Материал подготовлен и передан на сайт Игорем
Вячеславовичем Коваленко. Редакция сайта приносит ему самую искреннюю
благодарность за подборку и обработку материалов, посвященных истории
Алексеевского полка.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ПОЛК. Е.Ф.
ЕМЕЛЬЯНОВА, командира 1-го батальона
Партизанского Генерала Алексеева пехотного полка во 2-м Кубанском Походе.
7-ое
ноября. Наконец-то дивизию нашу, сильно потрепанную, отвели на отдых. С 1-го
сентября по 3-ье ноября были в беспрерывных боях, не имели даже ни единой
дневки. Выпадали дни, что и по два боя в день: на заре подойдем к какому-нибудь
селу Безопасному, атакуем, часам к 9-10 утра выбьем из села большевиков и
расположимся на отдых... В 3-4 часа дня тревога. В ружье. Идем 10-15 верст и к закату опять
бой, атака, и лишь глубокой ночью уснешь. То бросят нас от нашего тыла (г.
Ставрополя), где обоз и хозяйство, к реке Манычу на
150 верст; то глядишь - Ставрополь опять в руках большевиков, и спешным маршем
днем и ночью - спасибо, хоть на обывательских подводах - поворачиваешься кругом
и идешь отбивать Ставрополь.
Вышел в
поход, имея у себя офицерский батальон около 600 бойцов, а на отдых пришел с 30
чел. Во 2-й роте у меня остались в строю: ротный командир и один казак. Так под
Ставрополем и лежали оба рядышком в цепи и постреливали.
В
особенности памятна мне дорогой ценой купленная атака
одной деревни - Малой Джалги... Далеко, далеко на севере Ставропольской
губернии, среди бесконечной степи лежит она. Прогнав с боем большевиков из дер.
Кевсалы, полк наш заночевал в дер. Большая Джалга.
Было роковое 13-е октября. По утрам заморозки. Еще не вставало солнце, и мы,
неприятно ёжась от холода, двинулись в поход. До дер. Малой Джалги было не
более 7-8 верст. Показались крылья ветряных мельниц, крест на церкви и верхушки
оголенных деревьев, что по задам дворов. Неприятель приветствовал одним, другим
орудийным выстрелом. Приказано было 2-му и 3-му батальонам рассыпаться в цепь и
атаковать деревню, а мне, т.е. 1-му батальону, держаться уступом за левым
флангом 2-го батальона в резерве. Местность, как ладонь, ровная. Показался
красный диск солнца... Для многих, очень многих оно было последним в их
жизни...
Малая
Джалга, как и все степные села и деревни, длинной
лентой верст на 5-6 растянулась по балочке, где
струится какой-то жалкий ручеек. Вижу - 2-й и 3-й батальоны, широко рассыпав
цепи, пошли в атаку. До неприятеля, до опушки леса, 2-3 версты. Минут через
пять мне приказано тоже рассыпать цепи влево от 2-го батальона и атаковать
деревню. Роты рассыпали цепи - стрелок от стрелка шагов на двадцать, а то и
больше. "Цепи вперед! С Богом! - командую - Направление на ветряную
мельницу!"
В атаку
ходим без перебежек, во весь рост: и скорее, и меньше потерь.
Двинулись. Неприятель участил стрельбу по нас. Смотрю - сестра
милосердия Наташа в белой косыночке, в белом переднике, с красным крестом на
груди, торопливо оправляя огромную для ее роста фельдшерскую сумку, спешит к
своей роте.
-
Наташа! Куда вы? - останавливаю я ее, - оставайтесь при обозе!
-
Господин полковник, моя рота в атаку пошла... Как же я останусь при повозках?
Мое место там, при роте, - деловито докладывает она мне.
Я гляжу
на нее, на эту еще не девочку даже, а скорее подростка. Вижу ее хорошенькую
головку, ее миниатюрную фигурку и... больно мне стало за нее. Побежала догонять
свою роту... Пошла, чтобы больше не вернуться: недалеко, почти перед самой
деревней, "братская" пуля скосила ее, и долго виднелась ее белая
косынка между серых шинелей, что полегли недалеко от нее среди широких Задонских
степей.
Михаил
Николаевич Харченко, адъютант моего 1-го батальона, то и дело подскакивает ко
мне на лошади и просит разрешения закричать ротам "ура", так как,
судя по беспорядочному огню "товарищей", они должны вот-вот
побежать... Я говорю ему, что рано еще, до неприятеля еще далеко, и даю ему
какое-нибудь поручение, чтобы немного отвлечь его внимание. Пули свистят все
чаще, и чаще... Нет, нет, да и упадет кто-нибудь из бойцов на землю: убитый или
тяжело раненый - не видно. Наши цепи все двигаются и двигаются. Наконец, со
стороны неприятеля беспорядочность стрельбы достигла своего апогея. Видна
суета. До окопов уже недалеко...
- Ура!
- кричу я...
- Ура!
- пронеслось по всему фронту на разные голоса, с разными переливами...
Вот уже
недалеко и мельница... Огромные крылья ее как-то весело смотрят, улыбаются. Я -
у мельницы... Мельница уже позади нас. Передо мной - брошенные неприятелем
окопы... Окровавленные, рваные шинели, расстрелянные гильзы, два-три убитых
неприятеля; один, тяжело или смертельно раненый, еще вздрагивает... По
огородам, садам, задворкам торопливо отходит, бежит неприятель. Я
приостановился дух перевести и привести в порядок роты...
Господин полковник, нас обходят слева! Стреляют по нас слева... во
фланг!
Гляжу
налево - "Это же наша четвертая рота!.."
- Никак
нет! Это "товарищи", наша 4-я рота вот уже где - в степи, отходит
назад!
Начинают пятиться, отходить назад и остальные
три роты. Выстрелы слева все чаще и чаще. Мы отходим... Мельница уже далеко
позади... Люди все чаще и чаще падают, валятся на моих глазах - и я бессилен.
Стоны, крики, мольбы раненых, упавших и оставляемых в поле... Пальба со стороны
неприятеля становится как-будто потише...
- Полк,
стой! - слышу голос командира полка полк. Писарева.
Цепи
останавливаются, быстро ложатся, окапываются. Командир полка верхом. С ним
несколько человек конных разведчиков.
- Что
вышло? - обращается он ко мне.
- А
вышло то, что без резерва не все атаки удаются... Взяли мельницу, выбили
неприятеля из окопов... Да малы силы наши... Пластуны не поддержали нас: не пошли в атаку. Нас
обошли... И вот мы здесь!
Он
бледен, ему с коня виднее все поле, усеянное убитыми и тяжело раненными
офицерами моего батальона... Подсчитываю батальон: из 670 налицо 220 человек.
Ночь провели
на позиции... На другой день мы взяли М.Джалгу. Неприятеля отбросили к Дивному. Помог полк. Улагай со
своей дивизией, зайдя глубоко в тыл неприятелю.
В селе
Б. Джалга, куда мы отошли после боя на ночлег, в братскую могилу опустили мы до
70 наших трупов. Все покойники были раздеты до-гола,
изуродованы, исковерканы... Иные трупы имели до пятнадцати и более штыковых
ран: очевидно, глумились уже над мертвыми; иные застыли в самых ужасных позах,
у двоих-троих черепа были совершенно расплющены прикладами. Одного лишь
командира 4-й роты, у которого правая рука была искусственная - протез, и
который всегда носил и солдатский крест 4-й степени и офицерский Св. Георгия, почему-то не тронули; пуля попала между бровей
- убит был наповал; искусственную руку положили на грудь, сняли новые сапоги,
ордена, вынули бывшие с ним казенные деньги и даже чуть- чуть присыпали
землей...
Кое-чем
прикрыли покойников в могиле. "Сотвори им, Господи, вечную память!"-
произнес батюшка, и слезы полились у него из глаз. В нашей могиле оставалось
еще свободное место. "Положите и их сюда!"- указал я на
большевистские трупы. Их было немного больше десяти.
- Не
надо, господин полковник! Пусть наши лежат отдельно! - стали упрашивать меня и
офицеры и казаки. - Мы лучше выроем для них отдельную могилу. - И они быстро
принялись рыть ее.
Несколько человек из тяжело раненых и оставленных нами в злополучную
атаку, ночью с нечеловеческими усилиями доползли до наших цепей.
А
вечером, только я расположился в хате, слышу голос: "Являюсь, господин
полковник!" Оглядываюсь - мой батальонный адъютант М.Н. Харченко. Бледный.
Грудь неестественно приподнята. Сквозная рана в грудь на вылет. Пуля, пробив
грудь, вышла через лопатку. Забинтован.
- Не
берите, господин полковник, другого адъютанта: я через неделю, другую вернусь
обратно в полк!
Я
успокаиваю юношу, говорю, что место ему возле меня всегда найдется, но,
взглянув на него - бледного, воскового - сильно-сильно усомнился... Он вскоре
скончался.
14-го
октября мы взяли М. Джалгу, а на рассвете 15-го октября нас спешно двинули
обратно. Оказывается, что г. Ставрополь, откуда мы вышли, в руках большевиков.
Пришлось снова отбивать Ставрополь.
При
атаке деревни Пелагиады вижу - невдалеке от меня
младший из братьев Алтабаевых, Михаил, несет,
взваливши себе на плечи, старшего, Константина. У того пуля в животе. - Миша,
брось, оставь меня: я все равно умру. Иди лучше в цепь! - доносится до меня
голос раненого. Я посылаю одного из посыльных помочь. Сам с цепями продвигаюсь
вперед. Мои посыльные все оглядываются и перешептываются.
- Что
случилось?
- Да, мабуть, поручик вже вмер! Щось роют землю они там!
Оказалось, что действительно он умер.
-
Закопали их, да могила неглубока только. Как бы волки или лисицы не учуяли да
не разрыли могилы... доложил мне вернувшийся посыльный. Младшего Алтабаева я видел немного спустя, он догонял свою цепь.
В том
же бою, невдалеке от меня, был смертельно ранен пулей в горло и шею мой
незабвенный помощник по строевой части, подполк.
Александр Алексеевич Крюков. Я до боя еще предлагал ему снять белую папаху и
тулуп с белым воротником: все же не такая резкая цель на сером фоне земли.
Молодой - бравировал, не послушался меня...
Выбив
неприятеля из дер. Михайловки, мы по пятам пошли за ним к Ставрополю. Около
9-10 верст, вплоть до самого города, поле было усеяно их убитыми и ранеными.
Были брошены обозы, походные кухни, пулеметы. Среди поля валялась амуниция,
солдатские шинели и торчала масса винтовок, воткнутых штыками в землю. Все
говорило о том, что неприятель не отошел, а бежал к Ставрополю.
Наступали уже вечерние сумерки, когда я с первым батальоном подоспел к
городу. Неприятель залег на горе, за железнодорожным полотном. Соседний полк
(Кубанцы) и мы пытались продолжать атаку, но от переутомления приостановились в
полугоре. Будь у нас какая-нибудь свежая, нерастрепанная
часть, то Ставрополь в тот же день был бы в наших руках. Но... ничего этого не
было...
Настала
долгая, глубокая, осенняя холодная с заморозками ночь. Мы лежали внизу на
ветру, по огородным канавам. Вот лезу я в свое логово-канаву, куда вестовой
натаскал соломы, и слышу женский голос: "Ой, на руку наступили!"
Темень, ни зги не видать. - "Кто тут?" - "Да мы, господин
полковник." - Оказывается, две бедненькие сестры милосердия нашего полка,
Женя и Вера, продрогли, прозябли в бесконечную холодную ночь и, наткнувшись
среди ночи на кучу соломы в канаве, забрались туда:
все же теплее, чем на ветру. Пришлось мне поделиться с ними соломой, снял с
себя кожух, что принес мне как-то покойный командир 4-й роты, укрыл их, а сам
пошел сначала проверить цепи, а потом пристроился кое-как в канаве и проклевал
носом до рассвета. Уж как потом подростки-сестры благодарили меня!
... Раз
цепи отошли почти на полверсты назад и забыли предупредить сестру милосердия
нашу: была она в хатенке. Взглянула она в окно - наших
не видать. Перепугалась страшно, припомнились зверства большевиков. Мужское
население огородов - все сочувствующие "товарищам". Но на счастье
сестры нашей в хате хозяйкой оказалась одна лишь пожилая баба. Та быстро сообразила в чем дело:
-
Снимай все это! Одевайся в наше "хрестьянское"
платье. Как придут, скажу, что ты моя дочка. Да принимайся живо за работу: мети
хоть хату!
Сестра
быстро преобразилась в крестьянку. Хорошо, что цепи наши скоро вернулись
обратно и заняли свои недавно оставленные места.
Больше
недели простояли мы под Ставрополем. Дорого стоила нам осада его. Командира
тоже ранили в руку, и пришлось на некоторое время мне вступить в командование
полком. Полк таял, люди изнервничались...
*******
Не
особенно радушно встретили нас жители г. Новороссийска, когда нас отвели на
отдых. В особенности - так называемая интеллигенция, которая ведь благодаря нам
вырвалась из большевистских лап. Бедное, измотавшееся в боях офицерство
принуждено было ютиться по кухням и передним у той же интеллигенции, а залы и
гостиные пустовали. Мне с адъютантом отвели у какого-то грека проходную
комнатку, я рад был и этой...
В
первых числах ноября, кажется, 8-го, наш Алексеевский полк отправился без ружей
на пристань: встречать союзников. Они достигли своего - победили немцев и
ликующие, сияющие прибыли к нам. В почетный караул была наряжена рота от
Сводно-Гвардейского полка. Мы же стояли шпалерами. Английский генерал обходит
почетный караул и видит на груди у одного рядового, рядом с русским офицерским
георгиевским крестом и английский офицерский Георгий. Спрашивает у
сопровождавшего его русского генерала, не ошибка ли это. Но когда ему
разъяснили, что рядовой этот - капитан Лейб-Гвардии
Преображенского полка, англичанин смутился и стал всему караулу подавать руку.
Сияющие, ликующие, радостные проносятся мимо нас один
автомобиль с союзниками за другим... " Вот она, награда нам за
четырехлетнюю Великую войну. Вместо того, чтобы занять
одно из первых мест в мире, мы стоим... нищими стоим" - говорит Дедюра.
Рядом
со мной стоял на левом фланге полка Владимир Яковлевич Дедюра,
первопоходник. Он принадлежал к числу тех кадровых офицеров,
которые сразу круто и навсегда отмежевались от большевиков. Был ротным
командиром, кажется в Киевском военном училище и при первом приближении к
городу большевиков, когда все порастерялось, он
собрал свою роту и, объяснив им, в чем дело, вызвал желающих идти с ним к
Корнилову. Пошли все, как один. Пристали и из других рот. Сильно потрепанный, пришел к Корнилову. А когда ряды его отряда
сильно поредели и сам он был ранен, влили его в Партизанский пеший казачий
полк. Не мало мучений пришлось пережить и жене Дедюры:
держали в тюрьме, мучили, все пытались узнать, где и куда скрылся ее муж.
В
январе я уехал в отпуск в Екатеринодар. Зашел в штаб
узнать о моем племяннике Коле. Оказывается, убит под
Ставрополем. А еще не так давно видел его в Одессе, и он спрашивал меня:
"Что делать, дядя?" - "Как, что делать? Иди к Корнилову!".
Он послушался, пошел и... лег под Ставрополем...
*****
Когда
мне говорят - Россия, -
Я вижу
далекие южные степи,
Где был я недавно воином белым,
И где
ныне в безвестных могилах
Отгорели мигающим светом
Наши
жертвы вечерние - четверо братьев...
Когда говоря мне - Россия, -
Я вижу глухой, незнакомый мне город.
В комнате бедной с погасшей
лампой
Сидит, наклоняясь над дымной печуркой,
И плачет бесслезно, так страшно, так быстро
Осиротевшая мама...
Иван Савин
Примечание: Все пятеро братьев Савиных юношами пошли в Белую армию. Два
младших убиты в боях, два старших расстреляны. Сам И. Савин, раненый, попал в
плен на Перекопе и после долгих мытарств, больной, попал в Финляндию, где и
скончался 27 лет от роду.