1 Генерал-лейтенант Бредов Николай-Павел-Константин Эмильевич (1873-?) - из российских дворян немецкого происхождения, окончил 1-й Московский кадетский корпус, 2-е военное Константиновское училище в 1893 г., откуда был выпущен подпоручиком в 13-й стрелковый полк, и Николаевскую академию генштаба в 1901 г. Участвовал в русско-японской войне; с мая 1904 г. - старший адъютант штаба 9-й пехотной дивизии, с августа 1905 г. - штаб-офицер для особых поручений при штабе 10-го армейского корпуса, с января 1906 г. -штаб-офицер для поручений при штабе Киевского военного округа (с декабря 1905 г. по декабрь 1906 г. командовал ротой 41-го пехотного Селенгинского полка), в декабре 1908 г. был произведен в полковники, с июня 1912 г. - начальник штаба 44-й пехотной дивизии, с марта 1913 г. - начальник штаба 33-й пехотной дивизии. Участвовал в первой мировой войне; в августе 1915 г. был произведен в генерал-майоры и назначен генерал-квартирмейстером штаба Северного фронта, с сентября 1916 г. - начальник штаба Киевского военного округа, в 1917 г. был произведен в генерал-лейтенанты и назначен командиром 21-го армейского корпуса. С мая 1919 г. - начальник 7-й пехотной дивизии, с августа - командир Полтавского отряда (правобережной группы войск Киевской области), с сентября - комендант Киева. В декабре принял под свое командование остатки войск Киевской области, во главе которых отступил в Одессу; с января 1920 г. командовал всеми войсками, отступившими к Одессе. Ввиду того, что румынские власти отказались пропустить эту группу на свою территорию, в феврале вывел ее в район Новой Ушицы (Подольская губерния) на соединение с польской армией; продолжал командовать группой, размещенной в польских лагерях для интернированных и военнопленных, до переброски ее в Крым в августе-сентябре 1920 г. В ноябре 1920 г. с остатками Русской армии эвакуировался из Крыма в Турцию, затем переехал в Болгарию.

2. . События, происходившие на территории России и Украины, датированы автором старым стилем.
3. . Войска Новороссийской области (командующий - генерал Н.Н. Шиллинг) были сформированы в июне 1919 г. Из 2-го и 3-го армейских корпусов и других мелких частей по мере их продвижения из Крыма к Екатеринославу и Одессе и занятия Новороссии. После взятия 17 (30) августа Киева части Добровольческой армии, действовавшие на этом направлении (2-й армейский корпус, части гвардии и другие), были сведены в группу войск Киевской области (командующий - генерал А.М. Драгомиров). В ноябре 1919 г. общая численность обеих групп составляла около 25 тыс. бойцов. После оставления Киева 2(15) декабря войска Новороссийской и Киевской областей были объединены под командованием генерала Н.Н. Шиллинга.

5. Генерал от кавалерии Драгомиров Абрам Михайлович (1868-1956) - из потомственных дворян, окончил Пажеский корпус в 1887 г. и Николаевскую академию генштаба в 1893 г. В декабре 1902 г. был произведен в полковники и назначен начальником штаба 7-й кавалерийской дивизии, с февраля 1903 г. - начальник штаба 10-й кавалерийской дивизии, с февраля 1910 г. - командир 9-го гусарского Киевского полка, в мае 1912 г. был произведен в генерал-майоры и назначен начальником штаба Ковенской крепости, в августе - командиром 2-й бригады 9-й кавалерийской дивизии, в ноябре 1912 г. – начальником 2-й отдельной кавалерийской бригады. Участвовал в первой мировой войне; в августе 1914 г. был произведен в генерал-лейтенанты, с апреля 1915 г. - командир 9-го армейского корпуса, в августе 1916 г. был произведен в генералы от кавалерии и назначен командующим 5-й армией, с апреля 1917 г. - главнокомандующий армиями Северного фронта, затем состоял в распоряжении военного министра. С августа 1918 г. - помощник Верховного руководителя Добровольческой армии генерала М.В. Алексеева, с октября 1918 г. по сентябрь 1919 г. - председатель "Особого совещания" при главкоме ВСЮР, с сентября по декабрь 1919 г. - главноначальствующий и командующий войсками Киевской области. В марте 1920 г. – заместитель председателя комиссии по эвакуации Новороссийска, в ноябре 1920 г. с остатками Русской армии генерала П.Н. Врангеля эвакуировался из Крыма в Турцию. С 1924 г. по 1939 г. - генерал для поручений при председателе РОВСа, жил в Париже.

6. Генерал-лейтенант Шиллинг Николай Николаевич (1870-1946) - окончил Николаевский кадетский корпус и 1-е военное Павловское училище в 1889 г., откуда был выпущен подпоручиком в лейб-гвардии Измайловский полк. В сентябре 1909 г. был произведен в полковники, с февраля 1913 г. -командир 5-го Финляндского стрелкового полка. Участвовал в первой мировой войне; в мае 1915 г. был произведен в генерал-майоры, с марта 1916 г. - командир бригады 2-й Финляндской стрелковой дивизии, с июля 1916 г. - командир лейб-гвардии Измайловского полка, в 1917 г. был произведен в генерал-лейтенанты и назначен командиром 17-го армейского корпуса. С мая 1919 г. - командир 3-го армейского корпуса, с сентября 1919 г. по март 1920 г. - главнокомандующий и командующий войсками Новороссии и Крыма. В Русской армии генерала П.Н. Врангеля командной должности не получил и выехал за границу, жил в Праге.

7. Вдоль левого берега Днепра от Екатеринослава отходил для прикрытия Северной Таврии и Крыма 3-й армейский корпус генерала Я.А. Слащова, входивший в группу войск Новороссийской области.

8. . На одесском направлении наступала 14-я армия Южного (с 10 января 1920 г. - Юго-Западный) фронта. С 6 октября 1919 г. по 24 февраля 1920 г. 14-й армией командовал Убо-ревич Иероним Петрович (1896-1937).
9. . "Украинками" в обиходе называли бумажные денежные знаки, выпущенные в 1917-1919 гг. финансовыми органами Украинской народной республики (карбованцы) и Украинской державы гетмана П.П. Скоропадского (гривны).

10. Одесса была занята частями 14-й армии 25 января (7 февраля) 1920 г.

В случае непосредственной угрозы Одессе я со штабом перееду в Севастополь. В этом случае на Вас и на Ваш штаб возлагаю объединение командования и управления во всех отношениях всеми войсками, учреждениями и управлениями, находящимися в Одесском районе, равно как и Галицийской армией. К Вам же переходит гражданская власть. Одесса должна быть удерживаема возможно дольше, дабы успеть вывезти раненых, больных и семьи офицеров, а также лиц, служивших в Добровольческой армии, коим грозит опасность быть убитыми большевиками и кои не могут идти походом.

В случае оставления Одессы все, что возможно, из русских добровольческих войск надлежит под прикрытием союзного флота посадить на суда и отправить в Крым. Все, что за отсутствием тоннажа не может быть эвакуировано морем, отходит на Днестр в районы г. Беля-евка - Маяки и Тирасполь, где и приступает к переправе на правый берег. При этом румынскому командованию должно быть заявлено:

1. Отход на Бессарабию явился вынужденным в силу вещей.
1. Что о возможности такого отхода заблаговременно было сообщено через нашего представителя в Бухарест румынскому правительству и представителям Антанты в Екатеринославе и Одессе и что ответа с отказом не последовало.
2. Что из телеграммы генерала Деникина я усмотрел, что вообще русские могут быть направлены в Бессарабию.

В отношении румын надлежит сохранять полную лояльность и ни при каких обстоятельствах враждебных действий не открывать. Настаивать на пропуске с оружием в руках в Тульчу для посадки на суда и вывозки в Крым или Новороссийск.

К галичанам, пока они лояльны, относиться также лояльно и всемерно подчеркивать наше к ним - галичанам - благожелательное отношение, как к родным братьям. В случае их перехода на сторону большевиков надлежит быстро разоружить те части, которые расположены на путях отхода наших войск.

Для обеспечения довольствия образовать в Тирасполе и Маяках продовольственные магазины. Все не погруженные в повозки боевые припасы и все ценное, что не может быть возимо с собой на походе, грузить на суда по указанию соответствующих начальников отделов штаба. Относительно денежных знаков - мною предпринимаются шаги по снабжению войск, которые отойдут в Бессарабию, валютой, но нет надежды на своевременное благоприятное осуществление этого вопроса, почему о способе дальнейшего довольствия в Бессарабии поручаю Вам сговориться на месте с румынскими властями, указав, что за все взятое будет уплачено. Можно производить товарообмен или частично для получения румынской валюты продать часть вывезенного имущества по Вашему усмотрению, разрешаю деньги обменять в Одессе.

Согласно указаний главкома, лица мужского пола в возрасте от 17 до 43 лет, способные к строевой и тыловой службе, не имеют права на отъезд за границу, почему таковые лица в случае выступления в Бессарабию должны быть присоединены к войскам и с ними из Тульчи отправлены на фронт.

Местоположение своего штаба предоставляю избрать Вам самим. Радиостанцию получите у командира 3-го радиотелеграфного дивизиона. О времени передачи Вам командования сообщу дополнительно.

Генерал-лейтенант Шиллинг".

“К первым числам декабря месяца 1919 г. общая обстановка на фронте и в тылу войск Новороссийска представлялась в следующем виде.

Генерал Слащов с большей частью войск Новороссии (13-я и 34-я дивизии и конная бригада генерала Склярова) овладел Екатери-нославом, развивал операции к югу и частью к западу от этого пункта (посылка 49-го Брестского полка на Кременчуг).

Борьба с Махно, ввиду слабой численности группы генерала Слащова, не давая решительных результатов, принимала все более затяжной характер.

Левый фланг Добровольческой армии через район Константи-нограда быстро отходил на юго-восток, и связь войск с Добрармиеи все более нарушалась, грозя образовать широкий прорыв и открыть доступ к Крыму.

Усилия красных, давивших на войска Киевской области с севера, явно клонились к форсированию Днепра на участке Кременчуг-Черкассы.

К этому же времени относится наступление топливного кризиса, парализовавшего все переброски по железным дорогам.

Учитывая создавшуюся обстановку, мною были посланы Вам телеграммы за № 023910 от 4 декабря и 023925 от 5 декабря, в которых обрисовывалось положение и проводилась мысль о необходимости перенести центр тяжести боевых операций из Киевского района в район Екатеринослав-Черкассы с соответствующей переброской войск для создания там сильной группы и отходом на линию Бобринская-Христиновка-Вапнярка.

Мотивами означенных соображений было желание не рассредоточивать слабые силы подчиненных мне войск на двух театрах -Киевском и Екатеринославском, а сосредоточить для выполнения одной, казавшейся мне важнейшей в этот период задачи - прочного владения правым берегом Днепра от Черкасс до Екатеринослава и обеими берегами к югу от последнего пункта.

Это обстоятельство затруднило немедленное исполнение полученной 5 декабря Вашей директивы № 013890 от 4 декабря, согласно коей, подчиняя мне в оперативном отношении войска Киевской области, Вы ставили задачу, прочно удерживая переправы на Днепре, разбить правобережную Киевскую группу красных и принять все меры к овладению Житомиром, то есть требовали от ввереных мне войск сосредоточения усилий и активных действий в направлениях, удалявших войска от угрожаемых районов.

Полученная 5 декабря директива Ваша № 015026 от 5 декабря, не отменяя по существу поставленную ранее задачу, выдвигала и новую - прикрытие Крыма. На последнее обращалось особое Ваше внимание телеграммой № 0556/0161 от 11 декабря. Директивой же Вашей №061210 от 12 декабря требовалось сосредоточение достаточных сил для той же цели - прикрытия Крыма с присоединением удара по флангу и тылу противника, теснящего Добрармию. Разговором генерал-квартирмейстера генерала Плющевского-Плющика 13 декабря открывалось, что главной нашей задачей является прикрытие Крыма и Северной Таврии, прочие же задачи должны быть выполнены по мере возможности. То же говорилось и в директиве Вашей № 016336 от 15 декабря.

Сообразно с обстановкой и Вашими указаниями я в своих директивах и в частных распоряжениях проводил в жизнь идею базирования подчиненных мне войск на Северную Таврию и Крым (директива № 023006 от 13 декабря). От войск Киевской области потребовал возможно более быстрого отхода из района Фастова и затем Белой Церкви, дабы, с одной стороны, вывести их из боя до потери ими боеспособности, а с другой - ускорения их отхода требовала обстановка (к 11 декабря войска Киевской области оставили переправу у Кременчуга и Черкасс и отошли на правый берег Днепра).

Общая обстановка требовала уже тогда решения вопроса об Одессе. Разрыв наших войск с Добровольческой армией, а затем с группой генерала Слащова, отсутствие у наших войск тыла, так как для перевозок морем не было ни угля, ни достаточного количества транспорта, отход же по сухому пути приводил к враждебно настроенной Румынии, наконец, брожения внутри занимаемого нами района и невозможность своевременной переброски войск Киевской области делали задачу удержания Одессы невыполнимой.

Однако условия политические (настойчивые представления союзников) требовали удержания Одессы и прилегающего района, о чем Вы сообщили мне телеграммою № 017264 от 18 декабря. Ввиду этого мною была отдана директива, согласно коей группе войск генерала Бредова базирование намечено на Одессу (директива № 0231095 от 21 декабря).

Телеграмма Ваша № 01739 от 23 декабря требовала уже удержания не только ближайшего к Одессе района, но всей Херсонской губернии. Соответственно этому и менявшейся обстановке (отход группы генерала Слащова к перешейкам и продвижение красных по левому берегу Днепра) директивой моей № 0231180 от 29 декабря базирование войск генерала Промтова на Крым было отменено и перенесено также в направление на Одессу.

До конца боевых действий в Новороссии Галицийская армия сохранила небоеспособность и не могла себя обеспечить даже на второстепенных направлениях. Высший командный состав Галицийской армии до конца был лоялен.

Решение удерживать Одессу и затем район Херсонской губернии, принятое под влиянием политических условий, выдвигало на первый план обеспечение эвакуации войск и имущества в случае неуспеха обороны. Подлежащее вывозу имущество складывалось главным образом из материальной части Галицийской армии и из имущества войска и эвакуированных в Одессу конных и других учреждений Киевской области. Эвакуация по железной дороге была невозможна (единственная железнодорожная линия на Александровск - в руках Махно).

Поэтому я доносил Вам о необходимости соглашения с Румынией по поводу пропуска наших бронепоездов и восстановления Бу-газского моста (№ 0231004 от 13 декабря), просил Ваших указаний по вопросу направления беженцев за границу (№ 0412 от 19 декабря) и докладывал, что полная эвакуация морем даже при содействии союзников может оказаться невозможной и что поэтому необходимо обращение Ваше к союзным правительствам для гарантирования прохода у Бугаза (№ 0231086 от 20 декабря).

В ответ на мои телеграммы я получил копию Вашего сношения с начальниками британской и французской миссий № 017844 от 22 декабря и телеграмму генерала Лукомского № 84/109 от 3 января с сообщением, что англичане обеспечат эвакуацию раненых, больных и семейств, а гражданское население нужно направить сухим путем в Румынию, войдя для этого в соответствующие сношения с румынским правительством.

Ответа от начальника миссии получено не было. Поэтому в миссию послан был офицер моего штаба с письмом за № 0845 от 5 января с просьбой ускорить ответ на № 0512. Этому офицеру начальник британской миссии лично передал тут же написанный им ответ следующего содержания: 1) помощь морской артиллерией будет дана, 2) 10 000 ружей следуют в Одессу на пароходе "Авертон" и по приходе его будут выданы, 3) вопрос о восстановлении Бугазского моста не может быть разрешен в Константинополе, и запрос послан в Париж и

8 января последовало, однако, новое письмо начальника британской миссии за № 41, цитирующее телеграмму из Константинополя, с указанием, что Одессе опасность там не предвидят и что для эвакуации 30 000 человек пароходов предоставлено не будет, а если бы таковые и были, то возникает затруднение в принятии их в другие страны. На это письмо я ответил, что на обороне Одессы настаивало союзное командование, что это заставило внести изменение в план предполагавшихся действий войск Новороссии и что хотя в настоящее время об оставлении Одессы говорить преждевременно, но это вопрос соотношения сил, и в 1918 г. обороняемая значительно большей армией Одесса все же была оставлена. Далее я настаивал на точном выяснении вопроса, на что мы можем рассчитывать со стороны союзников в отношении средств эвакуации (№ 0949 от 10 января).

Однако ответа на этот вопрос я не добился. Дальнейшая переписка и личные переговоры с англичанами носили все тот же присущий им дух уклончивости и неопределенности. Образчиком служит письмо № 50 от 17 января начальника британской миссии, приводимое мною в приложении и полученное в ответ на мое письмо № 010066 от 16 января, в котором я требовал категорического ответа на поставленные вопросы о помощи, какую я могу ожидать ввиду близости падения Одессы. Такой же характер носили и их словесные заявления.

Однако 18 января глава английской миссии лично мне сообщил под большим секретом, что он с большой достоверностью может гарантировать проход наших войск в Бессарабию.

Между тем события на фронте развивались следующим образом: к 22 декабря войсками Киевской области были оставлены Бобринский и Знаменский железнодорожные узлы, и этим была прервана связь между группами войск, подчиненных генералам Промтову и Бредову. В течение дальнейших боев ясно обнаруживалась малая боеспособность войск Киевской группы, главным образом частей генерала Промтова, ослабленных тифом и частью длительной переброской походным порядком (5-я дивизия с приданными частями).

Для усиления состава этих войск принимались следующие меры: 1) производилась мобилизация, подкрепляемая в нужных случаях посылкой карательных отрядов; 2) использовались все средства для привлечения в ряды войск немцев-колонистов; 3) изыскивались все способы для участия в обороне Одесского района других сочувствующих Добрармии элементов (Отряд священного долга, атамана повстанцев Струка и др.) и 4) была сделана попытка организовать находящихся в Одессе и не несших службу по разным причинам многих тысяч офицеров.

Результаты принимаемых мер были весьма незначительны. Хотя по призывам являлись и многие, но по получении обмундирования и вооружения большая часть разбегалась, унося с собой все полученное. Кроме того, большой процент уклонившихся был во всех рядах призываемых.

Общее направление боевых действий конца декабря и начала января месяцев носило успешный для нас характер (удачные действия под Уманью, блестящие налеты бронепоездов в Жмеринку и Знаменку). Предполагалось, несмотря на слабую численность наших войск, хотя бы частично перейти в наступление, и для этого намечалось перетягивание Жмеринской группы войск на восток и усиление ударной группы одесскими частями (48-й полк и другие части гарнизона Одессы и разные формирования). Учитывая пассивность противника на жмеринском направлении, решено было с некоторым риском оставить его без наших войск на попечение одних галичан, дабы все, что можно, бросить на восток.

Однако к 10 января обнаружилось решительное наступление красных на всем фронте войск генерала Промтова, в результате коего последними была оставлена станица Долинская и начат быстрый отход к реке Бугу.

Предлагавшийся маневр по удару во фланг наступающему из района Кривого Рога врагу не мог быть исполнен из-за почти поголовного дезертирства формировавшихся в Одессе частей, полного отсутствия топлива и прекращения водоснабжения, парализовавших окончательно железнодорожное сообщение, и, наконец, неустойчивости и истощения людского состава отходивших к Бугу частей. Сосредоточение незначительной по количеству ударной группы вместо 10 января едва могло быть исполнено к 17-му, причем головной части группы, только что прибывшей к Вознесенску, неожиданно пришлось вести бой на улицах города. Последнее обстоятельство лишило инициативы ударную группу, помешало ее сосредоточению и окончательно подорвало моральное состояние.

Такое положение вещей делало очевидным, что удержание Одесского района является задачей невыполнимой. Об этом я доносил Вам № 01107 от 18 января, указывая на необходимость экстренных мер и самого срочного направления транспортов, угля и военных судов. Начальнику же британской миссии я сообщил о том же № 0231356/01122 от 19 января с просьбой: 1) выслать более мощные военные суда, 2) транспорты для больных, раненых и семей, 3) ускорить прибытие угля и 4) ускорить получение разрешения румын на постройку переправ у намеченных пунктов переходов через Днестр.

Вместе с тем мною был командирован начальник штаба, имевший задачей личными переговорами в Севастополе ускорить прибытие оттуда военных судов и транспортов. Из беседы как с командующим флотом адмиралом Ненюковым, так и с командующим британской эскадрой им было вынесено впечатление, что транспорты в Севастополе имеются, но задерживаются на случай эвакуации Севастополя, хотя в это время положение на перешейках особых опасений и не внушало. Генералу Чернавину удалось, однако, достичь соглашения, на основании коего он должен был ехать в Джанкой, и если бы генерал Слащов подтвердил прочность перешейков, некоторое количество транспортов было бы отправлено. Такая телеграмма от генерала Слащова получена была 21 января. 22-го в Одессу пришел пароход "Святой Николай" для перевозки больных (сыпнотифозных), а 23-го "Николай" № 119, специально приспособленный для перевозки лошадей и взятый у нас англичанами.

Ввиду трудности в то время сношений со ставкой (через единственную радиостанцию в Севастополе, перегруженную работой) генералом Чернавиным о положении Одессы было доложено по прямому проводу. О том, знаете ли Вы положение и получаете ли все мои телеграммы, мне не было известно.

В то же время мною предпринимались решительные шаги для обеспечения эвакуации Одессы и отхода войск в Бессарабию, за малым количеством тоннажа не могущих быть вывезенными морем.

В этот же период времени по обстановке на фронте приходилось эвакуировать Херсон и Николаев. Из первого нужно было вывезти лишь некоторые суда и семьи добровольцев, из второго - громадное количество груза высокой ценности, как-то: 1) строящиеся боевые суда, транспорты, землечерпалки и более мелкие суда и катера; 2) запас различных материалов и инструментов на заводах и прочее. Между тем угля в портах не было, высшее командование флотом не предпринимало никаких мер для разгрузки этих портов, что побудило командира Николаевского порта обратиться за указаниями, минуя свое начальство, к моему штабу; не было транспортов, необходимых для погрузки подлежащего вывозу груза, и, наконец, не было ледоколов, крайне необходимых ввиду небывалых морозов, сковавших к тому времени Днепр толстым слоем льда.

Требовались исключительные меры, и это заставило меня просить Вашего вмешательства в это дело (телеграмма № 0368 от 18 декабря). Несмотря на все просьбы, обращенные к командующему флотом и союзникам о срочной доставке угля, таковой не был прислан ни теми, ни другими. Поэтому пришлось прибегнуть к такой исключительной мере, как снятие угля со всех стоявших в Одессе судов. В результате суда из Николаева вывести не удалось, а суда с семьями, вывозимыми из Херсона, из-за отсутствия ледокола и буксиров застряли в гирлах Днепра. Терпя холод и голод, их пассажиры подверглись затем нападению махновцев и были принуждены искать спасения в следовании пешком по льду в направлениях на Крым и Одессу.

Ко времени прибытия в Одессу английского угля ввиду небывалых морозов замерзание порта достигло уже такой степени, что никакие пароходы и катера не были в состоянии двигаться, а единственный ледокол № 3 с малым количеством топлива находился в пути из Николаева, где он пробивал лед для выхода застрявших судов. Таким образом, только по прибытии ледокола, по снабжении его углем удалось начать отправку судов. В первую очередь были выведены пароходы "Саратов", "Тигр" и "Ксения". Затем приступили к погрузке угля на другие суда, причем ввиду саботажа рабочих погрузка шла крайне медленно. В день едва удавалось погрузить один пароход.

По положению фронта становилось совершенно очевидным, что Одесса в скором времени должна пасть, о чем мною доводилось № 01195 от 22 января и № 01196 от 23 января, и что рассчитывать на эвакуацию морем нельзя. Войска, отошедшие к городу, и в частности к порту, попадут лишь в ловушку. Вместе с тем, несмотря на распределение имеющегося ничтожного топлива между учреждениями, не могущими двигаться походом, как-то: кадетского корпуса, института, довольствующих учреждений с их складами, вывоз их за отсутствием угля представлялся сомнительным.

Помимо указанных учреждений, я предполагал хотя бы казачью бригаду генерала Склярова направить морем в Новороссийск, для чего был предназначен транспорт "Николай" N° 119, приспособленный для перевозки лошадей. Однако англичане завладели этим транспортом, и на вопрос по этому поводу офицера генерального штаба по телеграфу 24 января начальник британской миссии лично ответил, что ни одна лошадь перевезена морем не будет. Считаю также необходимым отметить, что тоннаж, обещанный нам американцами, не только не был предоставлен, но американцы сами просили дать им пароход "Александра", на что мы ответили отказом.

Плана эвакуации порта составлено не было, хотя об этом неоднократное напоминание со стороны штаба было сделано заблаговременно. В нужную минуту 24 января, когда выяснилась несостоятельность помощи англичан, каперанг Дмитриев заболел и передал свои обязанности малоопытному кавторангу Баллас. Необходимо определенно установить, что даже при неблагоприятно складывавшихся обстоятельствах (лед, отсутствие угля, саботаж рабочих) все же при напряжении и соответствующе поставленной работе военного порта можно было, несомненно, вывести почти все суда на внешний рейд.

1. Войска, минуя Одессу, направить в Бессарабию на Тульчу.
1. Общее управление войсками, отходящими в Бессарабию, возложить на генерала Бредова, а самому со штабом переехать в Севастополь. Мотивами последнего решения было: а) необходимость сохранить за собой возможность управления главнейшим участком - Крымом, б) необходимость быть вне территории Румынии, дабы иметь возможность лучше заботиться о войсках, отошедших в Бессарабию (указания генералу Бредову № 0231395 от 23 января и телеграмма генералу Геруа № 02311401 от 24 января с полной ориентировкой и просьбой облегчить положение наших войск в Бессарабии).
2. Назначить начальника гарнизона Одессы полковника Стесселя комендантом укрепленного района с указанием всем начальствующим и должностным лицам, частям и учреждениям исполнять распоряжения полковника Стесселя (приказ № 64 от 23 января).

24 января начальник британской миссии предлагал мне ввиду отхода наших войск и ручательства украинцев, что они удержат Одессу, передать власть последним. На это я указал, что удержание города украинцами, не имеющими реальной силы, - одни разговоры, но что в случае, если англичане гарантируют вывоз наших раненых, больных, семейств и прочее, а украинцы не предпримут враждебных против нас выступлений, от передачи власти я не отказываюсь.

В ночь на 25 января я перешел со штабом на пароход "Анатолий Молчанов", выведенный к утру на внешний рейд для снабжения углем.

В городе в этой время происходили следующие события: с вечера 24-го появились прокламации, призывающие население к восстанию, и быстро распространялся слух о приближении к городу красных, занявших к этому времени станцию Одесса-Сортировочная. Отдельные банды евреев уже несколько дней производили нападения на офицеров, автомобили и грузовики. С утра 25-го чины Государственной стражи начали покидать свои участки и расходиться. В городе началась стрельба из домов в тыл офицерским заставам. Началось заранее подготовленное восстание, а после полудня в центр города прорвались войска красных. Кавалерия пыталась отрезать офицеров от порта, что дало толчок ненадежной и неустойчивой части офицерства срывать с себя погоны и разбегаться. Ведя бой, лучшая часть офицерства отходила к Карантинному молу для посадки на суда. Но таковых, несмотря на заверение англичан, приготовлено не было. Переполненный людьми мол подвергся обстрелу из пулеметов, и среди находившихся начались жертвы и паника. Переходом в наступление офицеры очистили от красных Александровский парк и продвинулись в город для обеспечения оставшихся на молу, отхода на западную окраину и следования затем в Бессарабию.

Находясь до 27 января на внешнем рейде Одессы, я был лично свидетелем "обеспеченной" англичанами эвакуации...

1. По части санитарной - в предвидении недостаточности тоннажа все раненые и больные были разделены на две категории: а) тех, чье оставление грозило им местью большевиков; б) тех, кому опасность не угрожала. К первой категории относилось около 4000 человек. Из них вывезено более 3000.
2. По части технической вывезены: а) все технические части; б) танки; в) броневики и г) авиационное имущество.
1. Из семей вывезено значительное количество.

Осталось: 1) около 300 больных (сыпнотифозных); 2) бронепоезда, боевые припасы на баржах, часть грузовых и легковых автомобилей и все лошади, из строившихся судов - крейсер "Адмирал Нахимов", севший на мель миноносец "Занте" и две потопленные подводные лодки, а также работавшие в порту мелкие суда и буксиры; 3) часть добровольческих семей и гражданских служащих Добрармии.

Генерал-лейтенант Шиллинг”.

14. В Бредовском походе вместе с 12-15 тысячами чинов ВСЮР участвовали 5-7 тысяч гражданских беженцев.

“...Узнаем, что Одесса оставлена, что все войска с юга пришли в Раздольную. Прощай, Одесса! Прощай, Крым! Пойдем все на Тирасполь. Остальное понятно. Надежда на то, что румыны опять пустят к себе. Те, кто побывал уже в Тульче, - оптимисты. Будем оптимистами и мы.

Тяжелое разочарование. Не пустили нас румыны на этот раз. Вереница потянулась на север, вдоль Днестра. Никогда не видел я такого сосредоточения войск всех родов: от пехотинца до бронепоезда, от шашки до десятидюймовой береговой пушки.

Что можно было бы сделать с такой силой! Можно было бы все перевернуть вверх дном. Можно было бы круто повернуть колесо судьбы. Мы сами себя признали побежденными и думали только об одном: уйти! Уйти куда угодно, куда возможно. Весь тяжелый материал, вся тяжелая артиллерия были оставлены в Тирасполе. Множество бронепоездов взорвано или пущено под лед с моста. Четыре вереницы начали подниматься на север. Параллельно им, с той стороны Днестра, начали двигаться вереницы румынских войск, на всякий случай. Ведь идут румыны по Бессарабии, совсем недавней России...

...Если когда-нибудь кому-нибудь придет в голову "увековечить" (так теперь принято), дать имя нашему переходу (избегаю слова "походу") от Тирасполя до Гусятина, я бы предложил выбрать между "снежный" и "тифозный". Правда, точнее всего было бы "вшивый", но это было бы так банально.

Снег, снег и снег. Шли мы многими колоннами. Наша, мне кажется, была левее всех, то есть ближе всех к Днестру. И путь, пожалуй, был самый трудный: то карабкались на крутые склоны, то скользили на дно долин, шедших к Днестру. И хлопья снега, крупные, пушистые, медленные, лохматые, заносят все: и людей, и лошадей, и пушки, и подводы. Ветра нет, и приглушенный стук копыт, пофыркивание лошадей, позвякивание металлических частей только подчеркивают тишину. Люди идут молча. В один из таких переходов от тоски ли, от тишины, от синеющего ли в сумраке пухлого снега и медленно падающих хлопьев ощутил я в себе необходимую потребность из- лить то смутное и лучистое, бесформенное и многообразное, мучительное и сладкое, что накопилось в душе. Уселся я на свою наводни-чью скамеечку и запел. Запел вполголоса, не знаю почему, казачью колыбельную песню. Понемногу молчаливые люди, шедшие "врассыпную", начали группироваться, окружать меня и мое орудие, подошел "насмешивающийся" поручик Мерзляков и молча уселся на скамеечке второго номера. При словах:

слезы потекли у меня из глаз, а молчаливые люди начали сморкаться.

Чтобы дать себе время высушить "стыдные" слезы, я запел Речкуновского "Гусляра", после него - "На старом кургане", "Край ты мой, родимый край" и закончил "Новгородом":

Круг молчаливых слушателей понемногу рассеялся. Мерзляков положил мне руку на плечо.

• И вы тоже нас скоро покинете?
• Нет. Почему?
• Ведь мы в сущности не знаем, куда идем и куда придем.
• Я тоже не знаю. Вот и будем идти вместе. Куда-нибудь да придем же.
• Ну спасибо, дорогой.

(Вопрос Мерзлякова был не "пустой". Батарея постепенно таяла. Еще в Киевщине нас покинули киевляне Свенсон, братья Щербаче-вы, Поляков... Впрочем, зачем имена? После Тирасполя и главным образом еще раньше, у Раздельной, после каждого отдыха мы уходили то без одного, то без нескольких одесситов, а их в батарее было много.)

На таком неприятном фоне случались и еще более неприятные вещи. Каждый день по дислокации мы знали, куда идем и где остановимся на ночь, но так как мы никогда не шли впереди, то иногда приходили "к себе" и находили "наш дом" занятым другими частями. Надо было топтаться в снегу, ожидая результатов "торговли" с "захватчиками", часто довольствоваться холодными полуразрушенными домами, толпиться всю ночь в тесной хате, а иногда совершать несколько лишних - добавочных - верст в поисках пристанища. В один из таких "дополнительных" переходов надо было подняться из деревни, пройти двенадцать верст и спуститься в другую. Нет ничего отвратительнее настроения, созданного таким положением. Идешь, выбиваешься из сил, ждешь, терпишь; вот, вот сейчас отдых! Весь запас энергии исчерпан. Нервное напряжение в апогее. И вдруг -еще двенадцать верст. Поднялись мы на равнину. Схватился я за щиток орудия правой рукой, охватил тело орудия левой и зашагал. Открыл глаза от толчка: орудие остановилось. Надо было снимать его с передка и "салазки". Я не знаю, что со мною было. Спал ли я на ходу? Потерял ли память? Во всяком случае, я прошагал двенадцать верст, совершенно ушедших из сознания и памяти. Ну ни малейшего следа. Ни верст, ни времени. К этому же времени надо отнести начало моего возвратного тифа. В те дни я начал чувствовать непреодолимую, вязкую слабость. Идти я мог, но, например, сменить ездового для того, чтобы он размял замерзающие ноги, я уже не мог... не в силах был взобраться на седло. Позже уже не мог влезть на телегу.

Такую слабость приписывал почему-то вдруг захватившему меня острому малокровию. Появилась навязчивая идея, по-видимому, под влиянием высокой температуры, своего рода бред на ногах: видя полнокровных людей с выпирающей из воротника плотной шеей, думал, что если бы их ткнуть в шею чем-нибудь острым, прыснула бы, как из водопроводного крана, кровь, для них такая излишняя, а для меня такая недостающая. Ночью спать не мог из-за ног, а днем бредил наяву.

В один из вечеров, подойдя к деревне, вижу, что все огни ярко-зеленого, изумрудного цвета. Чем освещаются? Красиво и неожиданно. Спрашиваю. Удивляются, но ничего не объясняют. Теперь понимаю: зелеными их вижу только я. Удивлялись странности бреда и молчали, зная, что это - мой бред. Но я не бредил и сам сейчас удивляюсь - какой физиологический процесс, совершенно индивидуальный, личный мой, заставлял меня видеть все в зеленом свете? Были и другие больные - много. Но никто не видел этого зеленого света. И много позже никто не мог объяснить этого зеленого, изумрудного миража.

Дальше все смешивается. Были очень тяжелые ночи, но мне кажется, днем я делал все, что велели. Когда уже отошли от Днестра, помню, три недели стояли вместе с польскими войсками. Стреляли. Я продолжал быть наводчиком. Это была, насколько помнится, Новая Ушица”.

17. Генерал-майор Скляров Николай Васильевич (1875-1920) - окончил Тифлисский кадетский корпус и Николаевское кавалерийское училище в 1896 г., откуда был выпущен хорунжим в 1-й Сунженско-Владикавказский полк Терского казачьего войска. С декабря 1902 г. служил младшим офицером в Николаевском кавалерийском училище, с октября 1912 г. - в 1-м Горско-Моздокском полку Терского казачьего войска, в начале 1914 г. был произведен в полковники. Участвовал в первой мировой войне; с июля 1814 г. - командир 2-го Волгского полка Терского казачьего войска. С лета 1919 г. -командир Терской казачьей конной бригады, был произведен в генерал-майоры, во время Бредовского похода возглавлял Восточную колонну отряда генерала Н.Э. Бредова, по завершении похода был назначен начальником всех конных частей отряда. Умер в мае 1920 г. от тифа.

18. Интересные подробности о положении бредовцев в польских лагерях приводит в своих воспоминаниях В.А. Душкин:

“...Щалково. Небольшой городок на бывшей границе России и Германии, вернее - Царства Польского и Германии. Чтобы его найти на карте, надо прежде найти город Познань. Так вот, Щалково находится невдалеке, где-то на восток. Городок с каменными домами, чистыми прямыми улицами, внушительной кирхой и костелом. Во всем видна немецкая рука. Большего о нем ничего сказать не могу: видел его только с вокзала, как будто расположенного в гоподе и отделенного от него чугунной решеткой. Из-за решетки нас разглядывали, как жителей зверинца. Мы тоже разглядывали жителей и не верили глазам, не могли поверить тому, что есть еще в мире чисто одетые, по-видимому, сытые и веселые люди, спокойно и мирно гуляющие по улицам перед витринами открытых аккуратных магазинов.

Городку чужды невзгоды только что прошумевшей войны. Дойдя в первые дни до Калиша, немцы так в нем и остались до конца.

Невдалеке от города немцы построили множество лагерей для военнопленных с Запада. Военнопленных с Востока отправляли на Запад и принуждали работать на доменных печах, на сталелитейных заводах, в каменноугольных копях Лотарингии, Эссена, Рура и вообще повсюду, где не хватало рабочих рук, - в самых тяжелых условиях.

Выгрузившись из товарных вагонов, мы строем, с пожитками, идем в один из отделов лагеря. Я иду налегке, у меня ничего нет, но идти даже с пустыми руками мне тяжело. Весеннее солнце осветит ярко, но белый снег режет глаза, а тело кажется пустым, тяжелым и холодным. Это - предвестники нового приступа тифа. Шагаю и жду, как благословения Божия, возможности получить свой уголок, растянуться во всю длину и спать, спать как можно глубже, как можно дольше. И это "благословение Божие", наконец появилось перед глазами. Из-за деревьев шоссе выплыли густо расставленные во много рядов высокие столбы, затянутые колючей проволокой. За столбами -ряды вросших в землю низких деревянных крытых толем длинных бараков. Множество бараков, целые улицы, множество улиц...

Екнуло сердечко, да и не у меня одного. В плен? Не может этого быть! Ведь только что дрались рядом против красных. Пришли сюда добровольно, больные, не в силах драться, пришли отдохнуть, подлечиться, чтобы опять начать драться.

Но очевидность говорила сама за себя. Все было предусмотрено. "Шварцлозе" были не случайностью.

Началось отделение "овец" от "козлищ" - здоровых от больных или готовых заболеть, подозрительных. Среди "козлищ" оказалось почти полностью мое "орудие" и, конечно, Шурка Осмак, начавший свой тиф много позже меня. Зени уже давно не было в живых: сложил где-то свои косточки Зеня Криволапое в пути на север. "Овец" же отправили на другой конец лагеря, за "внутреннюю" проволоку. Этим повезло: на часть денег, полученных батареей от продажи лошадей, был куплен неосвальварсан (914), считавшийся лучшим и вернейшим средством против возвратного тифа. Мы же, "козлища", были предоставлены своей собственной судьбе. Впрочем, соврал: месяца через два или три мы получили каждый по целому черному хлебу воздушным путем, через проволоку.

Бараки наши - полуподвальные: надо спускаться на пять ступенек, чтобы попасть в барак. Пол земляной. Вдоль всего барака проход в два аршина. По бокам - непрерывные нары. Окна только на торцевых стенах, по бокам двери. В бараках темно и нет никакого освещения. Достались нам с Шуркой места в самом темном месте - в середине барака. В бараке расположилось человек двести, лежать на нарах довольно темно. Барак явно не рассчитан на такое число обитателей. Все должны лежать головой к стене и ногами к проходу. Все пожитки кладутся "в головах" или подвешиваются на множество гвоздей, вбитых в столбы, подпирающие крышу и находящиеся "в ногах".

Растягиваюсь и спешу кануть в долгожданное приятное небытие. Недолго пробыли мы с Шуркой в этом бараке. В один прекрасный день отвели нас, рабов Божиих, в госпиталь. У Шурки были кое-какие пожитки, у меня же - ничего. Кто-то прислал смену белья и пару носков. Госпиталь т ряд бараков, на этот раз - нормальных; с окнами и деревянными полами. Лекарств нет. Иногда мерят температуру. Кормят жиденькой овсянкой. В остальном обходимся собственными средствами. Уборная есть. Уход? Иногда проходят санитары из двери в дверь, не останавливаясь. Я - уже привычный, опытный больной, мои приступы уже "вырождаются". Кроме скачков температуры и полнейшего отсутствия ощущения голода - никаких других неприятностей. Вот только слабость. Всеобъемлющая, всепокры-вающая слабость. Но к этому я тоже привык. Шурка свой приступ переживает тяжело, бредит с открытыми глазами, полулежа, опираясь на локоть, довольно связно рассказывает мне небылицы. Вначале в такие минуты мне делалось страшно за Шурку: свихнулся! Но со временем привык.

В бараке нас много. Иногда ночью на фоне монотонного бормотания спящих или бредящих больных всплескивает вдруг крик, призыв или тяжелое ругательство обезумевшего в бреду человека. Все просыпаются, но лежат молча, ожидая, готовясь к зрелищу, так как часто в бреду больной бросается на соседа и начинает его душить, вскакивает, начинает топтать руки, ноги, тела соседей же. Бывает и так, что бредящий хватает что попадается под руку и, размахивая, угрожая кому-то, с победным кличем бросается к окну, распахивает его и ныряет в черную пустоту. (Это не опасно: "пустота" неглубока - не больше аршина.) Это - те, над кем смерть уже занесла свою косу. Это -обреченные... Мы это знаем.

Пережили мы с Шуркой и этот приступ и готовились к выписке. Надо было пройти "последний" (часто - первый!) медицинский осмотр.

Не окончились мои несчастья. Доктор усмотрел у меня признаки начинающегося - на этот раз - сыпного тифа. Шурка ушел, а я остался. Положили меня в отдельную комнату. На этот раз с соломой. Нас в этой комнате - человек двадцать. Лежим рядышком и молча ждем смерти. Что другое можем мы ожидать?!

В бараке окна прорезаны очень низко. Поднявшись на локте и подняв голову, можно видеть все, что происходит вблизи за окном. В пяти шагах от моего окна - амбар. Двери амбара закрыты. Но каждое утро они открываются настежь, люди степенно, но в то же время как бы стараясь отделаться поскорее, выносят несколько закрытых гробов и ставят их рядышком, военный псаломщик раздувает угли в кадильнице, кто-то выносит аналой. Подходит священник и, поговорив вполголоса с псаломщиком, по всей вероятности об именах умерших, надевает епитрахиль, предварительно ее перекрестив и поцеловав, и начинает отпевание. Слышатся его возгласы и пение жиденького хора. Это происходит каждый день. Пристально глядя в сумрак амбара, можно различить штабели пустых гробов и вертикально стоящие крышки. Вот оно - преддверие в вечность... В вечность или в ничто?

...С каждым днем комната моя пустеет. Приходят санитары с носилками, уносят моих "сожителей" "ногами вперед". Мне так хочется увидеть "переход". Не удается. Все умирают ночью, тихонько, без шума, и остаются так лежать до утра Не удается проснуться в нужный момент, а "переход" - ведь это - Главное! Спасительный ночной сон так глубок (это - единственное спасительное в создавшихся условиях). А так хочется что-то увидеть, что-то понять, хоть крохотку, хоть чуточку. Один только умирал неспокойно, и это было так бурно, так страшно, что больные начали кричать. Пришли санитары и унесли умирающего... в амбар с гробами. Там он разом затих.

...Ряды наши все редеют, осталось нас только шесть. Сегодня унесли моего соседа. Умер он ночью, тихонько. В последний миг жизни раскинулся он, разбросал руки крестом и так и остался лежать с открытыми глазами. Конечно, я проспал. Холодная окоченевшая рука лежала у меня на спине. Пришедшие санитары сложили окоченевшие руки крестом на живот, связали их шнурком от его же ботинок и унесли.

Когда же, наконец, мой черед? Я устал ждать. Когда же? И силы окончательно уходят. Передвигаться могу только с нечеловеческим усилием.

Мне хочется есть! Есть, есть, есть - что угодно, сколько угодно. Сколько угодно есть, есть...

Сегодня пришел доктор, осмотрел, выслушал, посмотрел на меня, как на некую иллогическую несуразность, хлопнул по плечу:

- Ну, батенька мой, вернулись вы издалека. После семи приступов возвратного еще и сыпной. Феноменально! Какое было сердце! Обратите внимание на "было". Оно вам отслужило. Теперь осторожнее. Не забывайте. В палату выздоравливающих!

Отвели меня под горячий душ, сняли с меня все, что на мне было, и отдали в дезинфекцию. Поварившись под душем, мы выбрались из зала и голышом, в предбаннике, начали ожидать нашу одежду.

Частые дезинфекции раздели нас катастрофически. После первой наши "френчи" и штаны становились "деревянными". После второй делались ломкими и хрупкими, а кожаные пуговицы "таяли", после третьей же нам доставались не то обрывки, не то обломки наших "френчей".

К моему выходу из госпиталя инвентарь мой был таков. Английская шинель, солдатская папаха из искусственной смушки с оборванными шнурками, от чего по бокам висели "ослиные уши", солдатский ватный стеганый жилет черного цвета (в нем - моя драгоценность: иконка материнская), трикотажная нижняя рубашка и английские длинные вязаные кальсоны. Ботинки в дезинфекцию не отдавались. Кожа ее не выдерживала. Впрочем, редко что ее выдерживало.

После прилива бодрости и горячего душа пришел упадок сил. Я схватил руками столб, подпирающий потолок предбанника, и недвижно стал ожидать. Иконка матери висит на шее, на веревочке.

В этот час пришло ко мне новое, мне кажется, самое страшное, самое грозное испытание.

Глядя на лоток и на освещенное изнутри отверстие в стене, через которое нам выкладывали нашу одежду, я заметил, как свет начал постепенно и быстро уменьшаться, перед глазами появился туман, и все стало черно. Понимая, что виною тому моя слабость, я остался так с открытыми глазами, ничего не видящими глазами. Я ждал, но чернота все не проходила. Я ослеп! Черный холодный ужас начал подниматься к сердцу, а кровь ушла куда-то вниз. Ослеп. И началось нечто аналогичное тому, как если бы фильм, длившийся 3-4 часа, вдруг прошел перед внутренним взором в несколько секунд. Увидел я и всю свою жизнь прошлую, и всю будущую жизнь слепого. Понял, что лучше было быть убитым на войне или вот умереть теперь, когда я уже приговорен и приготовлен. И так стоял я, обхватив руками столб, боясь их открыть, стараясь отдалить неумолимый приговор, черный и страшный. Надо было решиться. Не открывая глаз, я схватил иконку, прижал ее ко лбу и, устремив всю волю, всю жизнь в глаза, приоткрыл один. Я вижу... ВИЖУ!

Было мне смешно, когда на перекличке фамилия Душкин показалась мне знакомой и забавной, было смешно, когда "Душкин" было повторено много раз, было смешно, когда сосед толкнул меня локтем и пробурчал:

Улыбаясь, я закричал: "Я", и на вопрос, почему я молчал, смеясь, ответил:

В эти дни я весь жил "настоящим": нестерпимо и непрерывно хотелось есть. После болезни тело требовало компенсаций, немедленных и обильных. Этих компенсаций не было. Давали по куску черного хлеба, в котором на три четверти был картофель, иногда попадались целые картофелины. Это - утром. В одиннадцать часов выдавали соленую селедку или ложку красного повидла. В час дня - мутную жижицу с куском моркови и тремя зернами перловой крупы. Вечером - ту же жижицу. Невдалеке от нашего барака была кухня. Люди туда шли по наряду чистить картофель, а очистки затем выбрасывали на пустырь. Чистили картофель наскоро, срезали с шелухой обильные полосы картофеля. Мы с Шуркой рылись в шелухе и выискивали мелкие картофелинки, презренные чистильщиком. Их было мало, и мы дополняли котелки отборными очистками, заливали водой и шли варить наше дополнительное питание в разрушенные бараки, отдирали щепочки от их обшивки и варили на щепочках. Затем Шурка вынимал из-за пазухи тряпочку с выпрошенной на кухне или просто украденной солью, и пир начинался. Животы наши вздувались, кожа на них натягивалась. Окончив трапезу, отяжелевшие, мы выбирались из развалин и растягивались на траве. Лежа животом кверху, мы благодушно обменивались новостями, мыслями "по поводу" и никогда ни в чем друг с другом не соглашались...”

19. Генерал-лейтенант Промтов Михаил Николаевич (1857-?) - окончил Петровско-Полтавскую военную гимназию, Михайловское артиллерийское училище в 1877 г., откуда был выпущен подпоручиком в 13-ю артиллерийскую бригаду, и Офицерскую артиллерийскую школу. С апреля 1899 г. - командир 6-й батареи 26-й артиллерийской бригады, в рядах которой участвовал в русско-японской войне, в августе 1904 г. был произведен в полковники, с февраля 1907 г. - командир 3-го дивизиона 30-й артиллерийской бригады, в феврале 1911г. был произведен в генерал-майоры и назначен командиром 32-й артиллерийской бригады. Участвовал в первой мировой войне; в октябре 1914 г. был произведен в генерал-лейтенанты по армейской пехоте, с ноября 1914 г. - начальник 82-й пехотной дивизии. С лета 1919 г. по февраль 1920 г. – командир 2-го армейского корпуса ВСЮР. В августе-сентябре 1920 г. замещал генерала Н.Э. Бредова, руководил переброской в Крым частей отряда генерала Н.Э. Бредова. В ноябре 1920 г. вместе с остатками Русской армии генерала П.Н. Врангеля эвакуировался из Крыма в Константинополь. В 20-е годы являлся директором Крымского кадетского корпуса в Болгарии.

20. Имеется в виду польское национально-освободительное восстание против русского царизма, охватившее в1863-1864 гг. Польшу, Литву и частично Белоруссию и Правобережную Украину.

22. Имеется в виду Украинская народная армия под командованием C.B. Петлюры. После поражений, понесенных осенью-зимой 1919 г. сначала от Добровольческой армии, затем от Красной Армии, ее остатки отошли на территорию, контролируемую войсками Польши. В соответствии с военной конвенцией, заключенной 24 апреля 1920 г. между польским правительством и Директорией Украинской народной республики, Украинская народная армия была включена в состав польского Юго-Восточного фронта и вместе с польскими войсками участвовала в наступлении на Киев.

23. Имеется в виду 2-я гренадерская дивизия Русской императорской армии; в состав дивизии входили 5-й Киевский, 6-й Таврический, 7-й Самогитский и 8-й Московский гренадерские полки.

24. Доломан - гусарский мундир, расшитый шнурком; впервые появился в австрийской армии как национальная одежда венгерских гусар.

25. Киев был оставлен частями 12-й армии Юго-Западного фронта и занят частями 3-й армии Войска Польского 6 мая 1920 г.

26. Пашич Никола (1845-1926) - один из организаторов и лидеров радикальной партии Сербии, в 1904-1918 гг. - премьер-министр и министр иностранных дел Сербии, в 1919-1920 гг. возглавлял делегацию Сербии на Парижской мирной конференции, в 1921-1926 гг. - премьер-министр и министр иностранных дел Королевства сербов, хорватов и словенцев.

27. Киев был освобожден частями 12-й армии Юго-Западного фронта 12 июня 1920 г.