведения имел полковник Терского казачьего войска К.С.Лотиев, живший во Франции. От него я получил интересные сведения о Калитине. Вот они:

“Генерал от кавалерии Петр Петрович Калитин происходил из дворян Смоленской или Псковской губернии. Родился между 1845 - 1850 годами. Он был двоюродным братом военного министра генерала Куропаткина. Учился в Нижегородском (Аракчеевском) кадетском корпусе и, как он сам говорил, за “громкое поведение” исключен из 4-го или 5-го класса. После этого поступил добровольцем в отряд генерала Скобелева и участвовал в Ахал-Текинской экспедиции. За боевые отличия награжден офицерским чином, а за взятие крепости Геок-Тепе получил офицерский Георгиевский крест 4-й степени. Это было в 1880 году.

Служба его до лета 1899 года протекала в Туркестане. Там он командовал Туркменским конным дивизионом, а в мае 1899 года назначен командиром 1-го Волгского полка Терского войска. Командовал полком блестяще, проявляя исключительную заботливость. Все смотры при нем, включая и смотр инспектора кавалерии великого князя Николая Николаевича (грозы кавалерии), проходили отлично. В 1902 году, во время Курских маневров, на которых присутствовал император Николай II, полк особенно отличился разведывательной службой и маневрированием “лавой”, что было отмечено приказом по войскам, которыми командовал военный министр генерал Куропаткин. Вскоре после этого, весной 1903 года, Калитин был произведен в генералы и назначен бригадным командиром 1-го Волгского и 1-го Линейного Кубанского войска полков. В 1905 или 1906 году он получил Забайкальскую отдельную казачью бригаду, а вскоре - Сибирскую отдельную казачью бригаду, с которой и вышел на войну, на Кавказский фронт в 1914 году. Утвердительно могу сказать, что он приписан в казаки Ессентукской станицы Терского войска”.

Последние годы жизни Калитин провел Париже. В 1925 году там выступала громадная группа казаков-джигитов: 80 наездников, 40 человек хора трубачей, 100 человек хора песенников и 20 танцоров. С хозяйственными чинами всего было 250 человек. Все это возглавлял генерал Шкуро. Иногда на представление приходил генерал Калитин. Его казаки всегда звали на обед. В штатском костюме, слегка грузный и, как всегда, веселый, подвижный, он был приятен.

В 1928 или 1929 он умер в Париже. Французские газеты посвятили ему похвальные статьи как герою, отличившемуся при взятии крепости Эрзерум в 1916 году, и поместили его портрет в походной форме тех лет войны. Умер он в возрасте около 80 лет.

ГЕНЕРАЛ-МАЙОР ЭЛЬМУРЗА МИСТУЛОВ

О родословной Мистулова дал сведения тот же полковник Ло-тиев, его сослуживец и ближайший друг.

“Отец Эльмурзы, Асламбек, был ротмистр. За отличие в Турецкой войне 1877 - 1878 годов имел два солдатских Георгиевских креста и чин офицера. Офицером служил в 1-м Горско-Моз-докском полку Терского войска, а потом переведен в Дагестанский конный полк.

Эльмурза родился в 1869 или 1870 году. В 1890 году окончил Ставропольское казачье юнкерское училище и вышел подхорунжим в 1-й Волгский полк (тогда таким чином выпускали из юнкерских училищ). Как окончивший по 1-му разряду - через полгода он был произведен в чин хорунжего, со старшинством года окончания училища. В 1899 году, прибыв молодым хорунжим после окончания казачьей сотни Николаевского кавалерийского училища, я застал его “старым сотником”. Мистулов пробыл в этом чине не менее 6 лет (тогда из сотников в подъесаулы производили “на вакансии”, и были сотники, которые сидели в этом чине по 15 лет и дольше). Застал его в полку начальником учебной команды. В 1900 году, во время боксерского восстания в Китае, он уехал на Дальний Восток, где получил на Маньчжурской железной дороге “охранную роту”. В июне 1902 года, перед царскими маневрами под Курском, вернулся обратно в полк. В 1904 году с Терско-Кубанским горским полком выступил на русско-японскую войну. За выдающиеся подвиги был награжден всеми боевыми наградами по его обер-офицерскому чину: до Св.Владимира 4-й степени с мечами и бантом, Золотым оружием, орденом Св.Георгия 4-й степени и чином есаула.

В 1906 году вернулся в войско и был командиром сотни 2-го Волгского полка. В 1908 году переведен в 1-й Горско-Моздокский полк. В 1911 году произведен в войсковые старшины и назначен помощником по строевой части командира 1-го Волгского полка. В 1913 году назначен в 1-й Кизляро-Гребенской полк и участвовал в Шахсевенской экспедиции в Персии. В начале 1914 года назначен командиром 2-го Сунженско-Владикавказского льготного полка, с которым и вышел на войну. Остальное вам известно и описано в ваших брошюрах. Он имел пять братьев. От третьего брата, есаула Дзанчека, выданного в Лиенце, остался сын, Эльмурза”.

В.Бастунов прислал мне копию высочайшего приказа от 25 февраля 1907 года о награждении Мистулова орденом Св.Георгия 4-й степени, которую и помещаю в память о храбрейшем из храбрых.

“1-го Волгского полка Терского казачьего войска Эльмурзе Мистулову за выдающийся подвиг, мужество и храбрость, оказанные им 12 декабря 1904 года у деревни Бедагоу, когда, узнав, что сотник князь Эльдаров, налетевший на неприятельские окопы, занятые пехотной заставой в 30 человек, пал смертельно раненный, он с 13-ю всадниками и ординарцами бросился в атаку в конном строю и, несмотря на бешеный огонь японцев, первым доскакал до окопов, лично зарубил несколько человек, а остальных обратил в бегство и, будучи ранен дважды пулями и штыковым ударом в живот, до конца схватки оставался в строю и спас тело князя Эльдарова”.