Б. Б. Филимонов58

ПОХОД СТЕПНЫХ ПОЛКОВ ЛЕТОМ 1918 ГОДА59

Обстановка к началу борьбы

Призыв к немедленному прекращению войны привлек было к большевикам в 1917 году симпатии народных масс. Таким простым и вместе с тем таким заманчивым для несознательных, полутемных крестьян, одетых в солдатские шинели, казалось прекращение затянувшейся войны путем оставления окопов и разъезда по своим домам. Но для всех тех, кто хоть что-либо понимал в причинах и сущности борьбы, кто мало-мальски разбирался в обстановке и понимал, что прекращение борьбы одною стороною вовсе не означает еще замирения, но только передает стороне, сохранившей в своих руках оружие, огромнейшие преимущества и делает из нее победителя, для всех них действия большевистских главарей были омерзительны и вызывали лишь чувство презрения или ненависти. Заключение же Совнаркомом с немцами “похабного” Брест-Литовского мира только еще больше увеличило число врагов новой власти.

Не принявшие большевизма, не желающие подчиниться ему, лишенные, с развалом армии, службы и заработка, гонимые, беспощадно и зверски истребляемые советской властью офицеры, главным образом, составляли ту среду, которая готова была в любой час на восстание — отмщение за поруганную честь Родины и собственное унижение. Здесь следует подчеркнуть, что офицерство к этому времени не являлось больше своего рода более или менее замкнутой кастой, оторванной или удаленной от тех или иных слоев России. Нет, состоя из многочисленного ряда лиц различных классов, профессий, взглядов, убеждений и интересов, оно, бесспорно, представляло собою всю Россию.

Во имя долга и чести генералы Корнилов, Каледин и Алексеев на Дону, полковник Дутов в Оренбургском крае, уральские казаки в своей области, есаул Семенов60 в районе ст. Маньчжурия, юнкера в Иркутске, полковник Орлов в полосе отчуждения Кит. Вост. железной дороги и еще несколько других более мелких групп вступили, почти одновременно, в вооруженную борьбу с большевизмом. Силы вышеуказанных противобольшевистских отрядов в первые месяцы борьбы были, в общем, невелики.

Движение к этому времени еще как следует не выкристаллизовалось, а потому на первых порах, от противобольшевиков нельзя было ожидать нанесения ими решительного удара по Советам. Благодаря огромным пространствам Российской державы связь между отделами организаций, находящимися в различных областях, естественно, сильно затруднялась. Установление единства действий поэтому становилось делом не совсем легким, и в начале движения, всего вероятнее, приходилось ждать разрозненных действий по отдельным очагам восстания, вследствие чего приходилось допускать на первое время возможность неудачного исхода некоторых выступлений с разгромом по частям отдельных очагов восстания. Но по накоплении опыта, отбору наиболее действенных глухая борьба в подполье, прерываемая волнениями и мятежами, неизбежно должна была вылиться в стихийное движение и привести к общему выступлению, произведенному в благоприятный для этого момент. Таким путем должно было развиваться противоболыпевистское движение в России — обычная история всех национальных, народных, революционных и иных движений мира, затягивающихся иногда на многие годы. Поэтому ничего удивительного не было в том, что в первые месяцы борьбы с большевиками и добровольцы на Дону и Кубани, и уральское казачество, и оренбуржцы во главе с Дутовым лишь отражали удары красногвардейских отрядов, посылаемых Советами для ликвидации “контрреволюции”. Интересно все же отметить, что в течение полугода большевики не могли раздавить ни одного из этих ядер враждебного им движения, так как оно нашло здесь более или менее благоприятную почву для своего развития — свободный дух казачества. В других же местах, как то, например, в Иркутске (выступление юнкеров в декабре 1917 года), в Казани (выступление татар-националистов в феврале 1918 года), эти выступления успеха не имели и ликвидировались, ибо население здесь еще не успело проникнуться мыслью о необходимости вооруженной борьбы с большевиками.

Руководителям противобольшевиков невозможность свергнуть новоявленную власть комиссаров одним быстрым ударом стала очевидной уже в начале 1918 года. Было решено перейти на планомерный образ борьбы с Советами. Так началась подготовка противников большевизма к одновременному и повсеместному выступлению против советской власти.

Следует отметить, что действительной властью Советы в описываемый период не обладали даже на территории, которая, на первый взгляд, находилась под их полным контролем. Враги большевизма и здесь действовали почти что в открытую, создавая ячейки и отделы своих “тайных” организаций. Подобная работа облегчалась до известной степени тем, что кадры недовольных новым положением вещей имелись всюду и везде и многие из противобольшевистских ячеек и организаций создались сами собой, по почину снизу.

Одновременно с развитием сети противобольшевистских организаций в советские учреждения и управления мало-помалу стали просачиваться члены этих организаций. С другой стороны, на службу к большевикам стало поступать немало лиц из “бывших людей”, ставящих себе единственной целью личное выдвижение. Свою голову они не забивали теми или иными возвышенными или отвлеченными идеями.

* * *

Подготовка к повсеместному выступлению против большевиков далеко еще не была закончена, когда непредвиденные обстоятельства неожиданно вовлекли во внутренние дела Руси постороннюю силу — чехословаков.

Как известно, чехи не собирались вступать в борьбу с большевиками. После развала Русско-Германского фронта все усилия их были направлены к тому, чтоб только поскорей выехать из России и переброситься во Францию. Требование о невыпуске чехов из России, их разоружении и заключении в концентрационные лагеря, предъявленное германским и австро-венгерским правительствами Совету народных комиссаров, привело к ультимативному требованию Троцкого к чехословакам о сдаче последними русского оружия. Хотя моральное состояние частей Чехословацкого корпуса в то время было неважным, но страх выдачи на расстрел австро-венграм вынудил чешских руководителей (командование и национальный совет) взяться за оружие, дабы силой пробиться через Сибирь и вывести корпус из пределов Российской республики. Русские офицеры, остававшиеся в те времена еще в штабах и отчасти на командных постах в чехословацких войсках, в этом решении чешских руководителей сыграли далеко не последнюю роль.

Итак, в целях своего собственного самосохранения чехословаки принуждены были вступить в борьбу с большевиками. Недостаток собственных сил (около 12 000 человек), разбросанных на колоссальном расстоянии от Пензы до Владивостока (свыше 10 000 верст), понудил их искать действенной поддержки в среде русских, недовольных московским правительством. В этом отношении единственно только офицерство могло оказать существенную помощь чехословакам, ибо друзья чешских “политиков” — социалисты различных толков — реальной силой не обладали. И чехи обратились к русскому офицерству за помощью.

При том хаотическом состоянии, в коем находились вооруженные силы большевиков, и зачаточности, в подполье, сил их противников, выступление 12 000 организованной массы чехословаков было действительно весьма крупным событием для того, но и только для того, момента. Это событие было использовано врагами большевизма для открытых действий против Советов. С выступлением чехословацких частей, растянувшихся от Волги до берегов Тихого океана, на всем этом пространстве связь порвалась и тем самым противодействие большевиков было значительно ослаблено, а местами и совсем парализовано. Противобольшевикам же предоставлялась возможность быстрого установления связи друг с другом, взаимной помощи, единства действий и единства возглавляющих организаций. С другой стороны, ввиду того что враждебные большевикам силы еще не успели откристаллизоваться, окрепнуть духовно и морально, преждевременность выступления их в борьбу с Советами стала сказываться очень скоро.

Во всяком случае, с последних чисел мая 1918 года борьба русских патриотов с большевиками, благодаря выступлению чехословаков и поддержки последними первых, в течение двух-трех месяцев развернулась на огромных территориях Сибири, Урала и Поволжья. В Сибири образовался противоболыпевистский центр, предъявивший затем свои претензии на исключительную роль в Белом движении, на первенствующее положение во всероссийском масштабе. Так раскрылась новая страница истории великой, по пролитию крови и разрушениям, русской революции.

Гадать о том, что произошло, если бы чехословаки не выступили, не приходится. Во всяком случае, борьба противобольшевиков с приверженцами власти Совета народных комиссаров имела бы место, ибо подготовка к ней шла полным ходом по всей территории Российской державы. Можно предполагать, что противобольшевистское движение, разрастаясь постепенно, привело бы к вспышкам многочисленных восстаний, пусть вначале неудачных, но постепенно приобрелся бы опыт, сплоченность, объединение и т. д. Возможно, что борьба с большевиками в этом случае приняла бы совсем иные формы. Возможно, что она была бы менее напряженной, но более продолжительной. Также возможно, что она не кончилась бы решительной победой большевиков, но, ведомая изнутри силами, находящимися на службе у тех же большевиков, она изнутри подточила бы большевиков. Как бы там ни было, но на деле произошло иное: борьба в большом масштабе и с сильным напряжением, но силами слабыми.

* * *

Хотя к лету 1918 года враги большевизма еще не совсем подготовились к нанесению решительного удара по власти Совета народных комиссаров, но обстановка в общем была благоприятна для развития противобольшевистского движения. Настроение основной массы населения — крестьянства — было пассивно-выжидательным, однако с определенной тенденцией к “охранению за народом свобод и завоеваний революции”, как то, конечно, понималось крестьянством. Очагов истинного большевизма было очень немного, а в Сибири семена большевизма были раскиданы только по более крупным станциям Великого Сибирского пути, да и то в самых незначительных количествах.

Противобольшевикам поэтому не приходилось ждать сильного отпора в населении со стороны приверженцев Октября, и в вооруженной борьбе им предстояло иметь дело лишь с одними частями, еще не вполне сложившейся Красной армии. Последние состояли в Сибири главным образом из отрядов бывших военнопленных — мадьяр и отчасти немцев. При этом организация красных частей еще не носила стройного характера и управление ими, в общем, не было еще как следует налажено. Таким образом, официальные хозяева положения — большевики — особых преимуществ над своими противниками не имели.

Успех молодого движения зависел главным образом от самих переворотчиков — единения и твердого проведения раз принятых положений своей программы и от быстроты движения. На этом пути Аля молодого движения была еще одна опасность, происходившая от малой сознательности масс населения, являвшего собою тип обывателя, а не тип гражданина. Действительно, массы довольно безучастно относились к делу борьбы двух сил. Они, правда, до известной степени ощущали зло, но о всей силе его они еще не догадывались. Кроме того, они, видимо, совершенно искренне считали, что воорркенная борьба с большевиками — дело армии, а их дело, под прикрытием штыков молодой армии, занятие собственными делами и делишками. О том же, что армии нет, что ее надо создавать самим, так как нет ни правительства, нет вообще никакого аппарата управления, до этого додуматься обыватели не могли.

* * *

Несколько слов об офицерских кадрах молодой Сибирской армии. Как известно, в Добровольческую армию офицерство стекалось со всех концов России, туда его привлекала слава имен генералов Корнилова, Каледина, авторитет генерала Алексеева. В Сибирь же, при большевиках, пробиралось и там оседало главным образом офицерство, имевшее какую-либо связь с этим обширным краем Российской державы. Число офицеров, не связанных с Сибирью, попавших туда случайно, главным образом по причине стремления в отряды Дутова и Семенова, было, в общем, незначительным.

Военачальников, составивших себе имя на фронте за время Великой войны, по ряду причин в Сибири, к моменту выступления чехословаков, не оказалось. Видных работников Генерального штаба в Сибири также не было, хотя в Екатеринбурге в то время и находилась академия Генерального штаба во главе с ее начальником — генерал-майором Андогским61. Состав ее в описываемое время, по вполне понятным причинам, был неполным.

Таким образом, при воссоздании армии значительную роль должны были сыграть молодые армейские офицеры, при этом командный состав армии мог оказаться слишком молодым и недостаточно подготовленным к разрешению ряда основных вопросов организации и управления армией. Во всяком случае, при воссоздании армии неизбежно должны были встретиться значительные трудности, а “господину Случаю” предоставлялось слишком обширное поле деятельности.

Тут следует указать, что в пределах Западной Сибири, на территории Акмолинской области, находились земли Сибирского казачьего войска, которое подразделялось на три отдела, или округа, выставлявших в мирное время по одному полку. Кроме того, в городах Западной Сибири перед Великой войной была расквартирована 11-я Сибирская стрелковая дивизия: в Ново-Николаевске стоял 41-й Сибирский стрелковый полк, в Томске — 42-й, в Омске — 43-й и два батальона 44-го Сибирских стрелковых полков. Третий батальон этого полка квартировал в Барнауле, а четвертый в Семипалатинске. Данные сведения приведены потому, что именно офицеры этих полков, находясь в своих родных городах в момент выступления чехословаков представляли собою более или менее сплоченные ячейки, кои, благодаря этому, невольно и неизбежно должны были при воссоздании армии сыграть роль тех основных ядер, к которым бы примкнули более многочисленные, но в то же самое время и более разрозненные офицеры иных полков старой Российской армии.

С началом борьбы чехословаков и русского офицерства с большевиками к ним стала сразу же присоединяться молодежь, главным образом учащаяся, — люди не измятые колесами жизни, мечтавшие о порядке, законности и освобождении России от ярма чужеземных наймитов — большевиков. Вместе с тем ряды противобольшевистских отрядов пополнялись также и теми, кто, не задаваясь высокими идеями, попросту возненавидел советскую власть, пострадав от произвола местных представителей этой власти. Так движение против большевиков, за коим очень скоро установилось наименование белого, захватило собою офицерство, учащуюся молодежь и подняло крестьян, казаков и рабочих некоторых волостей, станиц и заводов.

Молодые части Народных армий (Сибирская Народная под бело-зелеными цветами, а другая Народная, создавшаяся на Волге, под цветами георгиевской ленты) создались на началах добровольчества, характерной особенностью коего являлась крепкая духовная связь между начальником и подчиненным. Эта связь была результатом полной общности интересов, а нередко и близких отношений, предшествовавших службе под знаменами. Взаимоотношения начальников и подчиненных в этих частях, отличаясь полным отсутствием рутины и излишних формальностей и безусловным обоюдным доверием и общим пониманием выполняемых ими задач, нормировалось, однако, за редким исключением, достаточно разумной и строгой дисциплиной.

Несмотря на то что белые численно и материально уступали красным, они были зато сильнее последних в моральном отношении, а также превосходили их, в первый период борьбы, своей квалификацией; и пока белые опирались на народные массы, пользуясь их симпатиями и поддержкой, они были непобедимы. Но организация белых сил, говоря вообще, отличалась большими несовершенствами; она носила подчас совершенно случайный характер, например, наряду с офицерскими ротами и батальонами в одних полках и отрядах существовали иные отряды почти при полном отсутствии офицеров. Затем, так как с началом стихийно развивающейся борьбы все и вся основательно перемешалось, то каждый из добровольцев (как офицер, так и солдат) шел или попадал в ту часть и тот род оружия, куда его тянуло либо собственное внутреннее призвание, либо узы родства, дружбы, иногда и просто случай. Вследствие этого в пехоте оказались и отрядами ее командовали артиллеристы, кавалерией — пехотинцы, а иногда даже и моряки. Немало пехотинцев оказалось и в артиллерии. Подобное положение вещей привело к тому, что, как скоро Красная армия стала постепенно сорганизовываться и принимать относительно регулярный облик, силы белых оказались опять недостаточными для успешного продолжения и завершения борьбы. Перед белой властью встала большая задача — реорганизация повстанческих отрядов, в возможно наикратчайший срок, в настоящую армию, способную бороться и победить врага.

Начало борьбы

В мае месяце 1918 года по станциям Сибирской железной дороги можно было видеть расклеенные воззвания с призывом советских властей к чехословакам о переходе их на службу в ряды только еще начинающей создаваться Красной армии. Воззвания эти заканчивались угрозами разоружения чехословацких эшелонов в случае невыполнения последними предложений советских властей. Несмотря на это, они никакого успеха не имели и вызывали разве только одни насмешки со стороны чехословаков. Следует отметить, что в рядах Красной армии в это время, кроме русских, мадьяр, немцев и латышей, имелся также небольшой процент русин и чехов. Последних, правда, было очень немного.

14 мая в Челябинске произошло первое столкновение чехословаков с красными. Поводом к тому послужило, согласно чехословацким источникам, ранение одного чешского солдата немецким военнопленным, находившимся на службе в Красной армии. По тем же источникам, немец был якобы убит чехами на месте. Во всяком случае, это убийство и усиленные им трения между советскими властями и че-хословаками привели к вооруженному столкновению чехословаков с большевиками. Дело происходило в общих чертах так.

В 20-х числах мая месяца последовал приказ Троцкого о разоружении всех чехословацких эшелонов. Вслед за сим все движение по Великому Сибирскому пути сразу остановилось. Понуждаемые чувством собственного самосохранения, чехословаки, благодаря поддержке русского офицерства, несмотря на невысокое моральное состояние своих частей, все же оказались более подготовленными к борьбе, чем их противники — большевики. Командование чехословацким частями захватило почин в свои руки. В течение нескольких дней, начиная с 25 мая, в ряде городов и станций по линии железнодорожного пути Пенза— Владивосток произошли выступления чехословаков. Большевики везде были биты. Вот перечень мест, где произошли эти выступления: Пенза, Сызрань, Самара (здесь руководство чехословацкими войсками принял на себя начальник одного из чехословацких эшелонов — поручик Чечек), Миас, Челябинск (во главе чехословаков — бывший русский офицер, полковник Войцеховский), Петропавловск, Курган, Омск (во главе чехословаков — капитан Сыровой), Ново-Николаевск, Тайга (во главе чехословаков — капитан Гайда). Немного позже произошло выступление чехословаков во Владивостоке совместно с русскими частями. Так началась борьба.

Уездный город Петропавловск расположен на линии железной дороги Челябинск — Омск, на правом берегу реки Ишима. От станции железной дороги до города примерно версты две-три. Западнее города, под горой, на берегу реки — большая и богатая казачья станица. На восточной окраине города — консервный завод, укрепленный и превращенный большевиками в свою базу. Со станции железной дороги к нему вел подъездной путь. К югу от города, за железной дорогой, начинаются степи. В этом направлении — крупный пункт — город Кокчетав, находящийся примерно верстах в 180 от Петропавловска.

В конце мая 1918 года, накануне выступления чехословаков, большевистский гарнизон в Петропавловске определялся примерно человек в 800. Из них до 500 располагалось на консервном заводе. Последний был обнесен кирпичной стеной, в которой были устроены бойницы. Пулеметов красные имели значительное число, но артиллерии у них не было. Остальные красноармейцы несли охрану Совдепа, почты, железнодорожной станции, банка, телеграфа и иных учреждений в городе.

На железнодорожной станции в это время находился один чехословацкий эшелон — рота под командой капитана Жака и 604-й русский санитарный поезд, везший солдат-хроников с развалившегося Русско- Германского фронта и направлявшийся теперь на восток, в более хлебные места. Тайная противоболыпевистская организация в городе Петропавловске насчитывала примерно человек 60 — 70. Это были преимущественно офицеры — казаки и пехотинцы.

Один из русских, участников выступления в Петропавловске, рассказывает следующее: дня за три до переворота в городе большевиками было объявлено осадное положение. Они чувствовали неизбежность столкновения и лихорадочно готовились к нему, усиленно укрепляясь на консервном заводе. Вокруг города были выставлены посты, которые никого туда не пропускали. Станция железной дороги и казачья станица из охраняемого района были почему-то исключены. Атмосфера сгущалась, и горожане это чувствовали.

Штаб тайной противобольшевистской организации находился в помещении станичного управления. Накануне переворота, часов в 10 вечера, сюда явились представители чехословаков и поставили в известность главу организации о своем выступлении против большевиков, назначенном на полночь. Чехи просили о поддержке. Они дали русским свои пропуск и отзыв, а последние сообщили им пропуск и отзыв красных частей (в организации они были известны, так как несколько членов ее находились на службе у большевиков).

Ровно в полночь, как то было условленно, чехи первыми выступили на станции, быстро ее захватили и повели наступление на консервный завод. Выстрелы на станции послужили сигналом: в казачьей станице ударили в набат и члены тайной организации с оружием, какое имелось у них под руками, повели наступление на город. Оружия было очень немного — примерно одна винтовка на пять человек. Встречающиеся по дороге красноармейцы разоружались. Кое-кто из числа жителей, не состоя в организации, теперь присоединился к переворотчикам. К часу ночи город был уже очищен от большевиков. Белыми был захвачен весь состав Совдепа. Исключение составлял один его председатель, уехавший за несколько дней до того в Омск. Важно отметить переход в руки белых материальной части автомобильного отряда, насчитывавшего чуть ли не полсотни машин, на которых во время Великой войны из района города Кокчетава подвозился хлеб на линию железной дороги. Повстанцами было также захвачено и кое-какое оружие.

Потери при этом у противобольшевиков (русских и чехословаков) были совсем незначительные: 4—5 убитых и несколько человек раненых. Потери красных были во много раз больше. Часть красных (мадьяры), видя, что города им не отстоять, бежали в степи. В последующие дни там их вылавливали киргизы и приводили в город.

По свержении власти большевиков в городе войсковой старшина Волков62 (позднее генерал, выполнявший несколько особых поручений адмирала Колчака, командовавший в 1919 году конным корпусом и погибший во время Сибирского Ледяного похода) объявил себя начальником военного района. Начальником его штаба стал есаул Сибирского войска — Блохин63. Комендантом города и в то же время воинским начальником — полковник Панкратов. Начальником мобилизационного отдела — подъесаул Поротиков.

Очищение города от большевиков далеко не могло дать повстанцам и жителям душевного спокойствия, тем паче что Петропавловск был первым городом Сибири, где произошел переворот. Было совсем еще неясно, как повернутся дела. В напряженной, неопределенной атмосфере производилось формирование первых белых частей. Во главе отдельной инструкторской роты, укомплектованной почти исключительно офицерами, встал капитан Васильев. Вскоре в ней насчитывалось уже до 60 чинов. Реалисты и гимназисты, изъявившие желание вступить в ряды отряда, образовали вторую — добровольческую роту. Казаки приступили к созданию сотни из числа охотников, каковых набралось от 30 до 40 всадников. Началось также формирование добровольческой роты из киргиз.

Выступление шло под демократическим флагом, и по ряду причин погоны не были надеты повстанцами. Поэтому когда на следующий день по освобождении города от большевиков туда прибыли из степей для связи несколько чинов отряда есаула Анненкова64, в погонах, то они привлекли к себе внимание населения. Начальником района им было предложено снять погоны, что выполнить они отказались и уехали назад в степь.

Нервность и напряженность в Петропавловске пошли сразу на убыль, когда в нем стало известно о состоявшемся выступлении в Кургане, о захвате его чехами и белыми русскими, а также о предшествовавшем этому занятию и освобождению от большевиков Миаса и Челябинска. Город Кокчетав к этому времени был также очищен от большевиков. За запад и юг петропавловцы теперь могли быть спокойны. Враг находился на восток и север от города — в Омске и Ишиме. Руководители белого Петропавловска сочли своевременным перейти к наступательным действиям.

Сравнительно небольшой, но богатый уездный город Тюменской, ранее Тобольской, губернии Курган расположен на линии железной дороги Челябинск—Омск и славился как центр маслоделия Западной Сибири и довольно значительной хлебной торговлей. До Великой войны свое масло Курган поставлял даже за границу, преимущественно в Данию, где оно перерабатывалось и выпускалось на рынок уже под маркой “датского”. Население Курганского уезда отличалось своей зажиточностью и довольно рациональной постановкой сельского хозяйства.

Пришла революция. Волна большевизма докатилась до Кургана, и там утвердился Совдеп, советские порядки и такой же уклад жизни. И все это продолжалось до тех пор, пока в ночь на 2 июня в стороне станции железной дороги не началась стрельба...

Поначалу курганцы особого значения этой стрельбе не придали, ибо со времени Октябрьской революции ночная стрельба на улицах стала делом заурядным. Время шло. Стрельба не только не прекращалась, но, напротив, огонь участился. Судя по выстрелам, фронт увеличился. Не минуты, но неприятные часы переживали жители ближайших к станции кварталов: пули свистели и щелкали о стены домов...

Стало брезжить. Выстрелы приближались. От станции по улицам, отстреливаясь, бежали одиночные бойцы. То были красноармейцы. Прошло несколько минут, и показался их противник — чехи. Скоро бой перешел к реке, куда отошли красные. В городе стало тихо, и жители вылезали из своих домов на улицу, дабы узнать об обстановке. Далеко отходить от своих домов они, однако, не решались до тех пор, пока кто-то не принес известия, что последний опорный пункт красных — паровая мельница Бакинова, находящаяся за рекой, занята чехами.

Так был освобожден Курган.

Были только большевики изгнаны из Кургана, как на улицах города появились печатные обращения местного отдела партии социалистов-революционеров. В торжественном тоне население оповещалось о падении тиранов-большевиков, и освобожденный народ призывался строить новую, свободную жизнь.

Хорошо, конечно, строить новую жизнь, но в обстановке первых чисел июня 1918 года, когда вся Россия была во власти большевиков, освобожденному Кургану, как и иным освобожденным местам, в первую очередь приходилось думать не столько о налаживании того или иного мирного распорядка жизни, сколько с оружием в руках отстаивать только что данную Небом свободу. Социалисты реальной силой не располагали, и на предложение чехословаков о создании городского отряда самоохраны отозвалось в первую очередь офицерство.

По городу носились вести о том, что и Челябинск, и Омск, и Петропавловск также освобождены чехами, но все же все это были лишь слухи, точных сведений не было, и перед многими противниками большевизма, готовыми взять в руки оружие, вставал вопрос: а что, если это только эпизод? Что, если завтра или послезавтра отношения между чехами и большевиками уладятся и последние снова вступят в город? Вопрос был серьезный, и надо было иметь мужество, чтобы встать в только что строящиеся ряды будущей Белой армии.

Во главе формирующегося Курганского добровольческого отряда встал чешский офицер — поручик Грабчик. Ему было примерно 35 лет. В прошлом это был офицер австро-венгерской армии. Помощником его был назначен русский — штабс-капитан Титов. Бойцами в отряд записывались офицеры и учащаяся молодежь — гимназисты, реалисты. Партийные работники предпочитали в ряды отряда не вступать, видимо намереваясь служить Родине иным порядком, главным образом или даже исключительно одной своей лишь политической работой. О представителях остальных слоев местного общества совсем уж не приходится говорить: освобождению они были очень рады, но это они, видимо, находили в полном порядке вещей и потому не утруждали себя думами о всяких не совсем приятных “мелочах”.

Число добровольцев, записавшихся в отряд, вскоре достигло 150 человек. На этой цифре оно и остановилось. Оружия между тем в гарнизоне было так мало, что даже эта горсть добровольцев не была как следует вооружена. С содержанием отряда дело обстояло также не слишком важно.

После бегства большевиков выяснилось, что городская касса пуста. На содержание же отряда требовались деньги. Конечно, в этом отношении огромную помощь освобожденному городу могло оказать местное купечество, уделив малую толику от своих капиталов. Но тут-то и сказалась мелкая душонка этих “рыцарей аршина”. Еще так недавно, при большевиках, они спешили по первому требованию Совдепа выплачивать наложенные на них значительные суммы. Тогда перед кассой Совдепа образовывались хвосты, в которых дело доходило даже до драк. Теперь же, когда новая власть предложила каждому жертвовать на общее дело столько, сколько каждый может, картина получилась обратная — в кассу поступали гроши. В результате городская дума принуждена была, в целях изыскания средств не содержание отряда и иных городских надобностей, обложить население налогом, правда мизерным, да к тому же еще и добровольным.

Получив известия о выступлении чехов в Петропавловске, Челябинске, Кургане, большевики выслали из Омска на запад сильный отряд с артиллерией и пулеметами. Нужно сказать, что после выступления в Петропавловске, в районе ст. Исиль-Куль, что между означенным городом и Омском, произошло неудачное выступление какой-то нестроевой чешской части. И вот большевики, подбодренные своим “успехом” под Исиль-Кулем, видимо, решили, что они так же легко и свободно раздавят своих противников и в Петропавловске, и в Кургане.

Со своей стороны чехи и белые в Петропавловске не дремали. Они успели даже на трех-четырех грузовых автомобилях съездить в город Ишим, находящийся на линии железной дороги Омск—Тюмень— Екатеринбург. Без труда был освобожден этот город от красных. Здесь была сформирована своя Ишимская добровольческая рота, а смешанный русско-чешский отряд из Петропавловска дня через три после своего выхода в экспедицию был уже снова у себя в Петропавловске, куда с запада прибыли чешские подкрепления. Не задерживаясь долго в Петропавловске, чехи и русские двинулись к Омску, навстречу врагу.

Столкновение вышеуказанного красного отряда, состоявшего в значительной своей части из пермских железнодорожных рабочих, с чехословаками произошло у станции Марьяновка. Большевики были разбиты наголову. Чехи захватили пленных, пулеметы и артиллерию, в которой сильно нуждались противобольшевики. Теперь путь на Омск был открыт.

7 июня чехи и белые приблизились к ст. Куломзино, находящейся против города Омска, на левом берегу реки Иртыша. После небольшого столкновения с красными она была ими занята. Одновременно с сим в городе выступила тайная организация, поддержанная союзом солдат-Фронтовиков. Мост через реку Иртыш был занят отрядом, двигающимся с запада, но не омскими повстанцами. Переворот в будущей столице Белой Сибири произошел в общем быстро и безболезненно: утром в городе были еще “товарищи”, а вечером на стенах домов и на заборах уже красовались воззвания новой власти.

Глава местной тайной офицерской организации, полковник Иванов-Ринов65, объявил о своем вступлении в должность начальника местного гарнизона. Человек это был прослуживший много лет по административной части, но особой распорядительности он, во всяком случае, не проявил ни в последние часы советской власти в Омске, ни в первые часы новой национальной власти. Поэтому красные благополучно вывезли из города все суммы омского отделения Государственного банка и двинулись вниз по Иртышу.

“Западная Сибирь очищена от большевиков. Они бегут, унося с собою все, что можно захватить. Ярмо нового самодержавия уничтожено, Сибирь вновь свободна”. Так начиналось первое воззвание-декларация новой власти. Далее указывалось, что “впредь до окончательного освобождения всей Сибирской территории, высшей местной властью является Западно-Сибирский Комиссариат, состоящий из уполномоченных Временного Сибирского Правительства: членов Всероссийского Учредительного Собрания: Павла Михайлова, Бориса Маркова и Михаила Линдберга, и председателя Томской уездной Земской Управы Василия Сидорова”. Декларация эта стала известна в Омске до появления там уполномоченных. Первоначально в городах заявили о себе более мелкие эмиссары новой власти, фактически же освобожденной территорией правил Иванов-Ринов, как относительно опытный администратор и человек с характером.

Но вот в Омск прибыл Павел Михайлов. Бледный человек с горящими глазами, он работал день и ночь. Он немедленно созвал совещание из всех общественных деятелей, выяснил положение и приступил к формированию отделов управления. Оставляя в стороне создание различных ведомств и управлений, следует отметить, что относительно военного отдела на совещаниях к соглашению пришли не сразу. Вначале на должность заведующего этим отделом была выдвинута кандидатура члена Учредительного собрания Фомина (28 лет), но он не был военным. Тогда стали обсуждать, может ли штатский стоять во главе такого важного отдела, как военный, и следует ли вообще отделять военный отдел от штаба командующего армией. Г.К. Гинс66 в своей книге указывает, что только он высказался за разделение сих должностей и управлений, но ни сам П. Михайлов, ни Фомин не только не поддержали Гинса, но даже наоборот: они высказались за совмещение обеих этих должностей и управлений, но при этом их доводы, по мнению Гинса, были не совсем убедительны. Позднее стало общеизвестным, что глава тайных военных организаций Гришин-Алмазов67 по этому предмету предъявил П. Михайлову ультимативное требование. Должности управляющего военным отделом и должность командующего армией были совмещены. “Так было положено начало зависимости гражданской власти от военной”, — восклицает Гинс в своей книге.

Относительно этого восклицания приходится сказать, что войны и революции всегда прекращают действия конституционных законов (гарантий) даже в самых демократических странах, где армия находится всегда в тени. Обстановка понуждает сосредоточить власть в руках немногих лиц, из числа которых силой обстоятельств наверх выносятся наиболее твердые характеры. Не столь важно, из какой среды выйдет этот вождь — из военной или гражданской, важно отметить, что в дни великих потрясений всегда доминирующее значение приобретает армия. Так было в давно прошедшие времена, так было и в Великую войну, когда и в Германии, и в Англии, и во Франции на первом месте были военные интересы. То же оказалось и в РСФСР, где Ленин, не будучи даже военным, но будучи выдающимся человеком, все силы страны направлял на вооруженную борьбу и создал “военный коммунизм”. Поэтому, возвращаясь к фразе профессора Гинса, приходится отметить, что Гришин-Алмазов был прав, требуя совмещения должностей командующего армией и управляющего военным министерством. Жаль только, что правильная, верная идея не дала больших плодов, но это проистекло уже от личностей: несчастье белых было в том, что за время Гражданской войны в их лагере не выдвинулись люди типа Петра Великого или Александра III. Налицо был лишь разброд партий, групп и всяких течений, руководимых недостаточно волевыми и недостаточно глубокими людьми. Поэтому приходится лишь сожалеть, что в белом лагере не нашлось действительных великанов ума, прозорливости и воли, то есть лиц с диктаторскими характерами, а не одними только диктаторскими замашками.

Военачальники белых и их штабы

Эмблема снегов и лесов — бело-зеленое знамя взвилось в Сибири. Оно было встречено с надеждой на светлое будущее. Во главе вооруженных сил Сибирского правительства встал полковник Гришин, проживавший при большевиках под конспиративной фамилией Алмазов. Можно сказать, что это назначение было случайным, как вообще случайны были все назначения того времени, как случайны и произвольны были выборы и самих членов Сибирского правительства.

До конца 1917 года Гришин не был совершенно известен. Его знали лишь его друзья, знакомые да сослуживцы. Это был молодой, заурядный армейский офицер. По некоторым сведениям, полковник Гришин прибыл в Сибирь по поручению генерала Алексеева, имея своей задачей объединение доморощенных офицерских организаций на территории этого огромного края Российской державы.

Во всяком случае, полковник Гришин-Алмазов вместе с видным эсером Павлом Михайловым, членом Учредительного собрания, изъездил при большевиках все более крупные города Сибири, внося всюду систему и единство в кустарно создававшиеся офицерские организации. Гришину-Алмазову, как и Павлу Михайлову, нужно отдать должное: оба они не покладая рук работали, находя среднюю примиряющую линию, и привлекали к совместной работе под флагом Сибирского правительства и эсеров, и лиц правого направления. Разъезды и подпольная работа были, конечно, сопряжены с преодолением различных трудностей, так как большевики охотились за Гришиным и Михайловым. Требовалось немало смелости, а еще больше такта ввиду разнородности направлений политических целей и различных организаций.

Все это они преодолели, и, когда произошло выступление и власть в освобожденных районах взяли в свои руки эмиссары Сибирского правительства, Гришин-Алмазов и Павел Михайлов заняли видные посты. Первый из них принял на себя звание командующего Сибирской Народной армией. Этого титула у него никто не оспаривал, и военные Омска, Томска, Ново-Николаевска, Барнаула, Кургана, Челябинска и Петропавловска ему подчинились без всяких разговоров. За переворот Гришин был произведен в генерал-майоры.

Что же представлял собою Гришин-Алмазов? Какими способностями он обладал как командующий армией? Был ли он вообще подготовлен к занятию этого поста? Все это не было еще известно. Будущее должно было показать это.

Выше уже говорилось, что в Омской округе территорией, освобожденной от большевиков, фактически правил генерал Иванов-Ринов. В прошлом это был начальник одного из уездов в Туркестане, позднее там же помощник военного губернатора.

В создающейся Сибирской Народной армии Иванов-Ринов, произведенный за переворот из полковников в генерал-майоры, получил пост командира Степного Сибирского корпуса68. Штаб этого корпуса должен был находиться в Омске. Данное назначение, как показало недалекое будущее, оказалось совершенно неудачным: на должность строевого начальника Иванов-Ринов совершенно не годился, а как организатор и политик он был совершенно никудышным. Самого простого такта у него также не оказалось.

В Томске сразу выдвинулся молодой офицер 42-го Сибирского стрелкового полка — подполковник А.Н. Пепеляев69. На Великую войну он пошел в чине поручика — начальника полковой команды конных разведчиков. В течение всей войны он держался просто, не старался обставить себя комфортом, как это замечалось у некоторых, дисциплину в своей команде он поддерживал строгую и склонности к эсерам, в чем стали обвинять его недруги в более позднее время, у него не замечалось. Люди, знавшие его еще по Германской войне, указывают, что у Пепеляева наблюдалось стремление проводить в жизнь суворовскую тактику. В боевом отношении он считался дельным офицером. Там же, на Германской войне, Пепеляев получил орден Святого Георгия 4-й степени и Георгиевское оружие за разведки на реке Неман в конце 1915 года. В то время он командовал отрядом конных разведчиков всех четырех полков дивизии.

Начальником 1-й Степной Сибирской стрелковой дивизии, формируемой в Омске, был назначен офицер 44-го Сибирского стрелкового полка — полковник Фукин70. Последний не замедлил взять в свой штаб лиц хорошо известных ему, коими, естественно, должны были явиться его бывшие сослуживцы — офицеры того же 44-го Сибирского стрелкового полка. Нескольких офицеров этого же полка полковник Фукин протолкнул и в штаб корпуса. Когда пришло время выступать из Омска на фронт, то полковник Фукин, считая, видимо, что силы его недостаточны и формирование их еще не закончено, стал оттягивать с выступлением на фронт. Вследствие этого он был отстранен от занимаемого им поста.

На место полковника Фукина офицерами 44-го Сибирского стрелкового полка, занимавшими в это время различные посты в штабе корпуса и дивизии, была выдвинута кандидатура другого их однополчанина — полковника Вержбицкого71. Последний находился в это время в городе Усть-Каменогорске, где занимался пчеловодством.

В 44-м Сибирском стрелковом полку Старой армии полковник Вержбицкий считался одним из самых дельных офицеров. Он провел в должности командира роты этого полка всю Русско-японскую войну. Осторожный, умный, воспитанный, с выдержкой и большими познаниями в области литературы и истории, он пользовался в полку уважением. Он отлично владел пером, выявляя, однако, склонность к красоте, пышности и витиеватости слога. “Гриша”, как звали его офицеры, считался в полку “стратегическим резервом”. Во все наиболее торжественные и серьезные моменты жизни полка без помощи “Гриши” не обходились. Офицеры знали, что если он взялся за дело, то выполнит его безусловно добросовестно и умнее других. Вержбицкий всегда избирался членом суда общества офицеров полка. До 1913 года он занимал должность начальника учебной команды. С отправкой по Высочайшему повелению экспедиционного отряда в Китай, в район крепости Шарасун, капитан Вержбицкий распрощался временно с полком, к которому он вновь присоединился лишь 30 апреля 1915 года. За Великую войну он получил орден Святого Георгия 4-й степени и Георгиевское оружие. В октябре 1916 года полковник Вержбицкий был назначен командиром 336-го Ефремовского пехотного полка. За бои под Сморгонь — Крево в 1917 году он был удостоен солдатами полка награждения солдатским Георгиевским крестом с пальмовой веткой. 1 сентября того же года он вступил в командование бригадой 134-й пехотной дивизии. После захвата власти большевиками и начавшегося полного развала частей фронта полковник Вержбицкий был судим за неповиновение советской власти, но, спасенный преданными ему солдатами 536-го и 534-го пехотных полков, бежал и, уехав в Омск, затем скрылся в Усть-Каменогорске. Предложение офицеров 44-го Сибирского стрелкового полка о назначении полковника Вержбицкого начальником дивизии было принято генералом Ивановым-Риновым. Полковнику Вержбицкому было послано предложение, на что последовало немедленное согласие. 20 июня полковника Вержбицкий прибыл в Омск, а на следующий день, 21 июня, он уже выступил с отрядом на фронт.

Командиром 1-го Степного Сибирского стрелкового полка был назначен сначала подполковник 43-го Сибирского стрелкового полка Вознесенский, но после приезда в Омск генерала Гришина-Алмазова подполковник Вознесенский был заменен капитаном Жилинским — офицером 109-го Камского пехотного полка, произведшим очень хорошее впечатление на Гришина-Алмазова за время подпольной работы, но оставшимся без какой-либо должности и назначения после переворота. Узнав об этом, Гришин-Алмазов очень удивился и назначил его командиром 1-го Степного Сибирского стрелкового полка. Командиром 2-го Степного Сибирского стрелкового полка был назначен сначала капитан лейб-гвардии Павловского полка, но вскоре он был заменен подполковником 43-го Сибирского стрелкового полка Панковым, который и вывел этот полк на фронт. Командиром 3-го Степного Сибирского стрелкового полка был назначен подполковник Черкасов — офицер 42-го Сибирского стрелкового полка. Назначение это нельзя было назвать удачным, так как Черкасов был полуинвалид.

Среди этих назначений командиров “регулярных” частей невольно приходится отметить командира первого партизанского офицерского отряда — штабс-капитана Казагранди72. Это был чужой для Омска и вообще Сибири офицер, случайно занесенный туда волею судеб. В день освобождения Омска он уже приступил к созданию своего отряда, а через день он уже покинул Омск, двинувшись вниз по Иртышу для борьбы с врагом.

Таковы были военачальники белых сибирских частей — молодые, полные сил и задора. Вчера еще они занимали незначительные посты в старой армии, сегодня в их руках — руководство полками возрождающейся армии. Им даны были большие возможности, и в известной степени от воли, способностей и такта их зависела судьба не только края, но и всей страны.

В нормальное время штабные должности замещаются лицами, специально подготовленными к таковой деятельности. В Гражданскую войну в этом отношении процветало “кумовство”. Конечно, вначале, когда начальнику не приходилось много разбираться, но брать то, что находилось под руками, заполнение штабов рядом лиц, мало пригодных для такой работы, было простительно, но с течением времени начальники должны были бы оглянуться вокруг и почистить личный состав как своих штабов, так и штабов и управлений им подчиненных и подведомственных.

Сейчас обрисуем кратко обстановку в центральных управлениях белого Омска. И управление военного министерства, и штаб Степного корпуса уже в июне 1918 года поражали бывалых людей своими значительными размерами, не соответствовавшими наличному количеству войск. В управлении военного министерства и в штабе корпуса, особенно в последнем, наряду с бездельничаньем наблюдалась хаотическая постановка дела. Штаб корпуса возглавлялся весьма молодым есаулом, человеком, видимо, энергичным, но совершенно неопытным в порученном ему столь серьезном и ответственном деле, и притом крайне нервным, грубым, высокомерным и бестактным, возбудившим, благодаря этому, очень скоро против себя почти всеобщее негодование.

Каковы порядки были в штабе генерала Иванова-Ринова, показывает хотя бы следующий незначительный случай. Когда в штаб корпуса 21 июня, то есть на четырнадцатый день освобождения Омска от власти большевиков, явился неизвестно откуда прибывший некий подполковник Смолин73 и предложил свои услуги по сформированию партизанского отряда, то в штабе никому и в голову не пришла мысль проверить как следует, действительно ли он является тем самым лицом, за кого себя выдает. Никто совершенно не подумал поинтересоваться его политической физиономией. Спохватились об этом только недели через две, когда в руках подполковника Смолина уже был партизанский отряд. Штаб корпуса тогда страшно всполошился и забил тревогу. Дело в том, что кто-то не то шутя, не то серьезно заявил в штабе корпуса, что Смолин фактически состоит на службе у большевиков и провоцирует Иванова-Ринова. И вот полетели из Омска в Курган телеграммы, секретные предписания, поехали агенты контрразведки для немедленного и точного выяснения местоположения отряда Смолина и задержания его. Но тут пришли донесения в штаб корпуса об успешных действиях отряда подполковника Смолина в глубоком тылу красных, кои внесли успокоение, доставили радость белому командованию, а для некоторых лиц, надо полагать, и порядочный конфуз. Невольно приходится задать вопрос: а что было, если б вместо Смолина генералу Иванову-Ринову представился какой-нибудь ловкий и предприимчивый большевик?

Первые походы белых

Большевики и красноармейцы, бежавшие из городов при захвате их чехами и белыми и не выловленные сторонниками белых, скрываясь в окрестностях, стали постепенно сорганизовываться в отдельные группы, партии, отряды. Они вели агитацию среди населения и, накапливая свои силы, готовились вступить в борьбу со своими врагами. В районе Петропавловска местность открытая, поэтому скрываться там большевикам было негде, тем паче что киргизы были настроены против них. Но в Курганском районе, где имеются леса, большевики успешно скрывались.

В целях пресечения зла в самом корне, русские добровольческие отряды (белые) при поддержке чехословаков приступили к вылавливанию большевистских партий и групп, скрывающихся поблизости. Последние устраивали засады, производили нападения. Последовали стычки, перестрелки...

Курганский офицерский добровольческий отряд был двинут для борьбы с этими зачатками красной партизанщины. Первое столкновение, в котором приняли участие курганцы, было столкновение у заимки Новоявленского. Тут курганцы потеряли, между прочим, одного убитого — прапорщика.

Это было 7 июня, в день освобождения города Омска от власти большевиков. В городе в нескольких местах была открыта запись желающих поступить добровольцами в только что зарождающиеся отряды будущей Белой армии. В течение каких-нибудь двух-трех первых часов в отряды записалось до 70 человек. К следующему утру налицо имелось уже несколько отрядиков, правда по своей численности совсем незначительных, но состоящих почти исключительно из офицеров. Во главе одного из таких отрядов встал некий штабс-капитан Казагранди.

Бежав из Омска вниз по Иртышу, большевики угнали с собою все пароходы, катера. Короче говоря, они не оставили белым никаких перевозочных средств, за исключением одного маленького буксира, перетаскивавшего за собою паром через Иртыш. Само собою разумеется, что на такое суденышко нельзя было ни поставить орудий, ни даже погрузить достаточный запас продуктов. Однако с целью первоначальной разведки пароходик этот был отправлен в тот же день, 7 июня, вверх по Иртышу. Ничего не заметив, через несколько часов после своего выхода пароходик вернулся.

На следующий день, 8 июня, когда в Омск прибыл большой пароход “Семипалатинск”, последний был взят для военных надобностей. При помощи тюков пакли пароход этот был превращен в “крейсер”, и в ночь на 9 июня он покинул Омск, отправившись вниз по течению Иртыша и имея на борту команду в 72 человека. Эта команда, возглавляемая штабс-капитаном Казагранди, состояла из 61 пехотинца, вооруженных трехлинейками и берданками при 11 ружьях-пулеметах Льюиса, и 10 артиллеристов, обслуживавших одно орудие, на кое имелось всего 93 снаряда. Официальное наименование команды штабс-капитана Казагранди было — “Первый офицерский партизанский отряд”.

Из Омска большевики бежали частично на пароходах вниз по Иртышу, частично же отступили на восток, но тут, будучи разбиты под городом Татарском чехословаками, отдельными отрядами, двинулись на север, намереваясь проскочить к Тобольску. В подавляющей части своей это были интернациональные отряды. Слух о движении этих красных достиг отряда штабс-капитана Казагранди, и последний решил нанести несколько ударов отступающему врагу.

Под городом Тара, что отстоит от Омска примерно верст на двести, произошла встреча отряда штаб-капитана Казагранди с отрядом мадьяр под командой лейтенанта Легетти. Численность белого отряда указывалась выше, красных же было до 250 человек. В результате боя — боевого крещения белых — красные были разбиты. Кроме винтовок, пулеметов, патронов, добычей белых явились сам тов. Легетти и 208 человек, взятых в плен. Следует указать, что лейтенант Легетти был первым организатором интернациональных отрядов Омска. На подошедшем к Таре пароходе “Ольга” пленные были направлены в Омск.

В эти первые дни и недели Гражданской войны в Сибири фронта в полном значении этого слова еще не было. В записках генерала Смолина имеется описание перехода им “фронта” — проскока с красной стороны на белую и встречи им первого “белого” разъезда. Эпизод этот до известной степени характерен, а потому заслуживает быть приведенным здесь.

Преследуемый большевиками, подполковник Смолин бежал из города Туринска, где он проживал у своих родственников после возвращения своего с развалившегося Русско-Германского фронта. Некоторое время он скрывался в окрестностях Туринска, а затем, решив перейти фронт и присоединиться к белым, направился в сторону Кургана. Двигался он по “веревочке”, то есть по рекомендациям верных лиц его переправляли из одного пункта в другой. 18 июня И.С. Смолин со своим возницей прибыл в Белозерское, что в верстах 16 — 18 от города Кургана. Здесь они узнали, что накануне в районе этого села был бой русско-чешского отряда с красными, но результаты боя почему-то не были известны населению села; оно почти пустовало. Оставшиеся говорили, что все жители ушли в поле на работы. Не задерживаясь долго здесь, подкормив лишь свою лошаденку, путники двинулись дальше.

Было чудное летнее утро. Отъехав версты полторы от села, только успела повозка поравняться с ветряными мельницами, как вдруг из-за одной из них появились два вооруженных дюжих детины. Остановив подводу, они задали путникам несколько вопросов и, поверхностно осмотрев телегу, предложили Смолину и вознице следовать за ними к мельнице. Предложение это не на шутку встревожило Смолина, так как по внешнему виду и вообще по тому, как держались вооруженные молодцы, трудно было понять, кто они — красные или белые? Между тем у Смолина в телеге был спрятан револьвер и маленький пакет с бумагами, долженствующими скомпрометировать его владельца в том случае, если бы задержавшие оказались красными.

Подошли к мельнице. Там оказалось еще трое таких же молодчиков, а рядом стояли поседланные кони. Все чины этой заставы или разъезда были несколько на “взводе”. На земле разостлан армяк, на нем бутыль с самогоном, каравай хлеба, селедка. Последовал вторичный допрос. Допрашивавшие особенно интересовались, не встречались ли путникам по дороге какие-либо отряды. Смолин и возница ответили, что отрядов они не встречали, но от крестьян слышали о вчерашнем бое в районе села, но к сожалению, о результатах этого боя они также не могут сообщить, ибо крестьяне сами не знают, кто кому всыпал.

— Конечно, мы им всыпали, — вырвалось у одного из детин.

Кому? — воспользовался подходящей минутой Смолин.

Кому? Знамо дело, красной сволочи, — пояснил другой из служилых, — весь отряд их вчера расхлестали, даже начальника ихнего поймали и угробили, и посейчас лежит он неубранным, вон у той речки.

На душе у Смолина стало сразу легко — значит, белые. В это время третий белогвардеец кричит:

— Да чего там разговаривать. Видно дело, они не красные. Выпьем лучше по этому случаю. Да и вы, ребята, с нами, — закончил он, обращаясь к задержанным.

Выпили, разговорились. Тут Смолин вполне убедился, что имеет дело с белыми — казачьим разъездом, высланным из Кургана. Стало веселее...

Дружески распрощавшись с казаками, наши путники продолжали прерванное свое движение, и к полудню того же дня они были уже в Кургане, добравшись туда без каких-либо новых приключений.

В Кургане в один прекрасный день были получены сведения о том, что в районе Белогорского женского монастыря, находящегося верстах в сорока на запад от города, собирается и сорганизовывается отряд красных. Для ликвидации его был назначен в поход весь Курганский добровольческий отряд, о коем уже говорилось раньше.

Из города выступили в обед. Под вечер пришли в имение местного землевладельца Смолина (этот землевладелец Смолин ничего общего не имел с подполковником Смолиным, о коем говорилось выше; здесь уместно отметить, что фамилия Смолины очень распространена в Западной Сибири, и в частности в Курганском уезде). Конный взвод под командой ротмистра Манжетного74 (всего до 20 всадников), двигаясь впереди отряда, сразу же оцепил усадьбу. Белые конники вошли в господский дом. Все разорено. Всюду грязь, окурки. В доме белые застали каких-то двух-трех крестьян. Последние сказали, что комиссар имения находится у себя в спальне. Приготовив оружие, белые вошли. На прекрасной двуспальной кровати храпит какой-то тип. С ним лежит женщина. На кровати, кроме пружинного матраса и какой-то грязной подстилки под головой, ничего нет. На туалетном столе — пустые бутылки из-под водки и коньяка, стаканы...

При появлении белых женщина вскочила. Она была трезва. Мужчина же продолжал спать, выделывая носом невероятные рулады. Подняли белые этого раба божия. Долго он протирал глаза, ничего не понимая. Наконец, придя в себя, спросил: “Кто вы такие?” Ротмистр Манжетный решил разыграть с комиссаром комедию и, выдав себя и прибывших с ним за красных, объявил, что они присланы сюда, дабы арестовать комиссара за приведение последним имения в полную негодность. Эта шутка попала, по-видимому, не в бровь, а прямо в глаз комиссара. Бедняга аж позеленел от страха. Продолжения, однако, не последовало, так как подошедший в этот момент один из всадников, называя Манжетного “господин ротмистр”, доложил, что начальник отряда прибыл. Услышав это и окончательно проснувшись, бедный комиссар имения пришел в неописуемый ужас, упал на колени и стал просить помиловать его.

На следующее утро белый отряд продолжал свой путь. Дорога от имения Смолина до самого монастыря шла сосновым бором. Прошли еще верст двадцать. Наконец, конному взводу приказано было спешиться. Выслав в обход взвод пехоты, белые в пешем строю всем отрядом повели наступление на монастырь.

Продвигались по лесу. Вот-вот, кажется, начнется стрельба. Но ее все нет. Ожидание становится невыносимым. Наконец, за стволами деревьев забелели постройки монастыря. Он был без ограды. Выстроенный на берегу огромного озера, число которых весьма значительно в данном районе, окруженный вековым бором, монастырь казался чем-то сказочным. Но эта картина еще полностью не открывалась белым: цепь залегла. Прошло несколько минут. Со стороны монастыря никакого движения, шума, шороха. Тогда цепь двинулась дальше, но уже ползком.

Уже отчетливо видна церковь, домики. Вдруг: бум, бум, бум... Удары колокола мерно и торжественно режут зловещую тишину. Мгновение, и в лесной тиши еле-еле слышно церковное пение. Ротмистр Манжетный снял фуражку и перекрестился. Сразу стало очевидным отсутствие красных в монастыре. Белые бойцы вошли в него. Немедленно были выставлены посты, а свободные люди, составив винтовки, вошли в церковь. Там шла литургия. Хор монашек, будучи скрытым от взоров молящихся, казался хором ангелов... Такое неожиданное стечение обстоятельств так подействовало на нервы многих из белых бойцов, что у кое-кого выступили из глаз непрошеные слезы. Ведь только подумать, шли в бой, готовились к смерти и ранам, а встретили богослужение и хор монашек...

Со слов монашек выяснилось, что красные должны были явиться в монастырь за провизией, которую они приказали приготовить, но, узнав, по-видимому, о движении белого отряда, не пришли. Основательно подкрепившись припасами, приготовленными для красных, белые переночевали в монастыре, а на другой день утром тронулись в обратный путь.

Не успели курганцы отдохнуть после своего похода в Белогорский монастырь, как в Кургане было получено новое донесение разведчиков о том, что верстах в восьмидесяти на северо-запад от города из разбежавшихся красноармейцев и сочувствующих Совдепу крестьян и железнодорожных служащих некий Пичугин формирует отряд.

Немедленно, ночью, Курганский отряд был двинут в поход, имея своей задачей разгон организующейся банды и поимку главаря. При этом конный взвод ротмистра Манжетного, с согласия начальника отряда — поручика Грабчика, своих коней оставил в городе, так как, проделав сразу 80 верст, кони все равно измотались бы и потому в бою от них нельзя было бы ждать должной резвости. Седла же белые взяли с собою, так как имелось в виду использование в нужный момент местных крестьянских лошадей. Здесь уместно отметить, что население Западной Сибири в описываемое время было зажиточным. В каждом дворе имелось по нескольку коней, из которых всегда можно было выбрать одного-двух добрых скакунов.

Быстрота движения ставилась поручиком Грабчиком в основу движения на отряд Пичугина. Отряд двигался поэтому безостановочно. В попутных деревнях подводы быстро сменялись, и весь 80-верстный переход был проделан в одни сутки. Когда до местонахождения красных осталось всего верст 10—-15, то в одном из сел люди ротмистра Манжетного подобрали себе хороших коней, и дальше они уже двигались в конном строю. Пехота же продолжала свое движение на подводах.

Наконец, белые подошли версты на четыре к селу, в котором, по сведениям разведки, располагался тов. Пичугин со своим отрядом. Село это находилось на берегу реки, название же его забылось. У красных, в сторону Кургана, было выставлено сторожевое охранение с заставой у мельницы.

Решив отрезать сторожевку, начальник отряда направил конный взвод влево от мельницы по кустарнику, дабы взвод вышел в тыл противника и в подходящий момент атаковал бы врага. Белая же пехота была разбита на две части, причем одна половина повела наступление в лоб, а вторая двинулась к лесу, имея в виду отрезать путь отхода красной заставе.

Прошло с полчаса. Затрещали винтовки, и вскоре на поскотине показался бегущий к деревне противник в количестве человек 30—40. Выхватив из ножен шашки, конные понеслись за красными. Нескольких нагнали и зарубили, но большинство красных, подаваясь вправо, ушли в поле, огороженное пряслами.

У белых началась суматоха: лошади крестьянские, брать препятствия не умеют, разборка же прясел, коих на пути имелось до десятка, должна была занять слишком много времени, тем и дать возможность уйти красным от их преследователей в лес, что чернел за полем. Что делать? Белые подскакали к пряслам, а красные уходят все дальше и дальше. Волей-неволей пришлось белым всадникам спешиться и приняться за разборку прясел. Все же у самого леса белые вновь нагнали красных...

Возвращаясь к своей пехоте, конные услышали одиночные выстрелы, они доносились с середины луга. Ничего особенного не видно. Подъехали. Оказывается, в кочках залег один красный, не сдается и не подпускает близко к себе никого. Белые обозлились, решили так или иначе забрать его. Четыре офицера с разных сторон поползли к красному, в то же время трое других офицеров поднялись во весь рост и направились к тому месту, откуда раздавались выстрелы, прекратившиеся на время. Увидев идущих на него трех белых, красный открыл огонь и тем обнаружил себя. Подходившие немедленно залегли и открыли огонь пачками по направлению выстрелов. Вскоре со стороны красного огонь прекратился. Снова поднялись белые и осторожно двинулись вперед. Огня на этот раз не было. Выждав минут десять, двинулись цепью и нашли израненного красного, оказавшегося мадьяром, а около него целую кучу расстрелянных гильз. Мадьяра, конечно, не пожалели, тем более что взятие его обошлось белым в трех раненых.

Покончив, таким образом, с последним чином красной заставы, белые продолжали свой путь. Впереди шли конные. Вот и село. Никого не видно. Дозор вошел в село. Красных там нет, но жители подозрительно молчаливы. Пока конники обследовали дворы и околицу, пехота, пройдя колонной село, вышла за него. Таким образом, конники оказались в хвосте.

За селом, саженях в двухстах от дороги, находилась мельница. Вправо мокрый луг, а дальше река. Оставив своих людей позади пехоты, ротмистр Манжетный со своим вестовым поехал в голову колонны к начальнику отряда. Подъезжая к нему, Манжетный вдруг видит, что от мельницы навстречу отряду движется подвода. Внезапно она поворачивает и вскачь бросается наутек. Манжетный дал шпоры своему коню и за подводой. Остановил... В ней оказалась партия винтовок, которую сопровождал один красноармеец. Он хотел было вскинуть винтовку, но выстрел из “смита” оборвал его жизнь. Подбежали белые пехотинцы, подъехало несколько всадников... Вдруг кто-то крикнул: “Противник вправо!”...

На лугу, в стороне реки, видны были люди — целая цепь. Она медленно отходит к реке. Расстояние до нее — шагов шестьсот. Поручик Грабчик скомандовал: “Кавалерия в атаку”...

Ротмистр Манжетный скомандовал: “Шашки к бою”... Оглянулся на своих, а их всего человек шесть—восемь. “Где остальные?” — спросил он их. “Начальник отряда послал в деревню”, — последовал ответ. Делать нечего: “Марш — марш”...

Понеслись. Не успели проскакать двухсот шагов, как из травы поднимается цепь человек в сорок. “Ну, конец: залп и прощай божий свет”, — молнией проносится в мозгу Манжетного, но он скачет вперед и неистово кричит “Ура!”.

Белые конники подскакали к цепи. Стрельбы нет. Красные стоят, подняв руки, а винтовки их на земле... Ротмистр приказывает им отойти от винтовок на 50 шагов, оставляет около них двух всадников, а с остальными несется дальше. На душе стало сразу легче...

Вторая цепь, и та же картина... Осталось всего трое: ротмистр Манжетный, его вестовой и ахтырский гусар, штабс-ротмистр Гусев... Последний пришпорил коня и стрелой помчался к реке. У ротмистра Манжетного конь завяз в болоте. Пришлось спешиться. Кое-как выбрался. Сел на коня — и к реке...

На берегу Гусев, держа коня в поводу, целится из карабина в какого-то человека, стоящего по пояс в воде с сапогами на плечах.

— Это Пичугин, — говорит Гусев.

Кубарем скатился с коня в воду Манжетный. Пригрозил пистолетом и за шиворот вытащил на берег “господина с сапогами”. Обыскали. По документам действительно Пичугин...

Но тут белым бойцам пришлось пережить несколько жутких минут: речка неширокая, всего шагов сто, поросшая по тому берегу кустарником, в котором ясно видны были люди и винтовки. Берег же, на котором находились белые, был низкий и шагов на двести ни одного кустика.

Ведут Манжетный с Гусевым пленного, а сами так и ждут стрельбы в спину. Готовы, кажется, были превратиться в мышь, чтоб не служить мишенью... А главное, они были в этот момент беспомощны: всего двое, так как вестовой вел лошадей... Наконец добрались до кустов. Тут еще раз обыскали пленного. Нашли у него пистолет “стейер”, который, как трофей, взял Гусев. (Между прочим, из этого “стейера” штабс-ротмистр Гусев вскоре застрелился под Далматовом, будучи раненным в обе ноги.)

Все пленные стояли кучей там, где их забрали конные. Красные находились под охраной шести всадников. Пехота же белых не пожелала мочить ноги и наблюдала за всей этой картиной с дороги. По приказанию ротмистра Манжетного бывший красный начальник построил бывших своих подчиненных, а ныне пленных, скомандовал и повел их на дорогу. Сделал это он, конечно, не сразу, сначала отнекивался, но потом, после нескольких убедительных слов, исполнил требование.

Подошли к отряду. Пленных стали допрашивать. Пичугин оказался бывшим солдатом лейб-гвардии Преображенского полка. Кроме него, среди пленных оказался один видный большевик — военрук, в прошлом сиделец казенной винной лавки. Остальные же были мобилизованные. Первых двух арестовали, а остальным было приказано разойтись по домам. Человек пять из пленных тут же изъявили желание поступить в отряд белых и были приняты. Отряд вернулся в село. Так без потерь курганцы приобрели от противника около 150 винтовок, в которых чувствовался такой недостаток у белых. Пичугин же и военрук на обратном пути отряда были расстреляны, ибо таковое решение вынесли на совещании старшие офицеры отряда.

Заканчивая описание первых действий Курганского добровольческого отряда в районе родного города, хочется отметить, что данные, на первый взгляд не заслуживающие особого внимания мелочи организационной и боевой работы белых все же характерны. Следя за действиями Курганского добровольческого отряда, мы видим, в какой обстановке и при каких условиях создавались вооруженные силы Белой Сибири, что являлось их кадром и какого рода трения пришлось перебороть на местах отдельным белым отрядам, прежде чем, будучи руководимыми единой волей, устремиться на запад в борьбе за свободу России.

Освобождение Западной Сибири

Как видно из предыдущего, весь участок Великого Сибирского пути от ст. Миас (что западнее Челябинска) до ст. Тайга (что близ Томска) к 10 числам июня месяца находился в руках противобольшевиков. Освобожденная территория в эти дни представляла собою не столь более или менее обширный плацдарм, сколь длинную и узкую полоску, которую противник мог легко прорвать во многих местах. Поэтому неотложной задачей противобольшевиков являлось распространение их власти на близлежащие районы.

С первых дней своего выступления чешское командование стало торопить русских, настаивая на немедленном выдвижении в боевую линию только еще создающихся русских отрядов. Настояния эти чешское командование обосновывало на необходимости использовать создавшуюся обстановку: захватить почин в свои руки и нанести не успевшему опомниться врагу сокрушительные удары. Но с другой стороны, целесообразно ли было ввести в действие еще не сорганизованные как следует части? Военная наука самым категорическим образом восстает против этого. Но она также и не разрешает понапрасну тратить время. “Не давай опомниться врагу, бей его кулаком, но не растопыренными пальцами”. Одно положение как бы отрицает другое. Приходилось искать среднее решение, кое в итоге дало бы наибольший плюс. И вот для разрешения положения в июне 1918 года требовались глубокий и быстрый ум, твердая непоколебимая воля и опыт великана военного дела. Этого не было. Военачальники противобольшевиков были молодые, правда, доблестные офицеры, водившие с успехом свои части в бой, но знаний и опыта особых у них не было, и они не были даже полностью объединены, так как во главе стояли два командующих, два штаба... Перед чехами стояли их задачи: установление связи между всеми чехословацкими отрядами, очищение пути на восток и, наконец, создание Восточного противогерманского фронта. Перед русским же командованием стояли иные задачи: захват жизненных центров страны, полное ее освобождение, и только после этого можно было бы говорить о воссоздании Русско-Германского фронта.

На этой почве с первых же дней совместной работы между чешским и русским командованиями возникли трения. Одним казалось, что их соратники медлят, не проявляют должной дееспособности, тратят понапрасну время. Другие же считали, что их союзнички делать сами ничего не хотят, а лишь стремятся укрыться поскорей за спины своих друзей-братьев. Немало усугубляли дело также, конечно, и личные бестактности некоторых руководителей как той, так и другой сторон.

* * *

Потратив в общем до двух недель на создание частей (срок, во всяком случае, не слишком большой), противобольшевики перешли в 20-х числах июня месяца в общее наступление по расходящимся линиям: Гайда с Пепеляевым двинулись на восток, вдоль по линии Великого Сибирского пути, а Вержбицкий и Сыровой — на запад, по дороге на Тюмень

Движение частей Сибирской Народной армии, поддерживаемых чехословаками, из района города Омска на запад представляется в следующем виде:

1. На крайнем открытом правом фланге действовал партизанский отряд штабс-капитана Казагранди, спускавшийся вниз по Иртышу.

2. Левее этого отряда, по железной дороге Омск—Тюмень, двигалась главная группа противобольшевиков — колонна полковника Вержбицкого (русские и чехословаки).

3. Левее нее на путях из Кургана в Тюмень оперировал партизанский отряд подполковника Смолина.

4. Еще левее, в направлении на город Шадринск, действовала колонна подполковника Панкова, усиленная чешским батальоном. Эта команда должна была поддерживать связь с частями полковника Войцеховского.

5. Чешско-Русские части полковника Войцеховского75 базировались на Челябинск.

Следует иметь в виду, что Челябинск в описываемое время являлся одним из значительных противоболыпевистских центров, где шли формирования русских народных полков, и откуда, сильной рукой полковника Войцеховского, чешские и русские части направлялись как в сторону Уфы, так и Екатеринбурга.

Ко времени перехода противобольшевиков в наступление силы их на Западно-Сибирском фронте определяются примерно следующими цифрами:

1. Партизанский отряд штабс-капитана Казагранди - 90 человек 1 орудие

2. Колонна полковника Вержбицкого (русские и чехи) – 1100-1200 человек и 7(?) орудий

3. Партизанский отряд подполковника Смолина – 80 человек

4. Колонна подполковника Панкова (русские и чехи) – 500 человек и 1(?) орудие

Итого 1800-1900 человек и 9 (?) орудий

(Вопросительный знак, поставленный в скобках против орудий в колоннах полковника. Вержбицкого и подполковника Панкова, означает, что число орудий находится под сомнением. Так, по некоторым сведениям, в колонне полковника Вержбицкого было 9 орудий (2+2+2+3). В колонне подполковника Панкова орудие при атаке этой колонной города Далматова уже было, но когда оно появилось — точно установить не удалось.)

Своим общим заданием колонны имели очищение территории Западной Сибири от красных и уничтожение встречающихся на пути красных отрядов. Более подробные данные о заданиях каждой колонны будут приведены ниже при описании действий этих колонн.

Относительно частей новообразованной Сибирской Народной армии, принимавших участие в борьбе с большевиками летом и осенью 1918 года на Западно-Сибирском фронте, удалось собрать следующие данные.

Пехота. 1-й Степной Сибирский стрелковый полк в момент его выступления из Омска насчитывал в своих рядах до 150 человек, В подавляющем своем большинстве это были офицеры. Полк состоял из четырех стрелковых рот по 30—40 человек в каждой и пулеметной команды — 5—6 “льюисов”. Кроме того, конечно, была хозяйственная часть. Командиром полка, как это уже указывалось выше, был капитан Жилинский — георгиевский кавалер Великой войны. Помощником его и в то же время начальником хозяйственной части был штабс-капитан Доможиров76 — адъютант 43-го Сибирского стрелкового полка старой армии.

2-й Степной Сибирский стрелковый полк, сформированный, подобно 1-му, в Омске, насчитывал в своих рядах при выступлении из родного города также до 150 чинов. Но в Кургане, куда полк прибыл из Омска, он был усилен Курганским добровольческим отрядом под командой поручика Грабчика (до 100 человек), о котором уже говорилось в главах второй и четвертой. Командиром полка был подполковник Панков, но так как он являлся в то же самое время и начальником колонны, в состав которой, кроме русских, входил также и батальон чехословаков, то цепи 2-го полка на врага водил обычно отчаянно храбрый помощник подполковника Панкова — капитан Мельников.

3-й Степной Сибирский стрелковый полк, зародившийся также в Омске, был вскоре усилен двумя ротами, сформировавшимися в городе Петропавловске (смотри главу вторую), после чего его численность достигла примерно также цифры в 150 человек. Подразделялся он также на четыре стрелковые роты и пулеметную команду. Командиром полка значился, как то уже было своевременно указано, подполковник Черкасов. По своей инвалидности он не мог водить полк в бой, и в полку видную роль играл капитан Вержболович — по роду оружия артиллерист, оказавшийся чрезвычайно деятельным, распорядительным и боевым офицером. К чести подполковника Черкасова должно отметить, что он не препятствовал капитану Вержболовичу наводить порядок, держась скромно в стороне.

Конница. Сибирский казак — сотник Тимофеев после переворота в течение нескольких дней сформировал в городе Омске из своих станичников отряд коней в 50—70. При выступлении на фронт отряд этот был придан 1-му Степному Сибирскому полку, так как последний конной разведки не имел. В дальнейшем отряд сотника Тимофеева продолжал находиться при 1 -м полку. Переходы, военные действия и привалы быстро сроднили отрядников с чинами полка, и когда, где-то в районе Ишима—Ялуторовска, сотник Тимофеев уехал в Омск за получением какой-то амуниции и вместо него во главе конников встал сотник Вальшевский, донской казак по происхождению, то отряд очень быстро превратился в команду конных разведчиков 1-го Степного Сибирского стрелкового полка. Сотник Тимофеев из командировки не вернулся. Сотник же Вальшевский оказался дельным и храбрым офицером.

2-й Сибирской казачий полк, присоединившийся к колонне полковника Вержбицкого в районе ст. Омутинская, был создан в Омске. Сведений о нем, к сожалению, собрать не удалось. Известно только, что одним из дивизионов полка командовал есаул Блохин.

Артиллерия. 1-я Степная Сибирская батарея была сформирована в Омске. Командиром ее был капитан Плотников. Старшим офицером — капитан Козлов. Батарея была воорркена двумя 3-дюймовыми орудиями образца 1902 года. В строю значилось 33 человека — 25 офицеров, 6 кадет и 2 старых солдата, поступивших добровольцами. Капитан Плотников был дельным офицером и хорошим артиллеристом.

Среди чинов батареи можно отметить штабс-капитана Фролова — боевого офицера и хорошего артиллериста, игравшего видную роль в батарее. Одним из орудий батареи командовал подпоручик Гайкович77 — лихой офицер, позднее с успехом командовавший одной из батарей в армии адмирала Колчака.

Официальное наименование 42-линейной гаубичной батареи, которой командовал капитан Остальский, к сожалению, установить не удалось. Вооружена эта батарея была двумя гаубицами и обеспечена весьма небольшим числом снарядов. По некоторым сведениям, в колонне полковника Вержбицкого имелась еще одна двухорудийная батарея, коею командовал капитан Седов (?), но сведений о ней совершенно не удалось собрать.

Броневики. При движении колонны полковника Вержбицкого на город Ялуторовск и дальше на Тюмень, трудами чинов колонны из подручного материала был создан самодельный бронепоезд. Определенной команды он не имел и обслуживался поочередно сменяющимися ротами 1-го и 3-го Степных Сибирских стрелковых полков.

Партизанские отряды. Отряды штабс-капитана Казагранди и подполковника Смолина мало чем отличались от “регулярных” частей Сибирской Народной армии, разве только большей дееспособностью и предприимчивостью их начальников по сравнению с командирами “регулярных” полков. <...>

Чехословацкие части. При движении частей Сибирской Народной армии на запад от Омска с ними следовали, главным образом во второй линии, а в нужную минуту оказывали свое содействие и помощь части 2-го и 6-го (?) чехословацких полков и трехорудийная батарея капитана Кречержика. Выяснить точное количество чехословаков (батальонов и рот), принимавших участие в движении на Тюмень, к сожалению, не удалось. Можно только сказать, что чехословацкие роты были более полного состава, нежели русские. Вооружены и экипированы они были однообразно и лучше русских частей. Как-никак, это были уже сколоченные части, и они заметно выигрывали в сравнении с довольно разношерстно одетыми и еще хуже того вооруженными хозяевами страны — чинами русских белых полков.

СИБИРСКИЙ МАРШ

Вспоили вы нас и вскормили,

Сибири родные поля,

И мы беззаветно любили

Тебя, страна снега и льда.

Теперь же грозный час борьбы настал, настал,

Коварный враг на нас напал, напал.

И каждому, кто Руси — сын, кто Руси — сын,

На бой с врагом лишь путь один, один, один...

Мы жили мечтою счастливой,

Глубоко Тебя полюбив,

Благие у нас все порывы,

Но кровью Тебя обагрим.

Вперед, вперед, смелее...

Сибири поля опустели,

Добровольцы готовы в поход.

За край родимый, к заветной цели,

Пусть каждый с верою идет, идет, идет...

Мы знаем, то время настанет,

Блеснут из-за тучи лучи,

И радостный день засияет,

И вложим мы в ножны мечи.

Теперь же грозный час борьбы настал, настал,

Борьбы за честь, борьбы за светлый идеал,

И каждому, кто Руси — сын, кто Руси — сын,

На бой кровавый путь один, лишь путь один...

Действия отрядов штабс-капитана Казагранди и полковника Киселева

Выше уже говорилось о первых действиях отряда шт.-капитана Казагранди — разгроме им красного отряда тов. Легетти под городом Тарой. Теперь кратко укажем, что в Таре к шт.-капитану Казагранди присоединился Тарский повстанческий отряд под командой шт.-капитана Черкеса78 и в составе 19 человек. Затем, при дальнейшем движении отряда Казагранди в сторону Тобольска, последовал ряд мелких стычек с противником, неизбежно кончавшихся победой белых и захватом последними ряда трофеев. Так, например, у устья реки Тавды, близ села Бачалина, белыми был захвачен катер с 25 красноармейцами-разведчиками.

На своем пути отряд Казагранди встречал со стороны местного населения исключительно и в высшей степени сочувственное отношение. Всюду белых снабжали, как продовольствием, так и деньгами. Под городом Тарой, например, крестьяне преподнесли отряду около 2 000 000 рублей.

Этими краткими сведениями приходится ограничиться в описании боевой работы отряда штабс-капитана Казагранди, позднее полковника, который был, несомненно, офицером исключительного мужества и боевой доблести, обладающим к тому же и свойствами хорошего организатора в обстановке Гражданской войны. Никогда не унывающий, весьма энергичный и дисциплинированный, он, пользуясь любовью и преданностью своих подчиненных, умел прививать им эти личные свои свойства. Отряд Казагранди, благодаря неустанным заботам своего командира, редко испытывал материальные затруднения и, следуя его примеру, доблестно и всегда успешно выполнял ставимые ему боевые задачи. В заключение следует указать, что имя Казагранди, как офицера и начальника, связанное со многими блестящими и лихими делами белых, приобрело в Сибири и в Приуралье широкую и вполне заслуженную большую и добрую известность. Оба помощника Казагранди — капитаны Цветков и Ушаков — были также выдающимися во всех отношениях офицерами и незаменимыми в разрешении и выполнении тех или иных боевых задач.

* * *

В городе Тобольске в руки белых власть перешла без участия чехословаков — в результате выступления местной подпольной офицерской организации. По очищении города от красных стало известно, что военная власть принадлежит полковнику Киселеву — офицеру 42-го Сибирского стрелкового полка старой армии. Здесь, как и в других местах, была открыта запись желающих поступить добровольцами в белый отряд. Таковых набралось всего до 100 человек, и с ними полковник Киселев двинулся на юг, навстречу молодым сибирским частям, двигающимся со стороны города Омска.

Несколько слов о полковнике Киселеве: это был храбрый боевой офицер. В Великую войну он был тяжело контужен. В результате с течением времени он постепенно становился все более и более ненормальным. Кроме того, он злоупотреблял спиртными напитками. Помощником его и в то же время начальником хозяйственной части был назначен подполковник Бордзиловский79, по роду оружия артиллерист, долгое время служивший в дворцовом ведомстве (Великая война застала его на должности коменданта Гатчинского дворца).

Двигаясь вверх по Тоболу, отряд полковника Киселева, после ряда незначительных стычек с красными, соединился с отрядом штабс-капитана Казагранди у села Бачалина. В это время в рядах Тобольского отряда насчитывалось не более 120 —150 человек, разбитых на три роты.

После соединения оба отряда под обшей командой полковника Киселева двинулись к Тюмени, но вначале, по причине отсутствия связи с главными силами — колонной полковника Вержбицкого, поход совершался довольно медленно. Только после боя под селом Покровским полковник Киселев вошел в связь с полковником Вержбицким, связавшись разъездами у деревни Криводановой, что в 40 верстах от города Тюмени.

Выдвижение колонны полковника Вержбицкого от Омска к линии Тобола

21 июня, это был второй день Святой Троицы, полковник Вержбицкий выступил из Омска на город Ишим во главе колонны войск, состоящей из не вполне еще сформированных 1-го и 3-го Степных Сибирских стрелковых полков, конного отряда сотника Тимофеева и батарей капитанов Плотникова и Остальского. Численность колонны в момент выступления ее из Омска равнялась всего 348 человекам. В дальнейшем эта горсть людей явилась ядром и основой славной 4-й Сибирской стрелковой дивизии.

Так как линия железной дороги от Омска до Ишима была уже очищена от большевиков, то передвижение частей колонн полковника Вержбицкого было произведено по железной дороге. Части были переброшены двумя эшелонами, каждый по 30—40 вагонов. В первом эшелоне проследовали 1-й Степной полк с отрядом сотника Тимофеева и одной батареей. Вторым эшелоном прошли: штаб полковника Вержбицкого, 3-й Степной полк, другая батарея и хозяйственная часть отряда.

27 июня части полковника Вержбицкого находились в городе Ишиме, где к ним присоединился гарнизон города — Отдельная Ишимская офицерская рота численностью в 30 бойцов. На усиление колонны полковника Вержбицкого в Ишим из Омска прибыли части чехословацкой пехоты со своей трехорудийной батареей. Здесь же в Ишиме была закончена организация частей. Этим временем из Омска прибыл командующий армией — генерал-майор Гришин-Алмазов. Он произвел смотр частям, после чего те выступили в поход.

Уместно сказать несколько слов о сравнительно незначительном происшествии, имевшем место в городе в пулеметной команде 1-го Степного Сибирского стрелкового полка. Дело в том, что чины этой команды, находясь под известным градусом, смеха ради, выпустили из пулемета ленту по саду. Конечно, немедленно прибыло начальство. Штабс-капитан Доможиров очень волновался и хотел всех переарестовать, но в конце концов все обошлось без особых репрессий. Эта мелочь, о которой не хотелось бы упоминать, характерна: 1) она указала на недостаточную сознательность некоторых чинов кадра армии, офицеров, видимо полагавших, что за честь и свободу России можно бороться и в то же время допускать подобные “шутки”, 2) она указала на наличие распущенности в частях, распущенности, воспринятой русскими людьми со времен революции и особенно по водворении большевиков, 3) она вызывала старших начальников белых на принятие тех или иных решений в целях борьбы с этим, недопустимым в любой армии, явлением. Как же отнеслись к этой “шутке” старшие начальники? История была потушена: слишком мало было бойцов в рядах, это были свои офицеры, а потому на первый раз простили.

28 июня противобольшевики выступили из Ишима. И с этого дня для молодых частей началась пора военных действий.

В то время как части полковника Вержбицкого находились в городе Ишиме, а красные сосредоточивались на ст. Голышманово, что в 70 верстах на запад от Ишима, передовые части противников вели разведку и беспокоили друг друга. Со стороны белых здесь действовал конный отряд сабель в 50—60. Кто командовал этим отрядом — выяснить не удалось.

Первыми из Ишима были выдвинуты чехи с батареей капитана Плотникова. По железной дороге в эшелоне они были переброшены до станции Карасульская, что примерно верстах в сорока на запад от города. Тут они выгрузились и двинулись по тракту на север от железной дороги. По сведениям белой разведки, этим путем на Ишим шла колонна красных.

29 июня у деревни Крутая Речка, что примерно верстах в 12— 15 от станции Карасульская, на утренней заре произошло первое столкновение. Со стороны красных в деле также принимала участие артиллерия. В результате трехчасового боя красные были сбиты. При этом во время боя белая батарея подбила у красных одно орудие. По сведениям жителей и пленных, командир красной батареи был ранен. Бой этот обошелся чехам, в несколько человек раненых. Во всяком случае, часам к 10 утра противобольшевики были уже в деревне Крутая Речка. Передохнув здесь немного, они продолжали свое движение к Голышманову, до которого теперь оставалось примерно верст 20 — 25.

Этим временем главные силы колонны полковника Вержбицкого двигались из Ишима на запад по железной дороге в эшелонах. Отступая, красные всячески старались затруднить продвижение белых вперед. Они оставляли в выемках на путях вагоны, устраивали баррикады, портили стрелки и т. п. На ст. Карасульская белые наткнулись на три тела зверски умученных большевиками белых бойцов.

30 июня обходная колонна противобольшевиков (чехи и батарея капитана Плотникова) заняли Голышманово. Тут белые установили, что силы красных, находившихся здесь накануне, достигали полутора тысяч. Сейчас они находились в полном отступлении, отходя к ст. Омутинская, что в 58 верстах на запад от ст. Голышманово, у которой, по слухам, они намеревались оказать сопротивление белым. Целый день простояла обходная колонна противобольшевиков в Голышманове, поджидая прибытия главных сил. Наконец, в сумерках, те прибыли.

Этим временем из тыла в распоряжение полковника Вержбицкого прибыл 2-й Сибирский казачий полк. Прибытие его было очень уместно, так как противобольшевикам предстояло в ближайшие дни атаковать позицию красных у ст. Омутинская.

2 июля произошел этот бой. Он был тяжел для белых, так как силы. были неравны, да кроме того, некоторые обстоятельства не дали белым возможности своевременно ввести в дело все свои силы. Дело обстояло так. Под прикрытием бронепоезда головным эшелоном двигался 3-й Степной Сибирский стрелковый полк. За ним, во втором эшелоне, следовал 1-й Степной Сибирский стрелковый полк. Прибыв под ст. Омутинская и выгрузившись, полки должны были атаковать ее, действуя: 1-й полк к северу от полотна железной дороги, а 3-й к югу от него.

Сначала все шло гладко: 3-й Степной полк подтянулся к ст. Омутинская верст на 7 — 8. Здесь он выгрузился и, развернувшись в боевой порядок, медленно двинулся вперед к станции. С минуты на минуту ожидалось прибытие 1-го полка, но он почему-то не показывался. Белая батарея, ставшая в лесу за расположением 3-го полка, редким огнем обстреливала станцию. Белые стрелки сошлись с противником на 200 шагов. Бой разгорался, а 1-го Степного все не было. Что за причина?

Правый фланг 3-го Степного полка был совершенно обнажен. Отсутствие белых к северу от полотна железной дороги, естественно, не могло ускользнуть от внимания красных, и вот — там показалась колонна красных. Она двигалась с Омутинской на село Сорокине и, видимо, имела своим заданием выход на базу 3-го Степного полка — его эшелон, стоящий ныне порожняком верстах в 3—4 за фронтом полка, точнее, за его правым флангом.

Это движение красных было вовремя замечено белыми, и против них был выдвинут отряд — один взвод пехоты (30 человек) под командой штабс-капитана Филимонова и взвод конницы (30 коней) под командой подъесаула Дружинина. На полпути между Сорокином и линией железной дороги имеются две маленькие деревушки. Белые успели вовремя занять их. Между тем красные, двигаясь от Сорокина к линии железной дороги и встретив сопротивление, остановились, а затем несколько подались назад.

Этим временем бой под Омутинской продолжался. Белые орудия вели обстрел станции. По сведениям, попадания были весьма удачны. Между тем опасения за свой правый фланг в штабе 3-го полка не проходили. Откуда-то были получены сведения, что красные, остановленные на своем пути от Сорокина к эшелону, ведут теперь более глубокий обход, двигаясь к большому железнодорожному мосту, что примерно верстах в 18 к востоку от Сорокина. Так как никаких резервов у командира 3-го полка, насчитывавшего в своих рядах всего-то до 150 человек, не было и не могло быть, то к железнодорожному мосту был направлен тот же штабс-капитан Филимонов с его людьми.

Проделав верст 12—15, штабс-капитан Филимонов к 16 часам прибыл к мосту. Там было все спокойно: мост только что был занят ротой чехов, коих кто-то в поспешности принял, видимо, за красных. Эти чехи вышли откуда-то с севера. Они, видимо, принадлежали к составу обходной чешской колонны. По прибытии штабс-капитана Филимонова чехи оставили на его попечение железнодорожный мост, а сами направились вперед, к станции Омутинская.

Через некоторое время после ухода чехов к железнодорожному мосту прибыл эшелон 1-го полка, опоздавший из-за крушения, произошедшего утром. Оказывается, красные спустили поезд под откос: видимо, были развинчены рельсы. При крушении среди людей пострадало немного, но коней было покалечено порядочно. До Омутинской еще было слишком далеко, и полку, выгрузившемуся из разбитого эшелона, пришлось ждать, пока прибудет новый состав. Прибыв на мост, охраняемый штабс-капитаном Филимоновым, 1-й полк выгрузился и походным порядком проследовал дальше, направляясь на предназначенный ему участок.

Вступление ли 1-го полка в боевую линию, или же только одно его появление в пределах наблюдений красных, или же, наконец, иная какая причина, но, так или иначе, красные стали отступать, и в сумерках белые были на ст. Омутинская, где и заночевали.

Более или менее подробного отчета о потерях обеих сторон в этом бою составить не удалось. Единственно, имеющиеся данные относятся в 1-й батарее капитана Плотникова. Она потеряла убитыми двух добровольцев-кадет Омского кадетского корпуса — Одинцова и Караваева.

После тяжелого и неравного боя под Омутинской части колонны полковника Вержбицкого провели ночь с 2 на 3 июля на станции и в селе того же наименования. Затем последовало быстрое движение, и 4 июля белые были уже у ст. Вагай. Здесь большевики заняли позицию по опушке леса у глухого разъезда, что в нескольких верстах на восток от станции. Позиция у них была вполне хороша, так как на протяжении примерно 3—4 верст противник должен был двигаться почти по совершенно открытой местности, в то время как движение и перегруппировку красных сил должен был скрывать лес.

К глухому разъезду белые приблизились ночью. Не доходя верст 5 до него, эшелоны остановились в поле. Выгрузились. Оба пехотных полка (1-й и 3-й Степные) развернулись в боевой порядок. При этом 1-й занял участок к северу от железной дороги, а 3-й — к югу от нее. Цепи тронулись...

Приближался рассвет. На белый бронепоезд, команду коего в этот момент составляла 3-я рота 1-го Степного, явился начальник колонны. Он был недоволен тем, что бронепоезд болтается на месте. “Вагай уже оставлен красными, они бегут, а вы еще тут околачиваетесь, — были его слова. — Немедленно отправляйтесь вперед”. Бронепоезд тронулся...

Вот и разъезд. Видны уже станционные постройки. Полная тишина, не заметно никакого движения. Бронепоезд прошел семафор и входную стрелку. Против станционного барака, на запасном пути, стоит состав с сеном. Бронепоезд почти уж поравнялся с ним, как затрещали пулеметы: состав с сеном оказался замаскированным красным бронепоездом, который открыл огонь по белому. Заговорила и красная батарея. Белый бронепоезд попал в “переплет”, на нем стало “жарко”. Стало уже совершенно светло, бой продолжался...

Примерно часа полтора бились враждебные бронепоезда. Наконец белый, видимо испытывая недостаток в воде, принужден был податься назад и отступить. Этим временем белая пехота сблизилась с красной, примерно шагов на 200—300, залегла и окопалась. Белая гаубичная батарея тем временем гвоздила по станции. Время шло...

Обходная колонна противоболыыевиков, составленная из сибирских казаков и чехословацкой пехоты, лесом вышла прямо на станцию. Этот удар был неожиданным для красных. Чехи действовали молодцами. Между прочим, несколько охотников-чехов проникли на станцию и тут на глазах у красноармейцев подорвали одну большевистскую броневую машину. Подрыв ее явился толчком: в рядах красных войск возникла паника. Весть о белой коннице, появившейся под станцией, только способствовала усилению паники. Дело красных в этот день было проиграно. Они поспешно уходили на запад. Белая пехота заняла глухой разъезд, а затем и станцию Вагай, где вся колонна и заночевала.

На следующий день, 5 июля, противобольшевики двигаются к городу Ялуторовску. 1-й и 3-й Степные полки направляются в обход города с юга и двигаются двумя колоннами. Чехи продвигаются прямо вдоль по линии железной дороги.

Не доходя верст трех до Тобола, 3-й Степной полк остановился на заимке. Вперед была выслана разведка. Она нащупала местонахождение парома. Красных слышно не было. На рассвете на этом пароме 3-й полк благополучно переправился через Тобол и часов в 10 утра вышел на городскую тюрьму, находящуюся верстах в двух на юг от города. Здесь красные оказали слабое сопротивление. Тюрьма перешла в руки белых. В ней оказалось до 170 местных крестьян, посаженных советскими властями за саботаж и прочие преступления против революции. Белые поспешили их освободить...

Крестным ходом и звоном во все колокола было встречено вступление белых войск в город Ялуторовск. Первым в него вошел 3-й Степной, потом чехи, и, наконец, подтянулся и 1-й Степной, проделавший, по заданию, наибольший крюк. К 7 июля весь район, прилежащий к реке Тоболу, был уже очищен от красных. Отряд подполковника Смолина вошел в связь с колонной полковника Вержбицкого.

Между прочим, местное крестьянство было сильно восстановлено против большевиков. Оно приняло весьма деятельное участие в поимке разбежавшихся и пытающихся скрыться на местах красных деятелей. Можно отметить, что латыша, бывшего при красных комендантом “Дома Республики” в городе Омске, крестьяне ловили несколько раз, так как в первый раз, будучи доставленным в город в штаб белых, ему удалось бежать, обманув бдительность приставленных к нему караульных.

Характерно также отметить что в районе ст. Омутинская к белым перебежал начальник авиационного парка красных. Он со своим помощником проскочил через красные посты на автомобиле. Прибыв в штаб полковника Вержбицкого, он просил, чтобы белые завтра не стреляли по аппаратам, так как они завтра перелетят к ним, кроме того, он предлагал дать ему небольшую команду для захвата всей базы авиационного парка. Сначала ему не поверили, но затем согласились дать людей с условием, что в случае западни первая пуля будет ему.

На следующий день, действительно, белые войска увидели, как один за другим в их тыл перелетело несколько аппаратов со стороны красных, а ночью полковник Вержбицкий направил команду для захвата авиационной базы согласно указаниям перебежчиков. База эта находилась где-то неподалеку, но в стороне от линии железной дороги. В полной целости и сохранности она перешла в руки белых.

Казалось бы, что перелет на сторону белых целого авиационного отряда должен был бы дать большие преимущества белым и, конечно, должен был бы ими быть использован, но, к сожалению, результатов никаких не последовало, так как по тем или иным причинам авиационный отряд не остался в составе колонны полковника Вержбицкого, но отбыл в тыл белых...

Действия партизанского отряда подполковника Смолина

21 июня только что прибывший в Омск через Курган из Туринска подполковник Смолин получил разрешение на сформирование партизанского отряда для действий в округе Курган—Тюмень—Шадринск. Так как этому отряду суждено было сыграть в течение нижеописываемых операций далеко не последнюю роль, то да разрешено будет несколько подробнее остановиться на истории его создания.

Как уже известно из предыдущих материалов, 18 июня в Курган прибыл некий подполковник Смолин, проживавший до этого в городе Туринске и бежавший оттуда из-за преследования большевиков. Не задерживаясь в Кургане, Смолин проехал в Омск, с которым он был связан своей службой в мирное время в 44-м Сибирском стрелковом полку. В Омске он представился командующему армией — генералу Гришину-Алмазову и командиру Степного корпуса — генералу Иванову-Ринову. Тому и другому он подробно доложил, что видел и знал о районе, пройденном им после побега из Туринска, а также и свои соображения о значении решительных партизанских действий на важнейших путях сообщений красных. Подполковник Смолин просил разрешения на сформирование в Кургане хотя бы небольшого партизанского отряда для действий в треугольнике Курган—Тюмень—Камышлов или же для выполнения тех задач, кои командование найдет более целесообразными. План подполковника Смолина был одобрен, и ему был дан недельный срок для сформирования отряда в кургане. В этих целях курганский воинский начальник должен был выделить в распоряжение подполковника Смолина 40 вооруженных конных и пеших добровольцев, а чешский батальон, стоявший там же, в Кургане, должен был усилить отряд подполковника Смолина 30—40 стрелками (чехами).

Отряду ставилась задача: 1) выдвинувшись из Кургана, занять Исетское, лежащее на пересечении двух трактов: Курган—Тюмень и Ялуторовск—Шадринск, 2) удерживая этот пункт, иметь связь с частями войск, наступающими с одной стороны по линии железной дороги Омск—Ялуторовск—Тюмень, а с другой стороны—Курган— Шадринск, 3) иметь неослабное наблюдение за всем районом Курган—Ялуторовск—Шадринск. В оперативном отношении подполковник Смолин подчинялся начальнику колонны, наступающей на Шадринск.

От села Исетского до Шадринска около 100 верст, а от того же села до Ялуторовска немногим более 50 верст. Телеграфной линии между этими пунктами, а также между Исетским и Курганом не имелось. При подобных условиях поставленная задача подполковнику Смолину показалась невыполнимой, а потому он выговорил себе некоторую свободу действий и право широкого проявления инициативы.

Перед своим отъездом из Омска подполковник Смолин вновь представился генералу Иванову-Ринову для получения от него дополнительных указаний и общей ориентировки. Все это было генералом охотно исполнено, при этом он особое внимание уделил вопросу о личной инициативе, посвятив ему довольно пространную речь. Денежных сумм подполковник Смолин в Омске не получил, но генерал Иванов-Ринов обещал ему, по получении донесения о сформировании отряда, выслать денежный аванс. Следует сказать, что говорил Иванов-Ринов складно и красиво. Он вообще недурно владел словом и любил говорить речи.

Снабженный соответствующими документами и даже шифром, подполковник Смолин выехал из Омска в Курган на следующий день, 22 июня, в эшелоне подполковника Панкова. 24 июня партизанский отряд подполковника Смолина уже был сформирован. Он состоял из 79 человек, в том числе 35 чехов и 44 русских. Среди последних было 16 человек конных под начальством ротмистра Манжетного. Состав русских был следующим: 25 офицеров, 4 вольноопределяющихся, 6 солдат из местных крестьян и 9 человек учащейся курганской молодежи. Состав отряда, в общем, удовлетворял подполковника Смолина: все были воодушевлены и горели искренним желанием скорее принять участие в боевой работе. Конечно, судя по численности, отряд был весьма незначительным, к тому же вооружение было разнокалиберным, запас патронов был крайне мал, пулемет имелся всего лишь один. Но в обстановке июня 1918 года было важно не количество, а качество и подвижность отряда. Итак, подполковник Смолин решил действовать с этим отрядом быстрыми и смелыми налетами на тылы красных и надеялся, что первое же удачное дело даст ему возможность не только пополнить запасы огнеприпасов, улучшить вооружение, но и усилить отряд живою силою.

Первое дело партизанского отряда подполковника Смолина — набег его на ст. Тугулым — представляет собою довольно характерную картину первого периода Гражданской войны в Сибири. Дело происходило так.

25 июня отряд подполковника Смолина выступил из Кургана, снабженный продовольствием на 2 дня и имея 2 тысячи рублей, взятых начальником отряда взаимообразно у воинского начальника, до присылки из Омска обещанного аванса. Отряд двигался на подводах. Вообще в дальнейшем все передвижения отряда совершались на подводах и преимущественно ночью, что способствовало, с одной стороны, быстроте и скрытности маневрирования, а с другой — неожиданности появления отряда в различных и далеко удаленных друг от друга пунктах. Обмундирование отряда было, за исключением чехов, чрезвычайно разнообразным, так как каждый носил то, что у него имелось; некоторые были даже в штатском.

26 июня вечером отряд подполковника Смолина без боя занял село Исетское. Бывшие здесь красные милиционеры бежали до прибытия белых, кто на Ялуторовск, кто на Успенский завод. В Исетском подполковник Смолин простоял четверо суток, ведя разведку на Ялуторовск, Тюмень и Шадринск. Здесь же отряд несколько пополнился: из Кургана прибыло одиннадцать добровольцев-чехов да из Ялуторовска пробралось несколько офицеров. Разобравшись в обстановке, подполковник Смолин нашел дальнейшее свое пребывание в селе Исетском бесцельным и решил совершить набег на ст. Тутулым, очистив попутно от красных округу Успенского завода.

Выступив из Исетского в ночь с 29 на 30 июня, отряд под видом красных проскочил в завод, где быстро покончил с местными большевиками и небольшим их отрядом, ранее бежавшим сюда из села Исетского.

Об этом эпизоде полковник Манжетный в своих записках пишет так: “Отношение жителей к нам было самым благожелательным. Двигаясь к Тюмени, мы получили сведения, что на Ертарском стеклянном заводе, принадлежащем Поклевскому-Козелу, свирепствует совдеп. Связавшись с заводом через жителей, явно сочувствующих нам, при их помощи получили сведения о дне и часе пленарного заседания совдепа. Решили забрать его. Подошли к заводу скрытно, лесом. Чехи двинулись цепью, а я со взводом карьером влетел в завод и спешился у здания, над которым развевался красный флаг. Оставив при конях половину людей, сам с остальными вбегаю в зал. Там как раз происходит судебное разбирательство: кого-то судят, как потом оказалось — не сочувствующего красным. За столом сидит человек семь-восемь. Председательствует фигура в засаленной гимнастерке, которая обращается ко мне: “Что надо?” — “Кто председатель?” — спрашиваю. “Я”, — отвечает гимнастерка. Поднимаю карабин, целюсь в него и говорю, что весь совдеп арестован. Мы — белые. Впечатление разорвавшейся бомбы, ибо красные думали, что вошедшие — красные, и вначале не обратили на нас даже внимания. Приказал совдепу идти за мной. На улице, окружив их, повел за завод, где встретил Смолина и чехов. По дороге бабы становились на колени и слезно благодарили за этот арест, так как, по их словам, “ели их поедом — житья никому не было от этого совдепа”.

При движении отряда к Тугулыму произошел, между прочим, такой случай. Ночь. Навстречу белым несется тройка. Остановили. В шарабане сидит нестарый смуглый мужчина. Потребовали документы. Оказывается, прапорщик Битюгов. Он говорит, что бежал от красных из Тюмени. Окружившие его тут же предлагают ему поступить в отряд, но с задних подвод подходят другие бойцы. И вдруг двое из них, офицеры, жители Тюмени, узнают Битюгова и говорят, что они действительно знают его, что он служил у красных, был комендантом города, арестовывал офицеров и благодаря ему многих расстреляли. Битюгова стали обыскивать. Нашли при нем 25 000 рублей “керенками”, что для отряда было огромной удачей, ибо всюду платили за корм наличными. Битюгова арестовали, связали и поехали дальше.

В ночь с 30 июня на 1 июля подполковник Смолин с отрядом двинулся на ст. Тугулым, отстоящую от завода на 28 верст. Белые ставили себе задачей уничтожение красной железнодорожной охраны, порчу полотна дороги, разрыв телеграфной линии. При случае предполагалось попытаться уничтожить красный бронепоезд, курсировавший между ст. Поклевская и ст. Тюмень.

Ст. Тугулым находится примерно в полутора верстах от села того же наименования. Прибыв в село и узнав от жителей, что на станции, кроме нескольких милиционеров, никаких воинских отрядов не имеется, подполковник Смолин двинулся к станции. Впереди, под командой ротмистра Манжетного, шли конные, кои и заняли станцию точно таким же порядком, как накануне стеклянный завод. Первым делом белые захватили телеграфное отделение. За аппарат уселся находившийся во взводе у Манжетного поручик Малявкин — георгиевский кавалер Великой войны, в прошлом телеграфист. Таким образом, связь Тугулыма с соседями не порвалась ни на один момент, и ни Тюмень, ни Поклевская, ни Подъем и не подозревали, кто хозяйничает на Тугулыме. На выходные стрелки были выставлены посты. Этим временем на станцию подтянулся Смолин с остальными своими людьми.

Судьбе было угодно, чтобы через несколько минут по занятии Тугулыма белыми затрещал аппарат: Поклевская вызывала Тюмень. Комиссар бронепоезда доносил с Поклевской в Тюмень, что на Талицком заводе, что вблизи ст. Поклевская, появились красноармейцы разбитых под Шадринском частей. Красноармейцы разгромили на заводе винный склад, перепились и требуют немедленной отправки их по железной дороге в Екатеринбург.

На это Тюмень ответила, что командующий войсками района приказывает комиссару бронепоезда решительным образом привести в порядок этих красноармейцев, коим следует объявить, что их поведение и требования равносильны измене трудящимся и всему делу великой пролетарской революции и что за дальнейшее они будут отвечать по всей строгости военно-революционного закона. Если же и это предупреждение окажется безуспешным, то бронепоезду надлежит пустить в ход пулеметы. В заключение Тюмень выражала уверенность, что “товарищ не замедлит все усердно и точно выполнить”. Комиссар бронепоезда возражал: “Не управлюсь. У меня всего-то 42 человека, а их слишком много” — и тут же просил о поддержке его вторым красным бронепоездом. Тюмень в высылке своего бронепоезда, находящегося в районе Ялуторовск—Ишим, отказывала, но обещала, если сумеет, чем-нибудь да помочь. Комиссар продолжал просить: “Поспешите, товарищ, у меня здесь с каждой минутой положение становится все хуже и хуже”.

Видимо, в это самое время по расписанию из Тюмени на запад должен был выйти почтово-пассажирский поезд. Неурядица в районе Поклевской невольно ставила под вопрос целесообразность его отправления в такой момент. Тюмень запросила по этому поводу совета комиссара бронепоезда, на что последовало предложение задержать отправку поезда. Аппарат замолчал.

Взвесив шансы, подполковник Смолин нашел, что ему представляется возможность уничтожить красный бронепоезд, заманив его, обманным способом, на Тугулым. Примерно через час Тугулым вызвал Поклевскую — комиссара бронепоезда. Имея достаточные сведения о лицах, занимающих положение в красной Тюмени, подполковник Смолин, назвавшись комиссаром ст. Тюмень, совершено свободно начал беседовать с красным. Он заявил комиссару: “Через 20 минут выезжаю на паровозе на ст. Тугулым. Следом за мною примерно через час подойдет к вам бронепоезд с Богандинки. Мне необходимо лично с вами повидаться и передать вам некоторые особо важные указания. У меня очень мало времени, поэтому прошу вас немедленно выехать и встретить меня на ст. Тугулым”. Комиссар бронепоезда на это ответил: “Понимаю, товарищ, сейчас выезжаю”.

Вслед за сим подполковник Смолин вызвал Тюмень и, называясь комиссаром бронепоезда, заявил: “У меня здесь устанавливается порядок. Из Талицы прибыло начальство, собрало людей, и они примерно через полчаса будут уведены в Талицу и присоединены к своим частям. Таким образом станция от них будет совершенно очищена. Поэтому почтово-пассажирский поезд можно будет отправлять”. — “Благодарю вас, товарищ. Очень рад, что все это кончилось так благополучно. Поезд отправляю”.

Между ст. Поклевская и ст. Тугулым —35 верст. Почти такое же расстояние отделяет ст. Тугулым от ст. Тюмень. Разыграв благополучно первый акт “пьесы”, подполковник Смолин и его соратники все же волновались, как бы случайная мелочь не расстроила бы всего плана. Вызвав бронепоезд и почтово-пассажирский поезд, белые не намеревались допустить скрещения их на ст. Тугулым. Почтово-пассажирский поезд было решено задержать на ближайшем разъезде.

Время шло, и, когда почтово-пассажирский поезд, вышедший из Тюмени, показался в виду ст. Тугулым, белые засели за штабелями шпал у входной восточной стрелки, поставленной на запасной путь. Подошел поезд. Дабы поезд остановился перед станцией, белые семафор не открыли. Когда поезд остановился, белые бросились к нему. Ожидали встретить охрану, но она спала. Быстро ее разоружили. Ротмистр Манжетный с тремя людьми вошел в служебный вагон, бывший самым последним. В салоне сидят человек пять инженеров и с ними какой-то подозрительный тип. Комиссар? Так и оказалось... Среди инженеров оказалось два знакомых ротмистра Манжетного, но они его не узнали. Когда же ротмистр назвался, то были страшно удивлены и, конечно, сразу же успокоились, ибо сначала думали, и не без оснований, что остановившие поезд — простые грабители: внешний вид белых партизан явно на то указывал. В поезде белые выловили двух комиссаров. Мадьяра отдали чехам, а русского взяли себе... Но вот появился бронепоезд. Хотя белые его и поджидали, но все же его появление оказалось преждевременным. У белых не все еще было готово к приему гостя. На станции засуетились. Чехи с пулеметом были брошены к пакгаузу и стрелке. Ротмистр Манжетный со своими людьми в это время поспешно заканчивали сооружение баррикады из шпал и рельсов на главном пути. Не успели белые закончить ее, как подошел бронепоезд.

Затакал пулемет. Дал очередь и замолк. Заговорил второй — та же история. Поезд между тем тихим ходом стал приближаться к баррикаде. Огней на нем нет. Люди Манжетного едва успели отбежать и спрятаться за колесами товарного состава, стоявшего через путь от главного, как послышался треск шпал, и поезд остановился. В этот момент чуть-чуть брезжило. Вдруг машинист дал контрпар, осадил немного назад бронепоезд и затем вновь двинулся вперед. На завале поезд остановился вновь. Дабы не дать механику возможности управлять, люди Манжетного открыли огонь по будке паровоза. Оттуда в белых бросили несколько гранат, вынудивших белых ненадежней спрятаться за колесами. Механик воспользовался этим моментом и дал полный ход. Бронепоезд врезался в баррикаду, столкнул ее и медленно стал уходить. Забыв всякую осторожность, белые выскочили на путь и из винтовок открыли беспорядочный огонь по уходящему бронепоезду. Сгоряча белые забыли, что в самый последний момент перед появлением бронепоезда на станции стрелка главного пути была переведена в тупик.

Пройдя шагов двести, бронепоезд остановился в левом боковом тупике. Несколько белых бойцов, оказавшихся поблизости, подбежали левее линии и залегли за штабелями шпал, шагах в 15—20 от бронепоезда. Капитан Корочкин оказался против паровоза и держал под огнем “бульдога” паровозную будку, заставив тем бригаду укрыться на тендере. Другие белые открыли огонь по амбразурам боевого вагона. Оттуда не отвечали. Кто-то из белых принес пятифунтовую гранату Новицкого, которую ротмистр Манжетный бросил на крышу боевого вагона. После взрыва оттуда послышался вой нескольких голосов. В этой суматохе белые выскочили из-за закрытия и забрались под боевой вагон. Тут они стали совещаться — что предпринять далее? У кого-то оказалась пара ручных гранат, и он предложил такой образ действий: бросить их через амбразуры в вагон, а самим вновь перебежать за шпалы. Так и сделали. Но после первой же гранаты из вагона раздался вопль: “Сдаемся”.

Капитан Корочкин, человек безумной храбрости, заявил, что войдет в вагон и за уши по очереди выведет всех. Остальные белые бойцы стали его отговаривать, указывая на безумие одному войти в вагон, где, наверное, не менее 15 — 20 человек красных. На это Корочкин усмехнулся, вскочил на площадку и, открыв дверь, крикнул: “Выходи”. Вылезла одна фигура. Корочкин ее столкнул на землю. Тот упал и лежит. Подбежали белые. Смотрят — красный пьян вдребезину. Тем временем из вагона выкатываются второй, третий и т. д. Все они еле стоят на ногах. В вагоне остались раненые и убитые. Команда бронепоезда оказалась состоящей из латышей, мадьяр и русских. Всех их тут же перерубили, так как держать пленных было негде, да, кроме того, как было известно белым, команды бронепоездов набирались исключительно из добровольцев-коммунистов.

В броневом вагоне победители нашли два ведра спирта и ряд вещей с инициалами Поклевского-Козела. Как выяснилось позднее, команда бронепоезда принимала участие в разгроме дома Поклевского-Козела, находящегося на станции того же наименования. Белые вошли в служебный вагон. Купе закрыты. Капитан Корочкин опять впереди. Открыл по очереди все три купе, и там — никого. Но тут некоторые спохватились, что в тот момент, когда белые забежали за шпалы, на площадке служебного вагона как будто мелькнул кто-то в белом и скрылся... А между тем взорам белых бойцов предстала такая картина: все три купе были завалены вещами Поклевских. Были тут и фотографический аппарат, и кожаные чемоданы, и палка с толедским стилетом и золотым набалдашником, словом, все, что угодно.

Тем, что команду бронепоезда люди ротмистра Манжетного прикончили, подполковник Смолин остался весьма недоволен. Он стал разносить ротмистра. Последний отвечал, что если партизанить, так партизанить, а пленных брать не для чего, ибо девать их некуда, да кроме того, половина — латыши и мадьяры. Слыша этот довольно крупный разговор, машинист бронепоезда подошел вплотную и, показывая на ротмистра пальцем, тоном возмущения заявил: “Вот этот здесь больше всех безобразничал”. Офицеры, бывшие с Манжетным при встрече с бронепоездом, закричали: “Да этот мерзавец бросал гранаты с паровоза”. Тут ротмистр Манжетный поднял свою винтовку и пустил машинисту пулю в лоб... подполковник Смолин умолк. Помощника машиниста и кочегара отпустили.

Прошло сравнительно немного времени после разгрома белыми красного бронепоезда, как победители узнают, что на ст. Поклевская прибыл из Камышлова отряд красноармейцев численностью до 400 человек. Кроме того, туда же, к Поклевской, подтягиваются другие части красных, двигающиеся со стороны города Шадринска. Еще проходит время, и дозоры белых, высланные подполковником Смолиным на запад и восток от станции, сообщают о подозрительном движении, замеченном на путях к Тугулыму.

Оставаться на станции белым больше нечего. Испортив железнодорожную связь, захватив с собою телеграфные аппараты и захваченное оружие, спустив, наконец, у восточного семафора броневой вагон бронепоезда с телами “выведенных в расход”, белые поспешно двинулись на юг и скрылись в обширном лесном районе. Так закончилось первое дело отряда подполковника Смолина. Трофеями белых оказались 44 винтовки, 2 пулемета и различное имущество и припасы (до ананасов включительно).

На обратном пути отряда от ст. Тутулым разыгрался такой незначительный эпизод: когда отряд подполковника Смолина, оставив станцию, прибыл в село Тугулым, то один из чинов отряда, зайдя совершенно случайно на почтовую станцию, имеющуюся в этом селе, увидел фигуру в нижнем белье. “Кто такой?” У белого как-то сразу мелькнула мысль, что не комиссар ли поезда находится перед ним. Фигура не стала запираться и тут же подтвердила предположение партизана. Оказывается, комиссар не нашел ничего лучшего, как отправиться на почтовую станцию в село и заказать там лошадей. Но тут не то смотритель замешкался, не то умышленно задержал комиссара, ссылаясь на то, что лошадей сейчас нет. Так или иначе, песенка комиссара бронепоезда была спета — он был в руках белых.

Откатившись на юг верст на семьдесят пять, белые под вечер достигли села, где и расположились на отдых.

Появление партизанского отряда подполковника Смолина в глубоком тылу красных, выход его на линию железной дороги и гибель бронепоезда — все это, вместе взятое, произвело в стане красных значительный переполох. Как всегда бывает, молва народная значительно преувеличила размеры события. Гибель красного бронепоезда и задержка почтово-пассажирского поезда превратились в катастрофу. Болтуны и тайные доброжелатели белых раздували полученные ими сведения. Большая подвижность отряда подполковника Смолина, неожиданность появления его в различных пунктах, при сочувствии жителей, способствовали успешности распространения число легендарных данных о силе и предприимчивости белого партизанского отряда. В результате красные решили, что в районе с. Исетское — Успенский завод — Тугулым действует несколько белых партизанских отрядов: и там белые, и тут белые, везде белые. Это побудило красных усилить охрану участка железной дороги Ялуторовск—Тюмень—Поклевская. Тревога в рядах красных еще более увеличилась, когда тюменский совдеп в своей газете стал помещать полные ужаса и негодования статьи о “зверствах” белобандитов. В этих статьях, в коих по общему шаблону “пролетариат призывался встать с оружием в руках на защиту Революции от гидры контрреволюции”, красные умудрялись настрочить столько ужасов, что невольно только отпугивали сочувствующих от поступления в Красную армию.

Действия колонны подполковника Панкова

'

22 июня подполковника Панков со своим 2-м Степным Сибирским стрелковым полком выбыл по железной дороге в одном эшелоне из Омска в Курган. Усилившись тут Курганским добровольческим отрядом под командой поручика Грабчика и батальоном чехословаков, подполковник Панков проследовал далее на запад до ст. Мишкино, где выгрузился. Отсюда он должен был повести наступление на город Шадринск, занятый красными, дабы овладеть им.

Своими главными силами подполковника Панков решил двигаться по большой дороге через село Бакланское, у коего, по сведениям, сосредоточились красные. Курганский же отряд подполковник Панков направил в обход, двинув его через село Вознесенское. Обойдя Шадринск, курганцы должны были ударить по нему со стороны города Долматова, отрезав тем самым путь отступления красным.

Итак, выполняя задание, курганцы под командой поручика Грабчика, обойдя город с запада и выйдя на линию железной дороги Далматов—Шадринск, повернули в сторону последнего и двинулись на него.

Брезжил рассвет. Теплое летнее утро. Стараясь избежать встречи с красными, курганцы осторожно приближались к городу. Люди шли, прислушиваясь к каждому отдаленному шуму, шороху. Жутковато. Дорога проходила большим сосновым бором и выводила на полотно железной дороги Шадринск—Далматов.

Поручик Грабчик подал команду: “Стой”... Несколько отрывистых слов команды, и отряд двумя цепями пошел по обе стороны полотна железной дороги. Несколько человек с топорами и пилой повалили телеграфные столбы, оборвав тем связь Шадринска с Далматовом. Всматриваясь в каждую точку, в каждую сосну, шли дальше белые. Все ждали первого выстрела. Уже шепотом передавали, что до Шадринска осталось пять верст. Нервно-возбужденному уху уже мерещились выстрелы...

Вдруг впереди что-то зашумело, как будто заработал где-то мотор. С каждой минутой становился он слышнее и слышнее. По знаку начальника поручика Грабчика бойцы как подкошенные упали на землю... Из-за поворота линии железной дороги вдруг вылетела большая дрезина, которую усиленно крутили четыре человека, а двое других стояли с наганами в руках и давали какие-то указания. Не выдержали нервы лежавшего в цепи молодого гимназиста Дарского — выстрелил, сорвал все... Дрезина моментально остановилась, люди с нее бросились к лесу, но частый огонь цепи сразу же остановил их. Двое были убиты, двое ранены, а остальные сдались. Выяснилось, что на дрезине ехали в город Далматов военный комиссар и его помощник, а остальные были простыми рабочими.

Поставив пулемет на захваченную дрезину, белая цепь двинулась вперед. Через некоторое время проводник передал, что до города осталось не более версты.

Большой лес вплотную подходил к станции железной дороги. Вот показалась водокачка. Станция. Какие-то составы с шипящими паровозами. По перрону шмыгают люди с винтовками. Заметили. Защелкали затворы. Начался бой...

С криком “Ура!” бросились белые. Одни пошли на станцию, другие на город, третьи к кладбищу. Внезапность появления белых с тыла произвела на красных столь ошеломляющее впечатление, что они не смогли оказать сопротивление белым у станции. Те же белые, что пошли к кладбищу, наткнулись на мадьяр при двух пулеметах. Мадьяры оказали упорное сопротивление. Белые, неся потери, залегли и могли только удерживать свою позицию, о штурме же кладбища не могло быть и разговора: под огнем мадьяр добровольцы не могли даже поднять головы. Добровольцы, ворвавшиеся в город, были обстреляны с броневой машины, разъезжавшей по всему фронту. Мало-помалу бой стал принимать, таким образом, затяжной характер.

Когда стемнело, добровольцам-пулеметчикам удалось проползти с пулеметом во фланг мадьярам и открыть по последним огонь. Этим они дали возможность белой цепи подняться и броситься в атаку. Оставив шесть человек убитыми, мадьяры покинули укрепленное кладбище. К 20 часам все подступы к городу были в руках белых. Вдруг огромный столб дыма и пламени взвился к небу, вслед за сим раздался оглушительный взрыв, потрясший землю. Это красные, оставляя город, взорвали мост через реку Исеть.

В результате захвата города Шадринска в руки белых перешло порядочно патронов, винтовок и некоторый запас обмундирования и снаряжения. На следующий день в городе начал формироваться Шадринский добровольческий отряд. Во главе него стал капитан Куренков80 местный житель.

В городе Шадринске части колонны подполковника Панкова простояли несколько дней. За это время отряд частично перевооружился, получив лучшее вооружение, а также и снаряжение, а с другой стороны, усилился вновь сформированным отрядом капитана Куренкова в 120—150 человек.

Красные этим временем, конечно, также не дремали и успешно сосредоточивались в городе Далматове, что в 35 верстах от Шадринска. Красные сами намеревались, по своем сосредоточении, перейти в контрнаступление и выкинуть “белобандитов” из Шадринска. Таким образом, особенно мешкать белым не приходилось, так как красные обладали подавляющим преимуществом в живой силе и материальном снабжении. Здесь уместно отметить, что положение начальников белых частей и колонн, особенно в первые недели борьбы, было очень тяжелым: беспрестанно приходилось внутренне бороться с самим собой, делая выбор между немедленным, движением вперед на превосходящего силами врага и временной остановкой на месте, чтобы усилиться, пополнив свои ряды новыми чинами. Вся глубина этой борьбы заключалась в том, что начальник знал наперед, что в случае неудачи его атаки противника ему не только неоткуда ждать поддержки, но что в случае его разгрома неминуемо образуется прорыв, который нечем будет заткнуть его начальнику, и тем самым успех всего дела будет поставлен под большой вопросительный знак. Итак, подполковник Панков назначил час выступления своей колонны из Шадринска на Далматов, а красные все еще “сосредоточивались”...

Из-за угла большого дома, крытого жестью, показалась коренастая фигура поручика Грабчика. “Смирна, равнение направо”, — прорезал воздух голос штабс-капитана Титова, скомандовавшего отряду, построенному на площади у церкви. Поручик Грабчик, подойдя к отряду, бросил: “Наздар, братче” — и, как один, полторы сотни голосов грянули: “Здравия желаем, господин поручик”. После чего на ломаном, но вполне понятном русском языке он стал говорить, что Курган и Шадринск теперь свободны от большевиков, что следует идти дальше до самого сердца России — Москвы. “Пусть малодушные и несмелые увидят нашу силу и поймут, что враг не так уж страшен. Работы предстоит много, у красных в Далматове имеется артиллерия и броневики. Поэтому добровольцы нигде не должны давать промаха, должны быть в меру осторожны и решительны. Итак, братья, с Богом!” — закончил начальник курганцев.

Было раннее летнее утро. Верхушки соснового бора, через который проходила дорога на Далматов, слегка качались, и смолистые, красные почки поили воздух своим пряным ароматом. По пыльному шоссе шли белые. Омцы, под командой капитана Мельникова, должны были обойти город и ударить по красным с тыла. Курганцы, под командой поручика Грабчика, должны были этим временем атаковать город с фронта. Задачу, поставленную Шадринскому отряду капитана Куренкова, выяснить из-за отсутствия данных не удалось.

Вот уже и недалеко до Далматова. Курганцы остановились, приняли боевой порядок и стали поджидать свою “тяжелую артиллерию” — одну 6-дюймовую гаубицу с четырьмя снарядами. Когда она подтянулась, отряд двинулся дальше...

Впереди показалась водокачка... Отряд вышел из леса и сразу же оказался под сильным рркейным и пулеметным огнем. С водокачки по белым строчили два пулемета. Правда, красные брали слишком высокий прицел, а потому пока били поверху... Спокойным голосом поручик Грабчик произнес: “Братче, вперед”... Без единого выстрела пошли добровольцы на сближение с врагом. Скоро к фронтальному огню пулеметов присоединился фланговый ружейный огонь — справа от дороги, шагах в 400 от нее, лежала цепь красных. Белая цепь упала на землю. Продвижение дальше белые производили уже только перебежками. Но вот наступление белых захлестнулось. Началась страшная трескотня с обеих сторон, трескотня, продолжавшаяся более часа. Спустя некоторое время огонь пулеметов вдруг смолк — вероятно, красные почувствовали себя неважно. Команда “встать”, а затем “Ура!”, и курганцы погнали противника перед собою. Форсированным маршем шли дальше курганцы. Вот и город... Красные, заняв удобную позицию у монастыря и вокзала, приготовились дать надлежащий отпор белым.

Белые атаковали город. При входе в него завязался упорный бой. Красная артиллерия засыпала белые цепи гранатами. Ружейные пули летели в белых со всех сторон, казалось, что каждое окно каждого дома — бойница. Вдруг что-то сзади грохнуло, с шумом пролетело над головами белых бойцов и наконец где-то далеко за станцией разорвалось — то белая “батарея” дала свой первый выстрел по вокзалу. Как выяснилось позднее, батарея застряла в болоте, подойти ближе к белой цепи она не могла, а потому командир батареи решил оттуда открыть огонь. Но четыре снаряда — небольшое количество, и скоро белая батарея замолчала. Бой же в городе не утихал. Обе стороны проявляли упорство.

После двух часов беспрерывной пальбы красные стали отходить, а цепи добровольцев медленно, но верно стали продвигаться ближе к цели — монастырю и вокзалу. Красная артиллерия не прекращала огня по белым. Но вот — монастырь перешел в руки белых. Красные отступили на вокзал, куда вслед за противником двинулись курганцы.

Перебегающие звенья уже ложились у самого здания вокзала, падение коего ожидалось с минуты на минуту. Правый фланг курганцев уже вышел на полотно железной дороги и занял товарную платформу. В это время вошли в дело красные бронепоезда, находившиеся на вокзале. Они открыли огонь по белым из четырех легких орудий. Бой продолжался. Ни та ни другая сторона не отступала. Тогда красные решились на хитрость. Красные бронепоезда оставили станцию, делая вид, что начали свой отход на Каменский завод. Опять победное “Ура!” добровольцев, и курганцы на вокзале. Но тут красные бронепоезда вернулись и открыли убийственный огонь по скопившимся на перроне белым бойцам. Откуда-то взялись красные пулеметчики, кои, выйдя во фланг белым, открыли по ним пулеметный огонь. В результате этого огня курганцы отступили, оставив и вокзал, и монастырь, доставшиеся такой недешевой ценой. Белые отступали с огромными потерями, не имея возможности вынести своих раненых. Видя, что резервов у белых нет, красные нажали, и курганцы покатились. Город был ими оставлен...

В трех верстах за городом остановились курганцы и стали приводить себя в порядок. Отряд собирался медленно — приходили мелкими группами, единицами. Одним из последних пришел к месту сбора начальник отряда — поручик Грабчик, с группой в четыре человека. На нем, что называется, не было лица, он осунулся, побледнел, глаза сделались какими-то ненормальными. Он был нервно потрясен этой первой неудачей и огромными потерями. Не сказав ни единого слова, он лег на траву. Полежав минут пять, он спросил: “Ну, братья, что мы теперь будем делать?” — “Пойдем снова”, — был единодушный ответ добровольцев. “Пойдем снова, — повторил Грабчик, поднялся, вздохнул и добавил: — А храбрые вы люди, господа... Ну ничего...”

Отдохнув часа два, курганцы, послав донесение подполковнику Панкову, снова пошли на город. Казалось странным, что стрельба везде прекратилась. Эта тишина поразила всех, когда курганцы вступили в Далматов. Пошли дальше — город как вымер. Вот и вокзал. То тут, то там лежат трупы убитых. Большинство из них изуродованы. Вот студент Доревский с отрубленными руками, вот, с размозженной головой, начальник конной разведки (25 всадников) штабс-ротмистр Гусев, дальше молоденький гимназист Коля Петров и много, много других...

Оказывается, город был оставлен красными вследствие удара омцев капитана Мельникова, кои по дороге заплутали, а потому вышли несколько позднее назначенного им времени.

На другой день две платформы были нагружены телами убитых и отправлены сначала в Шадринск, а затем в город Курган к месту вечного упокоения.

Подъем

Город старый, близкий к эпохе завоевания Сибири, с населением в описываемое время, до 40 тысяч, — Тюмень была ранее” уездным городом Тобольской губернии, а позднее превратилась в губернский город Тюменской губернии. Это один из наиболее значительных по числу населения, городов Западной Сибири. В торговом отношении это также видный центр, раскинувшийся по обоим берегам реки Туры, притока Тобола, и находящийся на перепутье из Европейской России в Сибирь.

Тюмень — город транзита, в коем происходила перевалку товаров из России с сухого пути на водный, из Сибири — с водного пути на сухопутный. Со времени постройки железной дроги Пермь -Тюмень транзит значительно усилился, так как товары стали подвозиться прямо с пароходных пристаней. Оба берега реки заняты пристанскими сооружениями, с огромным числом контор, складов, амбаров и т.д. Тут же, по берегу реки, верх и вниз разбросались судостроительные верфи. Торговому движению отчасти вредит бывающее почти каждое лето мелководье реки Туры. Тогда производится лишняя перегрузка товаров на мелко сидящие суда, крейсирующие между Тюменью и устьем Туры, но иногда доходящие и до Тобольска. В последние годы перед Великой войной был поднят вопрос о шлюзовании реки Туры

Промышленное значение Тюмени заключалось, главным образом в кожевенном производстве, которым были заняты не только жители города, но также некоторые из подгородных селений. В описываемое время среди городского населения имелось порядочно татар и старообрядцев. Точно так же и по всему уезду. Об этом приходится упомянуть, так как и те и другие являлись решительными противниками большевизма.

На путях к Тюмени теперь, по оставлении большевиками ст. Омутинская, Багай и, наконец, города Ялуторовска, имелся только один рубеж, на котором можно было бы задержаться и дать отпор наступающему противнику. Это линия реки Пышмы. Река эта весьма болотиста и трудна для форсирования, а потому она является довольно серьезным препятствием на путях движения к Тюмени с востока.

Линию реки Пышмы большевики решили использовать и если не остановить, то, во всяком случае, задержать противника на ней. В сих видах они заняли две переправы через Пышму и стали их укреплять (одна у ст. Богандинка, а вторая у села Червишева, находящегося на тракте Курган—Тюмень). Эти два пункта, в сущности, и составляли ключ всей позиции большевиков на реке Пышме. С потерей одного из них неизбежно должно было последовать оставление большевиками и города Тюмени. Учитывая это, красные, подтянув к данным пунктам значительные силы, основательно их укрепили.

Хотя генерал Иванов-Ринов и предоставил подполковнику Смолину право широкого использования его собственного почина, но все же подчинил его подполковнику Панкову. В начале операции, когда колонна подполковника Панкова находилась в районе города Кургана, а главные силы 1-й Степной дивизии (колонна полковника Вержбицкого) — в районе города Омска, подобное подчинение подполковника Смолина подполковнику Панкову было целесообразно, но позднее, когда, с одной стороны, колонна полковника Вержбицкого сблизилась с отрядом подполковника Смолина, а с другой стороны, колонна подполковника Панкова, продвинувшись за Шадринск, удалилась от отряда подполковника Смолина, то целесообразность подобного подчинения нарушилась.

Имея в своем подчинении всего до 500 человек русских и чехов, подполковник Панков намеревался теперь притянуть ближе к себе отряд подполковника Смолина, но последний считал, что при строгом учете общей обстановки переход его отряда в район Шадринска никакого значения там не оказал бы, но, с другой стороны, этот самый переход отряда несомненно отрицательно отозвался бы на ходе всей операции главных сил, двигающихся от Омска через Ялуторовск на Тюмень. Свои соображения подполковник Смолин изложил в докладе своем генералу Иванову-Ринову и просил последнего о передаче его с отрядом в подчинение полковнику Вержбицкому. Возможно, что здесь также оказали свое влияние и узы боевой дружбы, существовавшие между полковником Вержбицким и подполковником Смолиным со времени Великой войны. Доклад подполковника Смолина получил полное одобрение.

Незначительность своих сил при весьма значительной численности врага понуждала полковника Вержбицкого к предприятию каких-то решительных действий, нанесению ошеломляющего удара, дабы, таким образом воздействовав на психику красноармейских масс, сокрушить и понудить их к оставлению Тюмени. Доклад подполковника Смолина был получен полковником Вержбицким как раз вовремя. Ознакомившись с ним, полковник Вержбицкий придал ему еще большее значение, нежели сам автор доклада. Полковник Вержбицкий решил усилить отряд подполковника Смолина за счет своих сил, действовавших по линии железной дороги, и затем отрядом подполковника Смолина нанести решительный удар по красным.

Отряд подполковника Смолина получил предписание подтянуться к колонне полковника Вержбицкого. Сделав порядочный крюк, отряд подполковника Смолина вышел на линию железной дороги Тюмень— Омск, где в поезде располагался штаб полковника Вержбицкого. Набегом на ст. Тугулым в штабе были очень довольны и бойцов отряда подполковника Смолина там встретили очень радушно.

Здесь отряд подполковника Смолина был усилен 3-м Степным Сибирским стрелковым полком (до 190 штыков), двумя взводами 2-го Сибирского казачьего полка (60 сабель) и одним орудием (подполковник Перхуров81). Должно отметить, что к этому времени в 3-м Степном полку имелось уже до 12 пулеметов “льюис”. Одновременно с сим чехи, входившие до сего времени в состав отряда подполковника Смолина, получили приказ отправиться на присоединение к своей части. Таким образом, к выходу в новую операцию подполковник Смолин располагал отрядом всего до 230 штыков, 80 сабель и 1 орудия.

Задача подполковника Смолина была примерно такова: выход на линию железной дороги Тюмень—Камышлов в районе ст. Подъем, что в 20 верстах на запад от Тюмени, для разрушения линии железной дороги и поражения по частям красных сил. В случае благоприятного стечения обстоятельств не исключалась возможность удара по Тюмени.

С линии железной дороги отряд подполковника Смолина прошел сначала в село Исетское. Передохнув здесь, отряд двинулся затем на северо-запад в район Успенского. В это время чины отряда все еще не знали, куда и зачем ведет их начальник. Порядочно проблуждав, для заметения своих следов, отряд переправился через реку Пышму и с запада вышел на село Кармаки. Отсюда он проследовал в деревню Ушаковку, что в 8 верстах на юг от станции Подъем.

Была ночь с 15 на 16 июля. В деревне Ушаковке подполковник Смолин собрал в одной из изб начальников, до командиров рот включительно, посвятил их в задания отряда, изложил свои предположения и отдал свои приказания. Между прочим, на этом совещании были разговоры о движении на город Тюмень и о захвате последней в случае благоприятного оборота дела.

Первым делом отряд должен был занять ст. Подъем и разрушить несколько железно-дорожных мостов, находящихся на запад от нее. Само собою разумеется, телеграфная и телефонная связь между Тюменью и Камышловом должны были быть прерваны. Дальнейшее зависело от обстоятельств. Для захвата станции была направлена пехота эшелонами поротно, а для разрушения мостов брошена конница. Орудие должно было следовать с пехотой.

Первый эшелон пехоты вышел на станцию. Красной охраны не было, если не считать нескольких полусонных красных милиционеров, поспешивших сразу же сдаться “белобандитам”. Заняв без труда станцию и поставив немедленно к аппарату своего телеграфиста, подполковник Смолин принялся за разрушение железнодорожного полотна, стрелок и т. п. Следует отметить, что с собою у белых не было захвачено надлежащих инструментов, так как предполагалось, что все нужное будет найдено на станции. К сожалению, на станции отрядники нашли далеко не достаточное количество инструментов, а самое главное, люди не были вытренированы для подобной работы. Поэтому, несмотря на порыв и всеобщее желание поскорее и основательнее разрушить пути, немало энергии было потрачено впустую.

Работы были в полном разгаре, когда пришла весть, что с востока на станцию надвигается красный бронепоезд, показавшийся в виду Подъема без предупреждения о его выходе со ст. Тюмень, являющейся ближайшей к ст. Подъем. Это был самый мощный красный бронепоезд, хорошо оборудованный (два броневых вагона) и снабженный большим числом пулеметов (8 или 9 “максимов”). Орудий, однако, у него не имелось. Команда состояла из 70 человек — отборных большевиков — матросов и латышей.

При появлении бронепоезда отряд, работавший на полотне, бросившись вправо от полотна, быстро спрятался и залег. Бронепоезд подошел к семафору. Не решаясь двигаться дальше, он остановился у сторожевой будки и, осведомленный сторожем об уходе белых, стал справляться по телефону, действительно ли очищена белыми станция.

Получив утвердительный ответ, бронепоезд выслал вперед имевшийся у него второй разведывательный паровоз, который и был беспрепятственно пропущен белыми. Спустя некоторое время на станцию двинулся и сам бронепоезд.

Едва успел красный бронепоезд приблизиться к станционному зданию, как рота 3-го полка, состоявшая почти исключительно из добровольцев — учащейся молодежи — и занимающая позицию на восток от станции вдоль южного откоса полотна железной дороги, открыла ружейный огонь по бронепоезду, вслед за тем у обоих семафоров белые подорвали полотно, а орудие полковника Перхурова открыло огонь по бронепоезду. После нескольких выстрелов белого орудия подполковник Смолин предложил бронепоезду сдаться без боя, но в ответ раздался треск пулеметов. Бронепоезд двинулся на восток, но, отойдя шагов на двести, остановился: в паровоз попал один из снарядов, посланных в врага белым орудием.

Борьба разгоралась. Команда бронепоезда, нужно отдать должное, защищалась чрезвычайно упорно и мужественно. Красные пулеметы строчили с обоих бортов. Несколько слов о местности: к северу от полотна — небольшая возвышенность, поросшая редкими березами, а к югу — низина, поросшая густым кустарником и мелким березняком. Цепь белых, залегшая к северу, была сметена почти целиком чуть ли не первой пулеметной очередью, так как залегла всего шагах в 30— 40 от полотна железной дороги. Южная цепь белых находилась в лучших условиях, хотя также несла потери; эта цепь была скрыта от глаз противника. Кроме того, красные, имея на север высокую местность, видимо, предполагали, что и к югу — такая же, а потому брали слишком высокий прицел.

Выполнив свою задачу, ротмистр Манжетный приближался уже к станции, когда раздался первый орудийный выстрел. Затем второй, третий... Подошли ближе. Стала доноситься ружейная и пулеметная стрельба. Огонь, вначале редкий, постепенно усиливался и, наконец, превратился в сплошной треск. “Видно, бой идет вовсю”, — мелькает в голове конников...

Сойдя с полотна железной дороги, ротмистр Манжетный вышел к станции с юга. Оставив своих людей и коней за прикрытием, сам отправился на станцию, где встретил подполковника Смолина. Последний познакомил ротмистра с обстановкой и приказал его сотне занять позицию к северу от бронепоезда. Ротмистр направился было к сотне, дабы, взяв ее, ввести в бой, но подполковник Смолин остановил его и, приказав вести в бой сотню капитану Корочкину, предложил ротмистру Манжетному пройти с ним на правый фланг, к орудию по цепям. Вызвав Корочкина, Манжетный передал ему приказание, а сам с подполковником Смолиным пошел на восток от станции.

Попав в кустарник, ротмистр Манжетный потерял возможность ориентироваться. Кто стреляет? Откуда? Куда? Кругом кипит, как в котле. Пулеметы не трещат, а воют. Отдельных выстрелов не слышно, в ушах стоит сплошной вой, а над головой будто свист ветра. Впереди медленным шагом идет Смолин, позади него Манжетный. “Признаться, я в те минуты как-то не сознавал опасности, — пишет в своих записках полковник Манжетный, так как, во-первых, в первый раз был под таким огнем. Из-за кустов ничего не было видно, только наша цепь, вдоль которой мы шли. При мне двое или трое были убиты в голову, причем пуля, попадая, издавала какой-то шамкающий звук”.

Двигаясь медленно, Смолин с Манжетным прошли всю цепь, вышли из-под огня и подошли к орудию полковника Перхурова, которое стояло шагах в двухстах от бронепоезда и било по нему в упор, но ничего особенного сделать не могло, так как стояло почти в створе поезда, имевшего паровоз в середине. В сторону орудия находился тендер и один или два товарных вагона. Оба же боевые вагоны находились на противоположном конце бронепоезда.

Поговорив с полковником Перхуровым, Смолин в сопровождении Манжетного так же медленно и тем же порядком двинулись назад. “Смотрю, убитых больше, — пишет полковник Манжетный, — насчитал человек до десяти. А стрельба между тем усилилась. Ружейных выстрелов почти не было слышно — одни пулеметы. Как потом выяснилось, у нас работало 12 “льюисов”, а на бронепоезде 8 “максимов”. И это буквально на пятачке”.

“Обратный путь был труднее. Так и хотелось согнуться, а временами приходилось напрягать всю силу воли, чтобы не лечь, но удерживало самолюбие. Наконец, дошли до станции. Смолин пожал мне руку, поблагодарил за выдержку и помощь. Я второго не понял и, несколько удивленный, спросил: “Чем же я помог?” Тогда Смолин мне признался, что перед моим подходом с сотней цепи, понеся в первые минуты боя огромные потери, чуть ли не до 40 чел. убитыми и ранеными, начали было отходить без приказа. Настроение бойцов было таково, что Смолин опасался возможности панического бегства чинов его отряда. Поэтому он решил для поднятия настроения лично пройти по цепи, а для компании взял меня. Он сказал, что броневик стоял от цепи всего шагах в 20—30. Вот тут-то меня обуял “задним числом” ужас, да такой, что я на несколько секунд потерял дар речи. Тут только я сообразил, какой опасности мы подвергались. Только чудом объясняю, что вышли целыми из этой “прогулки”. Весь березняк был почти начисто срезан пулеметным огнем”.

Два часа бились белые с бронепоездом. Наконец огонь стал ослабевать и вскоре совершенно затих, лишь раздавались отдельные ружейные выстрелы со стороны белых. Подполковник Смолин приказал атаковать бронепоезд. Белые цепи двинулись вперед. Тишина. Лишь слышны стоны в вагонах.

Несколько смельчаков подползли под самый бронепоезд и для большей верности в каждый из вагонов пустили через амбразуры по 2—3 гранаты. Открыли двери и вошли. В каждом вагоне было человек по двадцать. Почти все были мертвы. Несколько тяжелораненых. В глаза белым бросились две розовые фигуры, сидящие у двух пулеметов (в дыму от гранат в первый момент трудно было рассмотреть). Подошли ближе. Фигуры неподвижны. Толкнули. Мертвы. Оказывается, оба эти молодцы-пулеметчики были сплошь забинтованы розовыми бинтами, до головы включительно, причем оба убиты в лоб, по-видимому, пули попали в прицельную скважину. Был виден мозг, выползавший из раны густой массой.

Белым досталось: 8 или 9 пулеметов, 54 винтовки, значительное количество патронов и иные трофеи. Так как белые сильно потрепались, то в первую очередь с убитых были сняты сапоги, кои и поделены между ротами. В углу одного из вагонов, между прочим, в двух ящиках были обнаружены консервы. В одном из них — ананасы, а в другом — кильки и шпроты. “Недурно, голубчики, питались”, — сострил один из белых. День был жаркий, в броневом вагоне — настоящий ад. Жажда мучила ужасно, а потому ящик консервированных ананасов доставил белым бойцам огромную радость.

Подобрав раненых, число коих ротмистр Манжетный в своих записках определяет в 50 человек, и окончательно подорвав бронепоезд, белые отошли в ближайшую деревушку, дабы немного передохнуть и привести себя в полный порядок.

Расположившись в деревушке, не успели белые закусить, как сторожевое охранение открыло огонь. Оказывается, со стороны Камышлова к ст. Подъем подошел эшелон, который и остановился, не доходя до семафора. Началась выгрузка красной пехоты... Так, значит, снова бой. Подполковник Смолин решил атаковать красных, но последние успели уже развернуться в боевой порядок и сами стали надвигаться на белых.

Противник давит, а тут, как назло, крестьяне с подводами поразбежались. Как увезешь раненых? Пока искали и собирали подводы, красные поднажали так, что белые не выдержали и стали оставлять деревню и в ней раненых, но, выйдя за околицу, остановились и затем, перейдя в контратаку, ворвались в деревню и выперли красных из нее. Этим временем одна из рот 3-го Степного стрелкового полка зашла в тыл к красным. Большевики дрогнули, и скоро их отступление превратилось в паническое бегство. При этом белые захватили до 20 пленных, от которых узнали, что сражались с Петроградским продовольственным отрядом, состоявшим исключительно из рабочих бывшей столицы.

В своих записках генерал Смолин вспоминает такой комический эпизод: “Бой шел на поле, покрытом густой и высокой рожью, где, между прочим, имелось несколько небольших хлебных амбаров. Наступали уже сумерки, когда нам удалось обойти и потеснить красных, а затем, когда те обратились в бегство, мы, после короткого преследования, занялись тщательным осмотром поля боя. Вдруг мне докладывают: “Красные занимают амбары”. Приказываю атаковать. Приближаемся к амбарам. Вижу, там, действительно, группа красных с пулеметом. Но странно — не стреляют. Подходим ближе, и я предлагаю им сдаться. “А бить не будете?” — слышу голос из этой “цитадели”. Заверяю, что гарантирую им жизнь и даже отпущу их по домам, если убежусь, что они действительно мобилизованы. “Так что, Ваше Высокоблагородие, действительно, ей-богу, мобилизованы. Явите милость, не бейте”. — “Не будем, не будем, выходите и сдавайте скорее оружие, иначе подожгу амбары и всех расстреляю”. Через несколько минут все было кончено. Одни из пленных были отпущены, другие отправлены в тыл”.

Хоть белые и выиграли в этот день два боя, но настроение у всех было подавленное. Потери огромные, всего выбыло из строя 47 человек (из них было 13 убитых и 26 тяжело раненных). В бою со стороны белых, между прочим, отличились: пулеметчик прапорщик Аарон Розенталь (еврей) и прапорщик Юрченко. Последний с горстью добровольцев забрал в плен чуть ли не 200 человек красных. Подполковник Смолин решил отойти в леса, что близ села Успенского.

Значение боя под ст. Подъем сводилось к следующему: 1) уничтожение белыми чуть ли не единственного хорошо оборудованного красного бронепоезда, 2) потери красных, как материальные, так и в отношении живой силы, 3) деморализация красных в Тюмени, откуда они чуть было не приготовились бежать на Туринск, 4) разрыв связи между Тюменью и Камышловом, 5) после этого боя стал более заметен приток добровольцев в отряд подполковника Смолина.

Следует также указать, что моральное значение этого боя сказалось и на Тобольском отряде полковника Киселева, который сумел, где-то на тракте Тюмень—Тобольск, включиться в уцелевший провод и подслушать панические сообщения красных о “зверствах” белых на Подъеме. Это подбодрило отрядников полковника Киселева, и он стал упорнее и решительнее нажимать на красных. В Тюмени красные подняли страшный шум по поводу этих двух налетов белых на ст. Тугульш и ст. Подъем. Были устроены торжественные похороны героев, павших в неравной борьбе с “палачами-белобандитами”. Жертвы были похоронены в городском сквере в двух братских могилах.

В материальном отношении Подъем также дал белым кое-что. Следует не упускать из виду, что у белых, в отрядах Сибирской Народной армии, ощущался большой недостаток, даже нужда в каждой лишней винтовке, пулемете, не говоря о патронах. Все захваченное на Подъеме подполковник Смолин передал позднее в отряд полковника Вержбицкого.

Падение красной Тюмени

По высылке отряда подполковника Смолина в тыл красных, полковник Вержбицкий с остальными своими частями двинулся из Ялуторовска вдоль по линии железной дороги к Тюмени. Без труда была занята белыми первая станция, находящаяся на полпути между Ялуторовском и рекой Пышмой, пересекающей линию железной дороги у ст. Богандинка, где она поворачивает на север. На реке Пышме, у села и станции Богандинка, белым предстояло вновь померяться силами со своим противником. Вот как описывают выход белых к Богандинке участники его.

Двигаясь вдоль линии железной дороги, 1-й Степной полк уже приближался к Пышме. До нее было недалеко. Вправо, на север от дороги, верстах в трех виднелось большое село. Это село — Богандинское, раскинувшееся по правому берегу Пышмы. По не вполне проверенным сведениям, оно было свободно от красных.

Дойдя до переезда железной дороги, от которого проселок круто поворачивал на север и вел в село, командир 1-го Степного полка, капитан Жилинский, человек вообще весьма осмотрительный, решил предварительно точно выяснить, действительно ли село свободно, и с этой целью остановил полк у переезда, а вперед выслал конную разведку во главе с сотником Вальшевским. Сотнику Вальшевскому было приказано, в случае отсутствия противника, выполнить попутно и обязанности квартирьера.

Итак, сотник Вальшевский со своими разведчиками направился по проселку к селу. Вправо и влево от дороги простирались открытые поля, и только вдали за селом темнел большой лес. Медленно и спокойно приближаясь; к селу, разведчики заметили линию окопов, вырытых вблизи самого села, по обеим сторонам проселка. Окопы казались незанятыми. Не было заметно движения и в селе. Вдруг у околицы его, обращенной к белым, появилась группа крестьян, как бы спокойно наблюдающая приближающихся конников.

Почуяв возможность какого-либо трюка со стороны красных, сотник Вальшевский выдвинул четырех разведчиков, приказав им на рысях, но смотря “в оба”, выяснить, что это за “крестьяне”. И вот, когда дозорные, оторвавшись от своей колонны, подскакали примерно на полсотню шагов к группе крестьян, оттуда последовал окрик: “Эй, вы, какой партии будете-то?” Всадники остановились: “А вы кто такие?” Последовало минутное замешательство. “Да ведь это белая сволочь”, — послышался крик из группы крестьян, спешно скрывшейся, а следом за сим по всадникам затрещали с трех сторон пулеметы и винтовки.

Сомнений быть не могло. Во всю прыть драли назад разведчики. В это время уже заговорила и красная артиллерия — она открыла огонь по району полотна железной дороги, где заметила колонну пехоты: стрелковые роты 1-го Степного полка, ожидавшие вестей от сотника Вальшевского.

Когда разведчики подлетели к переезду, то роты, уже развернувшиеся в боевой порядок, двигались в сторону села. Делать конным теперь было нечего, и капитан Жилинский направил их в лес, что тянулся к югу от полотна железной дороги. Без потерь ушла команда сотника Вальшевского от села, но тут, войдя в лес, попала под артиллерийский огонь и потеряла несколько всадников и коней убитыми и ранеными.

Атака 1-го полка была отбита красными: белые наткнулись на кольцевые окопы, блиндажи. У красных под Богандинкой имелось не менее десяти орудий.

Подошли чехи и казаки. Новое наступление на Богандинку — и тот же результат. Должно отметить, что обе атаки Богандинского не принесли белым слишком больших потерь, не подорвали духа белых бойцов, ибо, встретив сильное сопротивление со стороны красных, белые не лезли на рожон, не стремились “лбом прошибить стенку”. Возможно, что, наступая на Богандинское, полковник Вержбицкий имел в виду не столько обязательность овладения этим селом, сколь создание у красных впечатления о стремлении белых форсировать Пышму именно у Богандинского и нанести удар по Тюмени именно с этой стороны. (Не должно забывать, что, в то время как белые нажимали у Богандинки, сильный отряд подполковника Смолина находился в тылу красных и должен был там развивать свою деятельность.)

Отбив белых под Богандинкой, красные, считая, видимо, силы врага иссякшими, выслали в обход правого фланга противобольшевиков свою сильную колонну. Навстречу последней полковник Вержбицкий бросил чехов и казаков. Произошел бой. Красные были разбиты, хотя и оказывали во время боя сильное сопротивление. Между прочим, в этом бою две красные сестры милосердия, не желая сдаваться, упорно защищались гранатами и, наконец, потеряв надежду на благоприятный для них выход, подорвали себя гранатами.

На другой день после боя на ст. Подъем, то есть 17 июля, подполковник Смолин решил овладеть с. Червишево. Немедленно была выслана разведка на это село с задачей подробного и точного выяснения подступов к нему, а также и сил красных, расположившихся там. О своем намерении подполковник Смолин донес полковнику Вержбицкому.

К вечеру 18 июля выяснилось следующее: огромное село Червишево расположено на южном берегу реки Пышмы и прикрыто мелкими болотистыми речками, проходимыми вброд и впадающими в Пыш-му. К северу от села через Пышму перекинут большой деревянный мост и тянется земляная дамба длиною примерно с версту. Местность всюду лесистая; с востока и с юга лес походит почти вплотную к селу, и только с запада имеется слегка всхолмленное открытое поле, протяжением также примерно с версту. Северный берег реки Пышмы покрыт густым лесом. Верстах в двух к западу от Червишева имеется на реке Пышме брод, но переправляться может только конница, да и то с трудом.

Гарнизон Червишева, всего до 400 человек при 7—8 пулеметах, состоит преимущественно из мадьяр. Село частично оплетено колючей проволокой, бдительно охраняется и имеет телефонную связь в два провода: один идет в Тюмень, другой — в Богандинское. Гарнизон чувствует себя уверенно и прочно, поджидая появления противника не ранее как через несколько дней.

Подполковник Смолин со своим отрядом скрытно подошел к селу Червишеву. Атаку села он назначил на рассвете следующего дня, отдав приказания такого рода: 1) коннице ротмистра Манжетного к рассвету пересечь тракт к северу от Червишева, прервав связь его с Тюменью и Богандинкой. После этого быстро перейти в наступление и захватить северную часть дамбы; 2) 3-му Степному полку, под командой капитана Вержболовича, обойти Червишево с юго-востока и атаковать его не позднее 4 часов; 3) партизанский отряд с находящимся при нем одним орудием, под командой самого подполковника Смолина, должен был в это же время атаковать село с западной стороны.

В 23 часа 18 июля белые приступили к выполнению задачи. Чтобы скрыть свое движение и захватить красных врасплох, белая пехота всю ночь буквально двигалась ползком. Село охранялось полевыми караулами. Несмотря на это, белым удалось снять вражеские посты почти без выстрела. Только на участке капитана Вержболовича со стороны красных последовал один выстрел, но настолько запоздалый, что гарнизон села не успел приготовиться к бою. Красные почивали, и в таком виде их “накрыли” белые. В результате короткой схватки часть красных бросилась бежать через дамбу, где сначала попала под огонь белого орудия, а затем напоролась на конников ротмистра Манжетного и в результате была почти целиком уничтожена.

Следует, однако, заметить, что бой этот не обошелся без неприятного для белых эпизода. Когда ротмистр Манжетный соответственно полученному им приказанию, пересек тракт к северу от села, он спешил свою конницу и занял здесь скрытую позицию вблизи опушки леса, по которому шла дорога. Фланги позиции белых наблюдались конными.

Примерно через полчаса, как повествует в своих записках ротмистр Манжетный, со стороны села Червишева появились бегущие красные — частью пешком, частью на подводах. Приказав своим людям соблюдать полную тишину и скрытность, ротмистр Манжетный решил атаковать противника, когда он уже будет в непосредственной близости от позиции. Цепь спешенных конников замерла. Среди людей заметна нервная напряженность, волнуется и сам начальник — ротмистр Манжетный, не имея точного представления о силах красных и вообще о результатах боя у села. Все яснее и яснее становятся фигуры людей надвигающейся колонны противника. Для людей ротмистра Манжетного минуты кажутся часами. Вот головная группа красных приблизилась к белым на расстояние каких-нибудь шагов 600—700. “Разрешите огонь, господин ротмистр”, — обращается к Манжетному один из пулеметчиков. “Сгинь”, — следует в ответ грозный шепот ротмистра. Ему хочется ближе подпустить противника, вытянув под огонь большую часть его колонны.

Между тем красные, не подозревая засады, приближаются, по-видимому двигаясь без всяких мер предосторожности. Белые замерли. Наступила тишина, нарушаемая лишь изредка шепотом леса. Вот уже, наконец, голова отступающего противника почти у самого правого фланга белых. Еще одна-две напряженно-томительных минуты для белых... Вдруг громкая команда ротмистра: “Огонь”. Затрещали винтовки, пулеметы, ухнуло несколько брошенных белыми ручных гранат, раздалось истошное “Ура!”, все это смешалось с неистово-отчаянными криками людей, застигнутых врасплох, и... пошла “потеха”. Справедливость требует, однако, отметить, что красные довольно быстро очнулись и, в свою очередь, стали интенсивно осыпать белых ружейным и пулеметным огнем, но затем они ринулись врассыпную по лесу. На месте боя ими были брошены повозки, лошади, убитые и раненые, частично также и оружие. Белые бойцы преследовали уходящего противника, доставляя на дорогу к ротмистру Манжетному пленных.

Не прошло и полчаса после ликвидации отступавшей красной колонны, как ротмистр Манжетный получил донесение от одного из дозорных, высланных ранее, что по дороге со стороны Богандинки движется какая-то колонна конницы, примерно в два эскадрона. В то же время на дороге, со стороны Червишева, появилась новая пешая группа красных, которая открыла огонь по людям ротмистра. “Попали в переплет, — пронеслось в головах белых, — слева конница — справа пехота”. Между тем, как должен помнить читатель, сотня ротмистра Манжетного состояла всего лишь из 70 всадников, а за вычетом коноводов в бою могло принять непосредственное участие всего около 45—50 человек. Двигающаяся же на Манжетного колонна конницы была сильнее его раза в четыре-пять. Настроение у белых бойцов стало, конечно, нервным.

Сам ротмистр переживал в это время также довольно кислые минуты. Но уходить все же стыдно. Он послал подполковнику Смолину донесение, прося поддержки. Время идет. Подъесаул Катанаев, расположив свой пулемет за поворотом дороги, готов открыть огонь в любую минуту.

Вот из-за поворота показалась голова колонны — несколько всадников в красных фуражках. Катанаев, подпустив противника шагов на двести, открыл огонь. Застрочил пулемет... Вскинулись передние и попадали, а Катанаев продолжает. Наконец, ротмистр Манжетный приказал прекратить огонь. Но в тот же момент стали щелкать по деревьям пули. “Значит, красная пехота пришла в себя, увидела поддержку и перешла в контрнаступление”, — таковы были мысли ротмистра Манжетного. Огонь между тем стал усиливаться. Появились раненые. Белых стали охватывать.

Дело плохо, надо отходить. Кругом лес, местами болотистый. Тут, как назло, выяснилось, что проводник, бывший при ротмистре Манжетном, сбежал. Ротмистр Манжетный решил двигаться по старому следу. Приказал отводить коноводов, а цепи отходить с боем. Однако не прошли и двухсот шагов, как слева залп. Подались белые вправо — там конница. Опять плохо. Что делать? Поставили пулемет и пустили ленту в сторону залпа. Там сразу же затихло. Белые двинулись дальше.

Проблуждав по лесу часа четыре, белые наконец выбрались на дорогу и во второй половине дня вошли в село Червишево, где преспокойно стоял отряд подполковника Смолина. Явившись к последнему, ротмистр Манжетный застал у него в хате какого-то казачьего офицера. Подполковника Смолин был мрачен. Он познакомил ротмистра Манжетного с казаком, который оказался есаулом Блохиным.

Что же это вы, ротмистр, обстреляли меня? — спросил Блохин Манжетного.

Я? Когда?

А сегодня утром, на тракту, — отвечал Блохин, — человек восемь ранили, двух убили да перекалечили массу лошадей.

Я столько же знал о вашем присутствии здесь, сколько и подъесаул Катанаев, который был у пулемета. Почему же вы, господин есаул, слыша бой, двигались без охранения, и почему вы разрешили своим людям надеть красные фуражки?

Видит Бог, я в этом печальном случае неповинен.

Из дальнейшего выяснилось, что полковник Вержбицкий, узнав из полученного от подполковника Смолина донесения о предполагаемой атаке села Червишева, выслал для содействия ему дивизион сибирских казаков под командой есаула Блохина, который должен был установить связь с подполковником Смолиным и, выйдя в тыл красного гарнизона, отрезать ему путь отхода на Тюмень. Но есаул Блохин несколько запоздал, а ротмистру Манжетному подполковник Смолин не мог дать каких-либо сведений об этой коннице, вследствие того что и сам не был своевременно осведомлен об этом.

Ротмистру Манжетному “попало” от подполковник Смолина лишь за то, что он вышел слишком далеко к северу от села и запоздал поэтому со своим донесением о вступлении в бой с отступавшими красными. Это же обстоятельство привело к тому, что подполковник Смолин, не уверенный в том, что ротмистр Манжетный успел пересечь путь отступления красных, ограничился, ввиду утомленности чинов его отряда, слишком коротким преследованием красных по оставлении ими села Червишева. Позднее и есаул Блохин получил надлежащее “надирание” от полковника Вержбицкого за медлительность и неосторожность в этом случае. Так закончился сей печальный эпизод — но в обстановке Гражданской войны, особенно в первый период ее, он понятен и до известной степени, пожалуй, простителен.

Красным бой у села Червишева обошелся недешево, о чем свидетельствовало не только все то, что было оставлено на месте, но и число трупов, найденных впоследствии крестьянами в окрестных лесах и болотах.

Одновременно с ударом подполковника Смолина по селу Червишеву полковник Вержбицкий “нажал” на красных у села Богандинка. В результате красные покатились на запад. Отход красных от Богандинки произошел ночью и протек незаметно для их противника. Наутро белые и чехословаки без боя заняли хорошо сохранившуюся, укрепленную позицию красных. Путь на Тюмень теперь был открыт. Противоболыпевики двинулись к ней.

20 июля русские и чешские части полковника Вержбицкого заняли город Тюмень. В самом городе красные сопротивления не оказали, но бежали частью на город Камышлов, частью же на город Туринск. На следующий день в город втянулись остальные части колонны полковника Вержбицкого, двигавшиеся по железной дороге. В этот день в Тюмень прибыл и полковник Киселев, части коего, как то указано было выше, связались с разъездами полковника Вержбицкого в деревне Криводановой.

Население города, несомненно радуясь уходу большевиков, в то же время, должно сказать, встретило белых и отнеслось к ним на первых порах довольно сдержанно, что объяснялось неуверенностью в прочности положения белых, опасения скорого возвращения большевиков и отсюда — расплаты перед ними за особое внимание к “белобандитам”. За взятие города Тюмени полковник Вержбицкий был произведен в чин генерал-майора.

По случаю освобождения города в один из ближайших дней в Тюмени был проведен парад всем войскам, находившимся в тот момент там. Парад принимал генерал-майор Вержбицкий. На параде присутствовали как почетные гости генерал Сыровой и “бабушка русской революции” — небезызвестная Брешко-Брешковская. Парадом командовал только что произведенный в чин полковника Смолин.

После парада состоялся банкет, устроенный тюменской общественностью, решившей чествовать своих освободителей — русское и чешское командование. Между прочим, на этом банкете “бабушка русской революции” Брешко-Брешковская сидела рядом с генералом Сыровым. Ее старческая, сгорбленная и сморщенная фигурка как-то особенно бросалась в глаза в соседстве с плотной, отъевшейся и надменной фигурой генерала Сырового, с черной повязкой на одном глазу. Бабушка много говорила, точнее, шамкала о величайшем историческом подвиге русского народа, сумевшего освободиться от многовековых цепей самодержавия, несомненном и скором освобождении России от цепей нового, большевистского самодержавия, о последующем за сим расцвете страны и многом, многом ином, все того же порядка. Эти речи и иные, произнесенные членами партии эсеров, пришлись не совсем по вкусу большинству из присутствовавших на банкете русских офицеров, и некоторые из них, в своих ответных речах, не замедлили это подчеркнуть. Следует отметить, что уже к этому времени русское командование не доверяло Сыровому. Деятельность его и та помощь, которую оказывали чехи под его руководством, носили заметно неискренний характер. Чувствовалось, что и он сам, и его подчиненные помогают не столько белым, сколько самим себе. В этом, конечно, не приходилось винить рядовых чешских офицеров и солдат, многие из коих, ходя с белыми бок о бок в атаки, искренне желали белым успеха. Возвращаясь опять к банкету, следует признать, что в конце концов этот банкет лишний раз подчеркнул отсутствие действительного единения не только между союзниками — русским и чехами, но и в самой среде первых — истинных хозяев страны, на территории которой и за которую велась борьба.

Для более полной обрисовки создавшихся к концу июля месяца взаимоотношений союзников — русских белых и чехословаков — можно привести следующие примеры.

При занятии города Тюмени первыми в него вступили чехи, так как они двигались вдоль полотна железной дороги, а потому имели возможность перейти реку, что протекает перед самой Тюменью, ранее русских (1-й Степной полк), наступавших правее полотна и упершихся при своем движении в реку. Этим вступлением в город сначала чехов, а потом русских остался очень недоволен полковник Вержбицкий, тем более что некоторые из чехов не преминули подчеркнуть, что они, а не русские, освободили Тюмень. Полковник Вержбицкий сделал суровый выговор капитану Жилинскому: “Как вы могли допустить, чтоб чехи первыми вошли в город?” “Дело мы делаем или в перегонки играем? Не все ли равно, кто первыми войдет в город — наши ли, чехи ли?” — говорили потом белые бойцы, когда до них докатилась молва о неудовольствии в высших сферах. “Нет, для поддержания нашего престижа, для успеха нашего дела всегда мы, а не чехи, должны первыми вступать в города”, — возражали другие. Из этого видно, что уже в середине июля достаточно выявилось стремление некоторых старших чешских и русских начальников к нездоровому соревнованию за честь вступления первыми. На этой почве мог быстро махровым цветом распуститься взаимный антагонизм, а вместе с тем в деле борьбы за освобождение страны создавались ненужные и большие затруднения.

С другой стороны, в эти же примерно дни пришлось наблюдать случай иного порядка. При движении своем еще к Ялуторовску, в районе ст. Заводоуковская, 1-я Отдельная Степная батарея была придана чешскому батальону. В батарее этой из 33 чинов ее 25 человек были офицерами. Хотя погоны или иные знаки отличия по чинам редко кто носил на фронте, но по общему виду и отчасти по обмундированию, взгляду командира чешского батальона нетрудно было распознать русских офицеров в фигурах, возившихся на платформах у орудий и готовившихся сгружать их на землю. Это исполнение русскими офицерами работы нижних чинов поразило чеха. “Разве у вас не хватает солдат, что офицеры принуждены выполнять их работу? — спросил он командира батареи, и когда тот доложил о составе своей батареи, то командир батальона был очень поражен и заявил: — Почему вы раньше мне об этом не сказали? Я сейчас пришлю вам наряд из моего батальона и они сгрузят орудия”. Действительно, через несколько минут в распоряжение командира батареи прибыла команда чешских стрелков и последние, по указаниям русских офицеров, сгрузили орудия и даже запрягли коней. Примеров подобного расположения и поддержки друг друга можно привести не один. Они свидетельствуют, что в толще русских и чехословацких войсковых частей в это время антагонизма еще не было, и развился он позднее, проникая из зараженных самомнением и честолюбием верхов и штабов.

Выход сибирских войск в Зауралье

20 июля, сразу же по занятии Тюмени, на запад, по линии железной дороги в сторону Камышлова, выступила конница — сибирские казаки. На следующий день, 21 июля, согласно приказанию полковника Вержбицкого отряды полковника Киселева и шт.-капитана Казагранди выступили из села Криводанова. Первый из них, под командой помощника полковника Киселева подполковника Бордзиловского, на пароходах направился вверх по реке Тавде, имея своей задачей захват пароходных пристаней Каратунка и железнодорожной станции Тавда, являющейся конечной на линии Екатеринбург—Ирбит—Туринск— Тавда. По захвате пристани Картунка и ст. Тавда, отряд полковника Киселева должен был идти на город Туринск, который должен был атаковать и взять шт. капитан Казагранди, выйдя к нему по тракту Тюмень-Туринск. В дальнейшем, согласно расчетам полковника Вержбицкого, отряды полковника Киселева и шт.-капитана Казагранди, по своем соединении, должны были захватить город Ирбит.

Тем временем полковник Панков, выступив из города Далматова, овладел Каменским заводом и оттуда двинулся к железнодорожному узлу Богдановичи. Полковник Войцеховский, действуя в направлении на город Екатеринбург, в нескольких боях разбил противника и, произведя утомительный фланговый марш, вышел на столицу красного Урала. В ночь с 24 на 25 июля Екатеринбург перешел в руки проти-воболыпевиков.

Этим временем главные силы колонны генерала Вержбицкого, произведенного в этот чин за взятие города Тюмени, как то было уже указано выше, развивали наступление вдоль линии железной дороги, и 27 июля станция и город Камышлов перешли в руки сибирских войск, а еще через четыре дня, 31 июля, сибиряками с боя была занята ст. Богдановичи. Здесь части полковника Панкова встретили сильное сопротивление. Шадринский отряд был направлен в обход на разъезд Грязнуха, где, после 24-часового боя, выбив красных, захватил два красных бронепоезда. В Богдановичах произошло соединение частей полковника Панкова с главной колонной генерала Вержбицкого. Затем, вскоре после этого, произошла вторая встреча: сибиряки (Шадринский отряд) соединились с чешскими войсками полковника Войцеховского, медленно шедшими от Екатеринбурга навстречу частям генерала Вержбицкого. Имея своей задачей быстрое продвижение на север, начальник Шадринского отряда, между прочим, передал на время оба броневика чехам, акт об этом был подписан русскими и чешскими представителями, но в дальнейшем, как о том повествует генерал Сахаров в своей книге “Чешские легионеры в Сибири”, чехи не выполнили условия договора и оба бронепоезда, взятых трудами Шадринского отряда, чехи удержали у себя. Многократные обращения к чешскому командованию по этому поводу остались без результата.

Красные же теперь, после потери Тюмени, Екатеринбурга и Богдановичей, отступали прямо на север, откатываясь к Нейвинскому заводу и к узловой станции Егоршино.

Отряд полковника Киселева, двинувшись вверх по реке Тавде, шел к Каратунке. Отряд сей (6-й Степной Сибирский стрелковый полк) в это время состоял всего из трех стрелковых рот (шт.-капитан Атавин, поручик Ильин, поручик Митрофанов), команды конных разведчиков (поручик Волков) и хозяйственной части (подполковник Бордзиловский — он же и помощник комполка 6-го). При этом 1-я и 2-я роты состояли из тоболяков, а 3-я рота — “Тарская”, по численности своей превосходившая 1-ю и 2-ю, вместе взятые, была приведена вышеозначенным поручиком Митрофановым из города Тары. Всего в полку насчитывалось не более 200 чинов. Задержавшийся по делам в Тюмени, полковник Киселев нагнал свой отряд в Андрющине, вступил вновь в командование им, а подполковник Бордзиловский возвратился к исполнению своих прямых обязанностей начальника хозяйственной части. Можно указать, что хозяйство он держал в образцовом порядке и все его бывшие подчиненные с большим удовольствием вспоминают, как сытно, разнообразно и вкусно кормил он их.

Каратунка — конечная станция железнодорожной линии, исходящей от Екатеринбурга, — расположена на берегу реки Тавды у пристаней того же наименования. От города Туринска она удалена на 90 верст. На Каратунских пристанях, между прочим, стояли в то время несколько барж, груженных огромным количеством меди, каучука, чая, машин и прочих товаров, принадлежавших тихо скончавшемуся Военно-промышленному комитету. Баржи эти еще при Временном правительстве Керенского были доставлены к Каратунке с Оби, должны были разгрузиться и товары с них переотправиться в Москву и иные центры, но грянула Октябрьская революция, и грузы на Каратунке оказались всеми забытыми.

Подойдя к Каратунским пристаням, белые заняли их без боя, обменявшись всего несколькими выстрелами с красными, поспешившими отойти. В погоню за ними была выкинута конная команда поручика Волкова, которая и захватила ст. Тавда.

Партизанский отряд шт.-капитана Казагранди в городе Тюмени был усилен приданным ему партизанским отрядом подполковника Смолина, насчитывавшим тогда в своих рядах всего от 100 до 120 человек. Что касается самого подполковника Смолина, то ему было приказано лично задержаться в Тюмени, впредь до особого распоряжения генерала Вержбицкого, приняв должность начальника гарнизона. Последнее обстоятельство, неожиданно нарушившее расчеты подполковника Смолина и немало огорчившее его, объяснялось некоторыми предосторожностями генерала Вержбицкого. Дело в том, что в городе Туринске оставалась семья подполковника Смолина, которой, по имевшимся у него сведениям, красные учинили жестокую расправу, мстя за его выступление против них. Переживая вследствие этого большое горе и мечтая об отмщении, подполковник Смолин рвался в Туринск, чтоб учинить там соответствующую расправу со всеми, кто прямо или косвенно был повинен в гибели его семьи. Зная это и опасаясь, как бы в таком случае подполковник Смолин не увлекся и не потерял головы, генерал Вержбицкий вынужден был заменить его шт.-капитаном Казагранди.

Лихой и решительный шт.-капитан Казагранди подошел к городу Туринску — небольшому, захолустному городку Тобольской губернии, насчитывавшему в то время всего до 3000 жителей. Красные попытались было сначала дать отпор врагу. Они даже остановили горсть чехов, приданных Казагранди, но потом, перед неукротимой энергией Казагранди, быстро спасовали и, разложившись, обратились в паническое бегство. Следует указать, что численность красных в Туринске в это время достигала, по некоторым данным, 3000 человек. Вся эта масса была разбита горстью храбрецов, потеряла огромное число своих чинов ранеными, убитыми, пленными, потеряла оружие, снаряжение, имущество и позорно бежала. К сожалению, сейчас не представляется возможным точно установить истинную дату захвата города Туринска шт.-капитаном Казагранди: по одним данным, это имело место 25 июля, по иным — 30 июля. Первая дата, пожалуй, более вероятна, так как, по третьим данным, вступление частей полковника Киселева и шт.-капитана Казагранди в город Ирбит, бывшее, во всяком случае, нескольким днями позднее боя в город Туринске, состоялось в день Св. Владимира, то есть 28 июля нов. ст.

В Туринск отряд полковника Киселева прибыл уже по окончании боя в нем. Здесь оба белых отряда соединились и дальше совместно двинулись на город Ирбит. Начальником гарнизона в город Туринске был оставлен подполковник Бордзиловский с одной ротой и хоз. частью.

Отряды полковника Киселева и шт.-капитана Казагранди приблизились к городу Ирбиту на 15 верст. Весть о приближении “белогвардейцев” переполошила ирбитских большевиков. Они приступили к спешной и беспорядочной эвакуации.

Между тем, наблюдая поспешность сборов красных, их очевидную неуверенность в себе, один из ирбитян поскакал к белым, дабы осветить им обстановку и звать скорее идти в город. Этому жителю, фамилии коего восстановить не удалось, повезло: он быстро и благополучно добрался до белых военачальников. Его доклад был выслушан, и вслед за тем отряды были подняты и белые выступили на Ирбит...

Но красных предупредили. Примерно в 11 часов 28 июля большевистские части покинули город и станцию Ирбит, двинувшись на запад в эшелонах по железной дороге, а в 2 часа дня за ними последовал и последний красный бронепоезд (самодельный, состоявший из нескольких платформ с мешками песка на них). Спешка у красных была такова, что председатель Совдепа оставил в своем кабинете секретные бумаги большой ценности. К чести этого председателя должно отметить, что, вспомнив о бумагах, он в единственном числе вернулся в оставленный красными город, проехал в помещение совдепа, взял, что нужно было, и... благополучно выбрался назад.

Около 14 часов того же дня по улицам Ирбита проскакало несколько всадников с белыми флагами. Они оповещали граждан Ирбита о вступлении в город сибирских правительственных войск... Город ожил. На улицах появились сияющие лица. И когда, спустя некоторое время, в город стали втягиваться немногочисленные подводы с сидящими на них бойцами с бело-зелеными ленточками, они были встречены колокольным звоном и криками “Ура!”...

Белых была горсть. Они заняли важнейшие точки в городе. Никаких больших частей видно не было. Больше никто не появлялся. “Маловато что-то”, — думалось ирбитянам, полагавшим, что и в происходящей борьбе, подобно войне Русско-германской, на фронте с обеих сторон принимают участие многие и многие десятки тысяч, если не сотни тысяч солдат. На вопросы о том, есть ли еще войска и много ли их, бойцы с бело-зелеными ленточками неизменно отвечали, что они только авангард, а что главные силы идут за ними... Прошло часа три с момента вступления белых в Ирбит, и вот на окраине города запылила новая колонна. Она была также невелика, не больше первой... Опять радостные крики, звон колоколов... Штаб 6-го Степного полка прибыл в город...

По занятии белыми Ирбита офицеры — местные жители — сорганизовали комендатуру, и человек 60—70 из них сразу же изъявили свое желание на вступление в ряды сибирских войск. Следует отметить, что многие ирбитяне-офицеры обратили внимание на небольшую численность прибывших. “Маловато что-то наших, каким бы широким фронтом ни шли б, но на город все же должна была бы выйти более крупная часть войск, хотя бы штабы и обозы. Маловато, у красных в этом отношении было посолиднее” — таковы примерно были мысли офицеров-ирбитян в первые часы по своем освобождении от красного зверя, но скоро, очень скоро, к вечеру первого дня, они уже знали истину: те 400 человек, что пришли сегодня в город, — это все войсковые части белых, находящиеся в данном округе. Никаких обходных или боковых колонн или отрядов нет. Их нет на многие десятки верст, ближайшие отряды белых находятся верстах в 70—100 на линии железной дороги Екатеринбург—Тюмень... У простых же горожан, у одних от радости, у других с перепугу, все двоилось и троилось в глазах и “максимка” с “люйсом” превращались, с их слов, в “орудия и массу пулеметов”...

На следующий день или через день отряд капитана Казагранди выступил из города по Верхо-Турскому тракту. С ним ушло до 30— 40 ирбитян (почти все офицеры), присоединившихся к его отряду. Полковник же Киселев со своим 6-м полком остался в районе Ирбита: штаб полка временно остался в городе, а боевая часть выдвинулась на запад, в сторону Ирбитского завода, заняв деревню Зайкова.

Итак, к 1 августа 1918 года, в результате 40-дневного похода, степными полками при поддержке чехословаков были очищены от красных уезды: Ялуторовский, Тобольский, Тюменский, Туринский, Шадринский и Камышловский, короче говоря, равнины Западной Сибири были уже освобождены от большевиков и победоносные сибирские войска вступили в пределы Зауралья.

Здесь следует отметить, что еще 18 июля Временное Сибирское правительство постановило включить в сферу своего влияния уезды: Челябинский, Троицкий и Златоустовский. Так по частям Урал стал крепче и крепче связываться с белой Сибирью. Население радостно встречало бойцов со скромными бело-зелеными и бело-красными ленточками, горящих желанием бить врага и гнать его все дальше и дальше на запад...

31 июля генерал-майор Вержбицкий был назначен, как то официально значилось, “Уполномоченным Временного Сибирского Правительства по насаждению государственного порядка и насаждению государственного и общественного аппаратов управления в освобожденных от большевиков районах Западной Сибири, с правами генерал-губернатора”, вместе с тем он был оставлен стоять во главе подчиненных ранее ему войсковых частей (его собственная колонна, колонна полковника Панкова, отряды полковника Киселева и капитана Казагранди), составивших теперь по новой терминологии “Западно-Сибирский отряд”. Чехословацкие части генерала Сырового, находившиеся до сего времени в подчинении русского генерала, в этот же день получили предписание оставить фронт и, оттянувшись к линии железной дороги, приготовиться для переброски по железной дороге в район Челябинска. Таким образом, вступая в Зауралье, сибирские войска открывали вместе с тем на этом участке фронта новую страницу Гражданской войны — единоборство белых с красными. Что же происходило за это время в тылу сибирских войск, точнее, в стране, прикрытой паутинкой тех небольших отрядиков, дела которых известны из данной книги? Откуда взялось Временное Сибирское правительство, о котором только что упоминалось в предыдущем отрывке ?

О политических пертурбациях в Сибири достаточно подробно и полно толкует книга профессора Гинса “Сибирь, Союзники и Колчак”, здесь же кратко отметим, что Западно-Сибирский комиссариат, взявший на себя бремя власти сразу же по перевороте, просуществовал недолго. Трудность проведения необходимых и спешных мероприятий и необходимость согласовать между собой деятельность различных ведомств привела к мысли о создании Административного совета. Тем временем члены Сибирского правительства, находившиеся на освобожденной территории, предъявили свои претензии на власть. Западно-Сибирский комиссариат, вошедший во вкус власти, не хотел было сначала отдавать ее пяти, из общего числа двадцати “избранных” министров, но в конце концов, на совместном заседании 30 июня, когда дело дошло уже до угроз, члены комиссариата вняли голосу здравого смыла и сдали власть пяти министрам.

Так, 30 июня в Омске появилось Временное Сибирское правительство, возглавляемое П.В. Вологодским82. Слепой случай оставил в Западной Сибири наиболее трезво мыслящих, умеренных членов правительства. Постепенно правительство стало завоевывать симпатии все больших и больших кругов. Но левым это не понравилось...

Между прочим, 11 июля был подписан акт провозглашения государственной независимости Сибири, но к нему никто не отнесся с вниманием, никто не обратил серьезного внимания на появление на свете “нового” государства. Даже в самом правительстве имелся только один-единственный, горячий и последовательный защитник отстаивания сибирской независимости — Г.Б. Патушинский83... Таким образом, несмотря на декларацию, Сибирь продолжала фактически оставаться частью России — ее областью.

Примечания.

58 Филимонов Борис Борисович, р. в 1901 г. Сын офицера. Псковский кадетский корпус (1918). В белых войсках Восточного фронта; с августа 1918 г. доброволец Казанского артиллерийского дивизиона, участник защиты Казани, затем унтер-офицер 1-го артиллерийского технического училища. В 1919 г. юнкер 1-го артиллерийского училища во Владивостоке, в 1920 г. в Гродековской группе войск в Приморье и в батарее 1-й стрелковой бригады. Участник Хабаровского похода. Поручик. В эмиграции в Китае (Шанхай). Умер 12 июля 1952 г. на о. Тубабао (Филиппины).

59 Впервые опубликовано: Филимонов Б.Б. На путях к Уралу. Шанхай, 1934.

60 Семенов (Семенов-Мерлин) Григорий Михайлович, р. в 1890 г. Есаул Забайкальского казачьего войска, комиссар Временного правительства в Забайкалье по формированию бурят-монгольских добровольческих ударных батальонов и командир Монголо-Бурятского конного полка. Георгиевский кавалер. В белых войсках Восточного фронта; с 19 ноября 1917 г. в боях с большевиками в Верхнеудинске, начальник сформированного им в Маньчжурии Особого Маньчжурского отряда, Маньчжурской особой дивизии, 1-й сводной Маньчжурской дивизии, с 8 октября 1918 г. командир 5-го Приамурского корпуса, с 8 декабря 1918 г. командующий Восточно-Сибирской отдельной армией, с 18 июня по 3 августа 1919 г. командир 6-го Восточно-Сибирского армейского корпуса, с 29 августа 1919 г. помощник командующего войсками Приамурского военного округа и главный начальник Приамурского края, с 12 ноября 1919 г. командующий войсками Читинского (с 5 декабря Забайкальского) военного округа, с 24 декабря 1919 г. главнокомандующий всеми вооруженными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа с подчинением ему и Забайкальского военного округа, с 11 февраля 1920 г. главнокомандующий войсками Российской восточной окраины. Одновременно с 19 ноября 1918 г. походный атаман Уссурийского и Амурского казачьих войск, с 23 апреля 1919 г. походный атаман Забайкальского и с 23 апреля 1919 г. Дальневосточных казачьих войск, с 13 июня 1919 г. войсковой атаман Забайкальского казачьего войска, с 30 апреля 1920 г. — походный атаман всех казачьих войск Российской восточной окраины, с 28 апреля 1921 г. походный атаман всех казачьих войск Сибири и Урала. Генерал-лейтенант. В эмиграции в Китае. Арестован 22 августа 1945 г. в своем доме в пос. Какахаши, под Дайреном. Расстрелян 30 августа 1946 г. в Москве.

61 Андогский Александр Иванович, р. 25 июля 1876 г. Из дворян Новгородской губ. Вологодская гимназия, Санкт-Петербургский университет (1898), офицерский экзамен при Павловском военном училище (1899), академия Генштаба (1905). Офицер л.-гв. Московского полка. Генерал-майор, начальник академии Генштаба. В белых войсках Восточного фронта (перешел от красных); до 23 октября 1922 г. начальник академии Генштаба; с 18 сентября 1918 г. помощник управляющего Военным министерством по снабжению с оставлением в прежней должности, с 18 июня 1919 г. 1-й генерал-квартирмейстер Ставки, с октября 1921 г. преподаватель Владивостокского военного училища, в 1922 г. городской голова Владивостока. В эмиграции в Китае. Покончил самоубийством 25 февраля 1931 г. в Харбине.

62 Волков Вячеслав Иванович, р. в 1877 г. Войсковой старшина 1-го Сибирского казачьего полка. В белых войсках Восточного фронта; в мае 1918 г. организатор восстания в Петропавловске, начальник военного района, в ноябре 1918 г. полковник, начальник 1-й Сибирской казачьей дивизии. Участник Омского переворота 18 ноября 1918 г., с 1 декабря 1918 г. по 24 января 1919 г. командующий Восточно-Сибирской отдельной армией, с 25 декабря 1918 г. по 17 февраля 1919 г. главный начальник Иркутского военного округа, с 18 марта 1919 г. командир Сводного казачьего корпуса, 12—27 июня командир Уральской группы войск, с 20 июля 1919 г. командир Южной конной (с конца июля — Конной), с 20 ноября 1919 г. Сибирской казачьей группы 2-й армии. Участник Сибирского Ледяного похода. Генерал-майор (с ноября 1918 г.). Убит в январе 1920 г. под ст. Ангара.

63 Блохин Н.С. Есаул Сибирского казачьего войска. В белых войсках Восточного фронта; участник восстания в Петропавловске в мае 1918 г., начальник штаба военного района, с июня 1918 г. командир дивизиона 2-го Сибирского казачьего полка, в 1918 —1919 гг. командир 2-го Сибирского казачьего полка, с лета 1921 г. командир пешего дивизиона Сибирского казачьего полка, затем (к декабрю 1921 г.) этого полка, заместитель атамана Уссурийского казачьего войска, летом—осенью 1922 г. командир Сводной бригады Сибирской казачьей группы. Генерал-майор.

64 Анненков Борис Владимирович, р. в 1890 г. Из дворян Новгородской губ. Одесский кадетский корпус (1906), Александровское военное училище (1908). Есаул 1-го Сибирского казачьего полка, начальник партизанского отряда Сибирской казачьей дивизии. В белых войсках Восточного фронта; с конца 1917 г. действовал в районе Омска со своим партизанским отрядом. С 28 июля 1918 г. войсковой старшина, с середины 1919 г. на Семиреченском фронте, командующий Отдельной Семиреченской армией. Генерал-майор. В эмиграции с весны 1920 г. в Китае. В 1925 г. выдан большевикам. Расстрелян 24 августа 1927 г. (25 августа 1926 г.) в Семипалатинске.

65 Иванов-Ринов Павел Павлович, р. 26 июля 1869 г. в Семипалатинской обл. Из дворян, сын офицера. Сибирский кадетский корпус (1888), Павловское военное училище (1890). Полковник, командующий Отдельной Сибирской казачьей бригадой. В белых войсках Восточного фронта; глава офицерских организаций Омска и Петропавловска. 7 июня 1918 г. воз- главил антибольшевистское выступление в Омске, начальник гарнизона, с 13 июня по 7 сентября 1918 г. командир Степного корпуса (с 2 июля 1918 г. генерал-майор), с 15 августа 1918 г. войсковой атаман Сибирского казачьего войска, с 5 сентября врио (с 7 сентября 1918 г. постоянно) до 15 октября (2 или 4 ноября) 1918 г. управляющий военным министерством и с 5 сентября по 13 октября 1918 г. командующий Сибирской армией (до 24 декабря 1918 г.), с 8 (23) декабря 1918 г. — одновременно помощник верховного уполномоченного на Дальнем Востоке по военной части (до 15 (20) мая 1919 г.), с 23 декабря 1918 г. командующий войсками Приамурского военного округа (до 11 мая 1919 г.). С августа 1919 г. командир Отдельного Сибирского казачьего корпуса (до 19 сентября 1919 г.). Осенью 1919 г. помощник командующего 3-й армией, с начала ноября 1919 г. помощник, главнокомандующего Восточным фронтом по военно-административной части. Георгиевский кавалер (9 сентября 1919 г.)- Генерал-лейтенант (10 августа 1919 г.). С 23 марта 1920 г. в Харбине, с 7 июля 1921 г. начальник штаба атамана Семенова (походного атамана казачьих войск Сибири и Урала) в Гродекове, в 1922 г. начальник тыла армии; в эмиграции в Китае. Осенью 1925 г. выехал в СССР.

66 Гинс Георгий Константинович, р. в 1887 г. В белых войсках Восточного фронта; с июня 1918 г. управляющий делами Западно-Сибирского комиссариата, заместитель министра народного просвещения Сибирского Временного правительства, затем товарищ министра иностранных дел правительства адмирала Колчака. В эмиграции в США, профессор-историк, публицист. Умер около 9 ноября 1971 г. в Сан-Франциско (США).

67 Гришин (Гришин-Алмазов) Алексей Николаевич, р. в Кирсановском уезде. Полковник. Георгиевский кавалер. По заданию генерала М.В. Алексеева организовывал офицерское подполье в Сибири. Организатор свержения большевиков в Ново-Николаевске 27 мая 1918 г. 28 мая — 12 июня командующий войсками Омского военного округа, с 13 июня до 5 сентября 1918 г. командующий Сибирской армией, с 1 июля одновременно управляющий Военным министерством. В сентябре 1918 г. отбыл в Екатеринодар, с 29 ноября 1918 г. в Одессе, с 4 декабря 1918 г. военный губернатор Одессы и (до 15 января 1919 г.) командующий войсками Добровольческой армии Одесского района, с 24 февраля по 23 апреля 1919 г. врид командующего войсками Юго-Западного края. В апреле 1919 г. послан в Омск во главе делегации к адмиралу Колчаку. Генерал-майор. Застрелился под угрозой плена 22 апреля (5 мая) 1919 г. в Каспийском море.

68 2-й Степной Сибирский армейский корпус. Сформирован в составе Сибирской армии из добровольческих офицерских дружин 12 июня 1918 г. в Омске как Степной корпус (с 26 августа — 2-й Степной Сибирский, с 30 сентября — армейский). Ядром его послужили полки 1-й Степной Сибирской стрелковой дивизии, Отряд полковника Смолина и Первый партизанский офицерский отряд'. Конница была представлена формированиями сибирских казаков — отрядом сотников Тимофеева и Вальшевского и 2-м Сибирским казачьим полком, артиллерия — батареями капитанов Плотникова, Остальского и Седова (в 1-й батарее из 33 чинов 25 были офицеры). В составе корпуса были также Украинский гетмана Сагайдачного курень (до марта 1919 г.) и Степной Сибирский польский легион. К 31 июля насчитывал 2384 офицера и 7992 добровольца, в том числе 1314 и 4502 на передовой (в ряде полков и во всех батареях офицеров было свыше половины). Формирование завершено в сентябре—октябре 1918 г. Включал 3-ю Иркутскую (временно с 3 октября 1918 г.), 4-ю и 5-ю Сибирские стрелковые дивизии. 24 декабря 1918 г. корпус был сделан отдельным, а 3 января 1919 г. из него были выделены части, летом 1918 г. входившие в Западно-Сибирский отряд генерала Г.А. Вержбицкого, и развернуты в 3-й Степной Сибирский армейский корпус (куда вошли 3-я и 4-я дивизии). В начале 1919 г. включал 5-ю Сибирскую стрелковую дивизию, Партизанский отряд атамана Анненкова, 2-ю Степную Сибирскую кадровую стрелковую дивизию (позднее — 13-я Сибирская кадровая стрелковая дивизия) и 6-ю Сибирскую сводную дивизию. В июле 1919 г. в состав корпуса входили Партизанская дивизия атамана Анненкова, 5-я Сибирская стрелковая дивизия, Отдельные Семиреченская казачья, Степная стрелковая и Киргизская конная бригады. В ноябре—декабре 1919 г. послужил основой Отдельной Семиреченской армии. Командиры: полковник (генерал-майор) П.П. Иванов-Ринов (июнь— сентябрь 1918 г.), генерал-майор (генерал-лейтенант) А.Ф. Матковский (с 6 сентября 1918 г.), генерал-майор В.В. Бржезовский (с 2 января 1919 г.; убит), генерал-майор И. Ефтин (с 13 сентября 1919 г.). Начштаба: капитан (полковник) Василенко (июнь 1918-го — апрель 1919 г.), полковник Щербаков (с мая 1919 г.), полковник И.И. Попов.

69 Пепеляев Анатолий Николаевич, р. в 1891 г. Сын офицера. Подполковник 42-го Сибирского стрелкового полка. Георгиевский кавалер. В белых войсках Восточного фронта; в июне 1918 г. глава офицерской организации в Томске, с 13 июня 1918 г. командир 1-го Средне-Сибирского стрелкового корпуса, с августа 1918 г. полковник, с 10 сентября 1918 г. генерал-майор, с 25 апреля 1919 г. командующий группой (Северной) Сибирской армии, с 14 июля 1919 г. командующий 1-й армией, с 11 марта 1920 г, командир Сибирского партизанского отряда, сформированного из остатков армии. Генерал-лейтенант. Взят в плен в 1923 г. в Якутии. Расстрелян 14 января 1938 г.

70 Фукин Михаил Николаевич, р. в 1869 г. В службе с 1885 г., офицером с 1893 г. Полковник 44-го Сибирского стрелкового полка. В белых войсках Восточного фронта; до 21 июня 1918 г. начальник 1-й Степной Сибирской стрелковой дивизии, затем в резерве чинов Западно-Сибирского военного округа, с 4 августа 1918 г. и. д. дежурного генерала штаба Западной армии. Генерал-майор (с лета 1918 г.).

71 Вержбинкий Григорий Афанасьевич, р. 25 января 1875 г. Из мещан г. Летичева. Каменец Подольская гимназия (не окончил), Одесское пехотное юнкерское училище (1897). Георгиевский кавалер. Полковник командир бригады 134-й пехотной дивизии. При большевиках отказался от предложенной ему должности начальника 134-й пехотной дивизии, был приговорен за неповиновение к смертной казни, но, спасенный солдатами, уехал в Омск 8 декабря 1917 г. Спасаясь от преследования большевиков, перебрался в Усть-Каменогорск. В белых войсках Восточного фронта. Участник свержения большевиков и организации Усть-Каменогорского офицерского отряда, с 20 июня 1918 г. начальник 1-й Степной Сибирской стрелковой дивизии. С 20 июля 1918 г. генерал-майор. По очищении района реки Туры назначен уполномоченным правительства с правами генерал-губернатора по насаждению государственного и общественного аппаратов управления освобожденных районов Западной Сибири. В дальнейшем командовал Западно-Сибирским отрядом. С 1 января 1919 г. командир 3-го Западно-Сибирского стрелкового корпуса, с января 1919 г. генерал-лейтенант. С 10 апреля 1919 г. командующий Южной группой Сибирской, затем 2-й армии. Орден Святого Георгия 3-й ст. 20 февраля 1919 г. Орден Святого Владимира 3-й ст. 2 мая 1919 г. Участник Сибирского Ледяного похода. Начальник колонны на правах командующего армией в составе Южной и Тобольской групп, с января 1920 г. командующий 2-й армией, с 25 марта 1920 г. командир 2-го Отдельного Сибирского стрелкового корпуса, с 22 августа 1920 г. командующий Дальневосточной армией, командующий вооруженными силами Приморской области, с 31 мая 1921 г. командующий войсками Временного Приамурского правительства и с 12 октября 1921 г. одновременно управляющий военным и морским ведомством, с декабря 1921 г. по июнь 1922 г. главнокомандующий Дальневосточной армией; в эмиграции в Китае; с 1930 г. помощник начальника Дальневосточного отдела РОВС, в 1932 г. начальник отдела РОВС в Харбине, с 1936 г. — Тяньцзиньского отдела РОВС. Умер 20 декабря 1941 (1942) г. в Тяньцзине.

72 Казагранди Николай Николаевич. Штабс-капитан инженерных войск. В белых войсках Восточного фронта; с июня 1918 г. организатор и командир 1-го партизанского офицерского отряда в Омске, в июне 1918 г. командир боевой колонны 1-й Степной Сибирской стрелковой дивизии (подполковник); на 9 мая 1919 г. командир 16-го Ишимского Сибирского стрелкового полка, с 26 марта (22 апреля — 22 июля) 1919 г. начальник 18-й Сибирской стрелковой дивизии. Затем командир отряда во 2-й армии, в начале 1920 г. — отряда в Северной группе. Участник Сибирского Ледяного похода. Полковник (1919). С мая 1921 г. начальник офицерского отряда (бывш. Корюхина) в Монголии. Арестован и расстрелян в июле 1921 г. на хребте Эгин-Дабан.

73 Смолин Иннокентий Семенович, р. в 1881 г. Иркутское военное училище (1905). Подполковник 43-го Сибирского стрелкового полка, 4-го Финляндского стрелкового полка, помощник командира 3-го Финляндского стрелкового полка. В белых войсках Восточного фронта; в начале 1918 г. возглавлял подпольную организацию в районе Туринска, с 20 июня 1918 г. командир партизанского отряда своего имени, с июля 1918 г. полковник, затем командир 15-го Курганского стрелкового полка, особой колонны из нескольких полков, с января 1919 г. начальник 4-й Сибирской стрелковой дивизии, на 9 мая 1919 г. командир 3-го Степного армейского корпуса. С 27 января 1920 г. генерал-майор, командующий Южной группой войск, с 23 августа 1920 г. командир 2-го стрелкового корпуса Дальневосточной армии, с августа 1922 г. командир Сибирской группы. Орден Святого Владимира 3-й ст. Орден Святого Георгия 4-й ст. Французский крест с пальмовой веткой. Генерал-лейтенант (1921). В эмиграции в Китае и США. Член Общества Ветеранов. Умер 23 марта 1973 г. в Папеэте (Таити).

74 Манжетный Михаил Михайлович, р. в 1886 г. Елисаветградское кавалерийское училище (1908). Ротмистр Отдельного корпуса жандармов, начальник жандармского отделения на ст. Курган. В белых войсках Восточного фронта; в июне 1918 г. командир взвода Курганского добровольческого отряда, затем в партизанском отряде подполковника Смолина, с декабря 1918 г. командир Отдельного конно-егерского дивизиона. Полковник. Осенью 1920 г. остался в Харбине. В эмиграции в Китае, в 1926—1928 гг. в русском отряде генерала Нечаева армии Чжан Цзолина, командир 4-го кавалерийского полка, затем в Пекине и Тяньцзине, с 1949 г. на Филиппинах и в Австралии. Умер в 1959 г.

75 Войцеховский Сергей Николаевич, р. 16 октября 1883 г. в Витебске. Из дворян Витебской губ., сын офицера. Великолукское реальное училище, Константиновское артиллерийское училище (1904), академия Генштаба (1912). Подполковник, начальник штаба 1-й Чехословацкой дивизии, командир 3-го Чехословацкого полка. В белых войсках Восточного фронта; 26 мая 1918 г. во главе группы Чехословацкого корпуса освободил Челябинск, с 11 июня 1918г. полковник, с 12 октября по 25 декабря 1918 г. командующий Самарской группой, затем генерал-майор, с осени 1918г. командир 6-го Уральского армейского корпуса, с 1 января по 18 августа 1919 г. командир 2-го Уфимского армейского корпуса, с 29 августа по 1 октября 1919 г. командующий Уфимской группой, с 12 сентября 1919г. командующий Уральской группой войск, затем командующий 2-й армией, с 25 января 1920 г. главнокомандующий Восточным фронтом, с 20 февраля 1920 г. командующий войсками Российской восточной окраины (Дальневосточной армии). В эмиграции в Чехословакии, военный министр, генерал армии. Арестован 11 мая 1945 г. в Праге. Умер 7 апреля 1951 г. в лагере под Тайшетом (Иркутская обл.).

76 Доможиров Анатолий Григорьевич. Гимназия, Казанское военное училище (1911). Георгиевский кавалер. Штабс-капитан, адъютант 43-го Сибирского стрелкового полка. В белых войсках Восточного фронта; с июня 1918г. помощник командира 1-го Степного Сибирского стрелкового полка, командир Уральского стрелкового полка. Участник Сибирского Ледяного похода, затем заместитель и начальник штаба Отдельной стрелковой бригады. Участник выступления 30—31 марта и 25—26 мая 1921 г. во Владивостоке и Хабаровского похода, в 1922 г. командир отряда 1-й стрелковой бригады Земской Рати. Полковник. В эмиграции в Корее, затем в Китае (Шанхай), служил в Шанхайском Русском полку (лейтенант). Умер 20 декабря 1955 г. в Брисбене (Австралия).

77 Гайкович Георгий. Сибирский кадетский корпус (1915). Подпоручик. В белых войсках Восточного фронта; с июня 1918 г. в 1-й Степной Сибирской батарее. Участник Сибирского Ледяного похода, в марте 1920 г.командир Добовольческого артиллерийского дивизиона; летом — в декабре 1921 г. командир Добровольческой батареи Дальневосточной армии, в сентябре 1922 г. командир Прикамской (б. Ижевско-ВоткинскоДобровольчес-
кая) батареи. Подполковник. В эмиграции в Китае, командир бронепоезда китайской армии. Убит 4 декабря 1925 г. под ст. Таян-Фу.

78 Черкес Евгений Владимирович. Штабс-капитан. В белых войсках Восточного фронта; в июне 1918 г. командир Тарского повстанческого отряда, в 1919 г. в ижевско-воткинских частях, затем командир батальона 1-го Добровольческого полка; в начале 1920 г. командир 1-го полка Добровольческой бригады, с лета 1920 г., в декабре 1921 г. командир 1-го Добровольческого полка Дальневосточной армии, в сентябре 1922 г. командир Пермского батальона (бывшего Сводно-Добровольческого полка). В эмиграции в Китае, к 1923 г. в Гирине. В эмиграции член КИАФ и РМО. Умер 27 января 1969 г. в Сиднее (Австралия).

79 Бордзиловский Антон Викентьевич, р. в 1876 г. в Сибири. Сибирский кадетский корпус (1895), Константиновское артиллерийское училище. Подполковник артиллерии, служивший по дворцовому ведомству в Гатчинском дворце. В белых войсках Восточного фронта; с июня 1918 г. помощник командира Тобольского добровольческого отряда (затем 6-й Степной Сибирский стрелковый полк), затем полковник, на 9 мая 1919 г. командир 25-го Тобольского Сибирского стрелкового полка, в июле 1919 г. командир отряда в 1-й армии, 3 сентября — 17 октября 1919 г. начальник 7-й Тобольской Сибирской стрелковой дивизии, затем помощник командира 2-го корпуса, в декабре 1919 г. во 2-й армии, в январе 1920 г. командующий отдельной Тобольской группой (начальник колонны), в Дальневосточной армии, в 1921 г. начальник гарнизона Спасска, в ноябре 1921 г. командир 1-й стрелковой бригады. Генерал-майор (к декабрю 1919 г.). Орден Святого Георгия 4-й ст. 6 апреля 1920 г. В эмиграции в Китае, в 1930 г. возглавлял Офицерский Союз в Харбине, председатель отдела РОВС и кадетского объединения в Харбине, до 1945 г. председатель объединения Сибирского кадетского корпуса в Шанхае. После 1945 г. в США, начальник отдела РОВС. Умер 30 мая 1962 г. в Принстоне (США).

80 Куренков Александр Александрович, р. в 1892 г. Капитан. В белых войсках Восточного фронта; в июне 1918 г. руководитель восстания в Шадринске и командир Шадринского добровольческого отряда (Ишимского офицерского отряда), затем батальона, 19 января 1919 г. вошедшего в 7-ю Сибирскую стрелковую дивизию как 27-й Сибирский Верхотурский стрелковый полк. Георгиевский кавалер. Генерал-майор. Участник Сибирского Ледяного похода. В эмиграции участник монархического движения. Умер 2 мая 1971 г. в Менло-Парке (в Сан-Франциско, США).

81 Перхуров Борис Петрович, р. 12 января 1881 г. в с. Шерепове Тверской губ. 2-й Московский кадетский корпус (1900), Александровское военное училище (1901) (не окончил), Михайловское артиллерийское училище (1904). Подполковник. В белых войсках Восточного фронта с июня 1918 г.; командир орудия в Сибирской армии, командир 1-й Степной Сибирской отдельной тяжелой батареи, с ноября 1918 г. командир 4-го Сибирского отдельного легкого артиллерийского дивизиона, затем инспектор артиллерии, с 1919 г. интендант 3-го Степного корпуса, затем — партизанских отрядов 3-й армии. Полковник. Взят в плен 11 марта 1920 г. в с. Подымахинском у Лены; с января 1921 г. в лагере в Екатеринбурге, бежал 20 мая 1921 г.

82 Вологодский Петр Васильевич, р. в 1863 г. Присяжный поверенный. Участник восстания юнкеров в Омске, в 1918 г. член Директории, министр иностранных дел, затем председатель Временного Сибирского правительства, с сентября 1918 г. председатель совета министров Директории в Уфе, до 23 ноября 1918 г. председатель Омского правительства, затем председатель совета министров и министр иностранных дел правительства адмирала Колчака. С 1919 г. в эмиграции. Умер в 1928 г.

83 Патушинский Григорий Борисович, р. в 1873 г. Иркутский адвокат. В белых войсках Восточного фронта; с июля 1918 г. министр юстиции Временного Сибирского правительства, член Уфимской директории. Умер в 1931 г.

На главную страницу сайта