Цветков В.Ж.

 

Сельское хозяйство белого юга России. Реализация законодательных актов белогвардейских правительств. Кооперация, земское самоуправление на белом юге России в 1919 – 20 гг.

 

9. Организация местной (уезд, волость, село) власти

на территории занятой ВСЮР в 1919 г.

Использование органов крестьянского самоуправления при организации власти. Сельская самооборона и Государственная Стража.

 

Источники отражающие конструкцию местной власти на белом юге России летом-осенью 1919 г. не отличаются большим разнообразием. Материалы фондов ГАРФ по данной проблеме, к сожалению, недостаточно систематизированы (данные о взаимоотношениях с сельскими властями содержатся в фондах Управления продовольствия, Управления финансов, судебных органов деникинской власти). Фонды Начальников Мелитопольского и Царицынского уездов немногочисленны и  характеризуют функционирование низовых структур не в 1919 г., а, главным образом, в 1920 г. Тем не менее, достаточно обширные сводки о положении на местах отражают материалы Фонда Отдела пропаганды Особого Совещания (развед. сводки РККА, воспоминания очевидцев о положении дел в тех или иных районах белого юга России, мемуары руководителей повстанческого движения, опубликованные в журнале «Летопись революции»).

Очевидно, что большая часть материалов, отражающих положение волостного и сельского управления в 1919 г., содержится в областных архивах Республики Украины.

Устойчивость Белой власти на территории занятой к осени 1919 г. во многом зависела от прочности местного аппарата управления. Безвластие, анархия, постоянная смена правительств, каждое из которых стремилось установить собственные органы местного управления – создавали условия, в которых приходилось действовать добровольческой власти. К этому следует добавить также апатию сельского населения, его недоверие к любой власти, за исключением, может быть, только власти местных «крестьянских вождей», «атаманов» и «батек».

В соответствии с проектами гражданского управления составленными в Особом Совещании в начале 1919 г. «предстоящее устройство страны... представлялось как последовательная цепь самоуправлений от сельского схода до областных дум».1 Однако обстановка «военного времени», по замечанию ген. Деникина «побуждала к принятию исключительных мер для временного усиления и централизации  власти на местах. Положения «о гражданском управлении» и «О Государственной Страже», выработанные Особым Совещанием по схемам Национального Центра (т.е. исходили из принципа «военной диктатуры») и выпущенные в марте 1919 г., должны были считаться с этим обстоятельством и  поневоле ограничивать общественную инициативу».2 Это ограничение касалось прежде всего органов власти низового уровня (волость, село), т.е., там, где четкая реализация правительственных распоряжений, в том числе и по аграрной политике, была особенно необходима. Большое значение имела длительность пребывания белой власти в том или ином районе.  Как отмечал А.И. Деникин – «изменчивость боевого счастья бросала целые территории из рук в руки и многим администраторам не было зачастую времени устроить свой район».3

В главе 2 рассматривалось «Временное Положение  о гражданском управлении» в той его части, которая касалась сельского управления. Но далеко не последнюю роль в жизни сел и волостей играли наличие и состав здесь станов Государственной Стражи, обладавшей широким объемом  административных и полицейских полномочий. В соответствии с «Временным Положением о Государственной Стражи» (март 1919 г.) «для охранения государственного порядка, общественной, личной и имущественной безопасности» на местах (на уровне губерний, уездов) создавались подразделения новой военно-полицейской структуры – «бригады Государственной Стражи». В пределах волости обязанности по делам Государственной Стражи (в случае ее отсутствия) должны были исполнять «подлежащие органы волостного управления», «в заведывании волостных Надзирателей». «В пределах селений обязанности по делам Государственной Стражи» исполняли сельские старосты. На них возлагались обязанности «предоставлять в распоряжение чинов Государственной Стражи необходимое число десятских для сопровождения арестованных, содействия к поддержанию порядка... на многолюдных собраниях... учреждения караулов для охраны преступников...».4 Полномочия Государственной Стражи были широки: от осуществления паспортного режима и мер по «общественному призрению» до содействиям военным и гражданским властям в проведении мобилизации и реквизиций.5 Фактически Государственная Стража и являлась тем низшим  военно-административным и полицейским звеном, которое, сочетаясь с традиционными формами сельского самоуправления (старосты, старшины, сход), должно было гарантировать устойчивость деникинского тыла, обеспечить реализацию правительственных распоряжений и контроль за «настроениями селян».

При построении низовых структур гражданского управления задачи власти облегчались тем, что не требовалось «изобретать» какие-либо новые формы административного устройства (советы, комитеты и др.). Но восстановить старый низовой аппарат  в условиях войны и разрухи было довольно сложно. Сельское самоуправление  включалось в аппарат местной белой власти и его представители становились тесно связанными с этой властью, что далеко не всегда вызывало положительные последствия для них при очередной смене власти.

После установления контроля  Добровольческой армией над Крымом и Северной Таврией летом 1919 г., прежняя сельская администрация здесь восстановилась довольно быстро. В татарских и русских селах Евпаторийского, Перекопского, Симферопольского уездов представители местного населения участвовали в работе большевистских ревкомов. И нередко они же принимали на себя полномочия местной власти после прихода добровольцев.6 Местная сельская власть была поставлена под контроль  в начале военных властей, а затем начальников уездов и Государственной Стражи. В каждой волости и крупном селе уже летом 1919 г. были сформированы станы Государственной Стражи.7 Относительная устойчивость местной администрации, ее подчинение  иерархии властей (от Главноначальствующего Новороссии до губернатора и начальников уездов), отсутствие сколько-нибудь значительного повстанческого движения позволяло практически беспрепятственно осуществлять необходимые реквизиции и повинности, проводить мобилизации.8  Однако эта «стабильность» власти нередко нарушалась незаконными действиями призванных «охранять порядок» отрядов Стражи. В.А. Оболенский вспоминал, что в таврическом окружном суде неоднократно слушались дела о злоупотреблениях приставов и стражников Ялтинского, Симферопольского  уездов.9 При попустительстве губернских властей и самого таврического губернатора Н.А. Татищева в Крыму начал действовать специально созданный на средства местных землевладельцев «карательный отряд для борьбы с местными большевиками». По мнению губернатора  этой финансируемой  ВСЗС отряд «приносил огромную пользу и поддерживал порядок в тылу».  Создание отряда формально преследовало цель борьбы с «выступлениями против власти», но фактически, нередко его действия носили характер репрессивных, карательных операций против крестьян. По свидетельству очевидцев, этот карательный отряд разъезжал по деревням и терроризировал население.10 Отряд был расформирован по приказу генерал-майора Я.А. Слащова, считавшего, что для поддержания порядка в тылу достаточно сил Государственной Стражи, а «действия отряда восстанавливают крестьян против прмещиков» (февраль 1920 г.).

В Северной Таврии, Херсонской, Екатеринославской губерниях большую роль играли органы самоуправления, созданные немцами-колонистами. Традиции самоуправления в колониях были очень крепки (начиная с конца 18 в.). Колонисты, как правило, стремились жить замкнуто, обособленно, сохраняя свои культурные, бытовые и религиозные особенности. По свидетельствам современников национальная солидарность позволяла немцам-колонистам поддерживать полную хозяйственную  автономию от местного населения (малороссов, великороссов-переселенцев и др.). Все должности волостной и сельской администрации занимались исключительно немцами. Законы 1971 и 1889 гг. установили у колонистов в отношении администрации и суда – крестьянские учреждения.11 Колонисты практически не пользовались  услугами южнорусского земства, составляли собственные ссудно-сберегательные, кредиты товарищества. Исключительное трудолюбие колонистов, использование интенсивных методов ведения сельского хозяйства обусловили их зажиточность.12 Однако национальная отчужденность немцев, их расчетливо-эгоистическое отношение к окружающим их сельским общинам и единоличным хозяйствам вызывали ответное недоверие, подозрительность и враждебность со стороны русских и украинских крестьян, что проявлялось в 1918-20 гг.

Интенсивная скупка частновладельческих земель, активное участие немцев в отношениях аренды и наймы земли вытесняли с земельного рынка русские и малороссийские хозяйства. Поэтому с началом первой мировой войны (в период выселения немцев из Новороссии), и особенно войны гражданской местное население участвовало в самочинных захватах земельных участков колоний, поддерживало большевиков и махновцев нередко лишь за то, что те санкционировали захватные действия новороссийских крестьян.

Почти повсеместная  безусловная поддержка немцами-колонистами Добр. Армия делала возможным опираться на них при построении власти в Новороссии. Сохраняя свою автономию, немцы-колонисты создавали собственную самооборону. Еще в период германской оккупации 1918 г. колонии обильно снабжались оружием и обмундированием немецкой армии. В конце 1918 г.  – начале 1919 г. наиболее опасным  врагом для колонистов были местные повстанческие отряды, в частности отряды Махно и Григорьева. Против махновцев действовали отряды колоний Блюменталь, Эйгенфельд. Они были разбиты, а колонии подверглись  разграблению.13 Постоянные нападения на колонии немцев практиковались Махно вплоть до занятия Северной Таврии и южных районов Херсонской губернии Добровольческой армией (в июле-августе 1919 г.). По воспоминаниям А. Терского (офицера армии ген. Врангеля) «особенно прельщали махновцев добротные лошади немцев и их тачанки, оказавшиеся особенно удобными для установки на них пулеметов... Забирали скот и даже не брезговали с/х орудиями: все в хозяйстве пригодится. Оставляли кляч и незначительное количество скота, так как рассчитывали, что придется не раз побывать еще у колонистов и похарчеваться». 14

Использовать немецкую самооборону против местных повстанцев и даже регулярных частей РККА предполагал штаб Крымско-Азовской армии ген. А.А. Боровского в марте 1919 г.15 Крымское краевое правительство  С.С. Крыма на заседании 27 марта 1919 г. приняло постановление об образовании особой егерской бригады немцев-колонистов «для защиты края и поддержания порядка». Особо оговаривалось, что «личный состав бригады сформируется исключительно из лиц немецкого происхождения, как русских граждан, так и иностранцев (т.о., в состав бригады могли войти солдаты и офицеры бывшей кайзеровской армии)  на одинаковых с русскими гражданами условиях».16 Сформированные в 1919 г. на основании отрядов местной самообороны подразделения немцев-колонистов отличались высокой внутренней спайкой и дисциплиной.17

Большое значение в период наступления ВСЮР летом 1919 г. имело восстание немцев-колонистов Одесского и Херсонского уездов. В этом восстании снова активно участвовала самооборона колонистов (колонии Мариенталь, Гросс-Либенталь, Клейн-Либенталь, Люстдорф и др.).

С  занятием районов немецких колоний участники отрядов самообороны по мобилизации, а в большинстве случаев добровольно, вступали в ряды воинских частей ВСЮР. По замечанию Ф. Штейнмана «колонист-хлебороб в одно и то же время отличный солдат и злейший враг коммунизма. Ему присуща, как и каждому богатому крестьянину, а в особенности немецкому, крупная доля патриотизма, а за землю свою он готов отдать жизнь... взятие Одессы добровольцами в августе 1919 г. тоже происходило при участии колонистов, среди которых идея борьбы с коммунизмом пользовалась огромной популярностью».18 Наличие хорошо организованной, дисциплинированной самообороны в немецких колониях делало излишним создание в них станов Государственной Стражи. Однако подобный «порядок» достигался нередко  с использованием мер ответного террора, возмездия колонистов по отношению к окрестному населению колоний, усугубляя тем самым антагонизм внутри южнорусской деревни. Так сводка отдела пропаганды от 12 авгута 1919 г. отмечала, что в волостях Святогорской, Криворожской и Степановской Бахмутского уезда Екатеринославской губернии «население с нетерпением ждало прихода Добрармии  и установления твердой власти». Но после ухода большевиков, в села этого района вступил карательный отряд, состоявший из местных немцев-колонистов, «который с ожесточением, поддаваясь личному чувству мести, стал сводить счеты с населением... избивая нагайками и даже убивая крестьян». Поэтому «вполне естественно, что такая жестокая расправа с невинными людьми не могла не вызвать неудовольствия среди населения и породила недоверие к власти Добрармии».19 Поведение подобных отрядов способствовало росту гражданской междоусобицы в Новороссии, росту влияния махновских отрядов и большевиков в этих  районах.

В то же время немецкие колонии продолжали подготовку самообороны, не оставляя попыток склонить добровольческие власти к более тесному взаимодействию с антибольшевистски настроенными колонистами. Так на 1-м съезде колоний, состоявшимся в Одессе в сентябре 1919 г. его делегаты снова, как и в феврале 1919 г. в Крыму, высказывались за возможно более оперативное объявление всеобщей мобилизации колонистов и поддержку Добрармией создаваемых немецких батальонов самообороны.20 На съезде был создан штаб самообороны во главе с генерал-майором Шеллем, действовавший фактически независимо от добровольческого штаба Обороны Одесского района (во главе с ген. Игнатьевым). Взаимодействие между штабами сводилось в основном к снабжению колонистов оружием и выполнению ими функций местной полиции. Ввиду наступления частей РККА на Одессу в декабре 1919 – январе 1920 г. в район Вознесенска был выдвинут сформированный из подразделений самообороны 1-ый пехотный полк колонистов.21

Создание местной власти в остальных районах Новороссии сталкивалось с большими трудностями.  Несмотря на то, что Херсонская губерния была занята в августе 1919 г., в ряде волостей гражданская администрация так и не была создана даже к концу осени. Сводка отдела пропаганды от 8 ноября 1919 г. указывала, что «крайне отрицательно влияет на население медленность в организации гражданской власти и Государственной Стражи и отсутствие борьбы с оставшимися коммунистами». Поэтому «у крестьян выработалось несколько  презрительное отношение к Добрармии, которую они считают недостаточно сильной  и неспособной поддерживать свою власть».23 В Екатеринославской губернии – центре махновщины – отсутствие деникинской власти оказывалось еще более заметным. Очевидно, что в первое время после занятия губернии (июль 1919 г.) и формирования центральных органов ее управления, в волостях и селах уезда царило безвластие и произвол карательных отрядов, подобных отряду немцев-колонистов в Бахмутском уезде. В сводке от 9 августа сообщалось, что в ряде сел уездов (Бахмутского и Славяносербского) «свирепствует карательный отряд, состоящий из земельных собственников», который «производит расстрелы безо всякого суда и следствия, наводя страх на население».24

В соответствии с распоряжением Екатеринославского губернатора С.С. Щетинина, в уездах стали создаваться станы Государственной Стражи.25 Быстрее всего были сформированы отряды в Екатеринославском уезде, в них принимались преимущественно бывшие чины жандармерии26 или бывшие вартовые гетманской варты.27 Отмечалось также участие в сельских станах Стражи местных зажиточных крестьян (особенно в тех уездах, где комплектование бывшими полицейскими чинами было затруднено) (Павлоградский, Новомосковский уезды). Здесь станы Государственной Стражи по существу представляли собой переформированную сельскую оборону, действовавшую против повстанцев.28

В других уездах формирование местных структур затягивалось и ограничивалось, нередко, лишь пределами уездных центров. В сводке отдела пропаганды от 27 августа отмечалось, что в целом по губернии и особенно в Верхнеднепровском, Александровском уездах «бросается в глаза отсутствие власти на местах и неудовлетворительность ее там, где она имеется. Государственная Стража почти вовсе отсутствует. Между тем... в деревнях необходимо иметь надежную вооруженную силу, способную ликвидировать набеги многочисленных  и хорошо вооруженных махновцев. Бандитизм сильнее всего развит в Александровском уезде».29 Аналогичное положение было в Мариупольском и Славяносербском уездах.30 По данным Зафронтбюро КП(б)У (сводка от 10 августа) «силы противника в тылу (т.е. в Новомосковском и Павлоградском уездах – В.Ц.) ничтожны... можно указать на численность гарнизона Павлограда – 80 человек (половина офицеров) и Новомосковского – 150 человек такой же конструкции».31 Подобное безвластие приводило к усилению повстанческого движения, отчуждению крестьянства от Белой власти.

Для борьбы «с разбойничьими бандами» С.С. Щетининым были сосредоточены все силы Государственной Стражи, что оставило без должной охраны ряд волостей, подвергающихся нападениями махновцев. Получалась ситуация, при которой объединенные силы губернской стражи подавляли очаг недовольства в одном районе, тогда как в соседних уездах, оставленных без должной охраны, снова начинались активные действия повстанцев. Силы собственно Государственной Стражи в губернии были невелики (несколько сот конных и пеших страдников при  4 орудиях).32 Положение осложнялось еще и тем, что штаты Екатеринославской губернской бригады были расширены Особым Совещанием только в сентябре и под них было выделено соответствующее финансирование, вооружение и обмундирование.33 До этого времени организация подразделений Стражи шла  по собственному почину губернатора, а финансировалась местной буржуазией. Для проведения мобилизаций, поимки дезертиров и борьбы с разраставшимся бандитизмом С.С. Щетинин предпринял в августе карательную экспедицию в Новомосковский уезд.34 При этом пойманные дезертиры, повстанцы беспощадно расстреливались. Аналогичная тактика (массовые облавы, проверки и обыски) применялись Государственной Стражей  и при борьбе с повстанческими селами, поддерживавшими махновцев. Однако подобные меры, связанные с излишней мстительностью, раздражали сельское население и не вызывали ожидаемого успокоения в деревне.35 Поэтому от тактики массовых карательных облав в октябре было решено отказаться, используя разветвленную сеть агентов Стражи в волостях и селах махновских районов, выявить и уничтожить «активные и пришлые махновские элементы, и, таким образом, поставив крестьян перед наглядным уроком возмездия за бунт, заставить их, смирясь, подчиниться властям».36 Параллельно с этим, губернатор обращался к «благонадежным селянам» с призывами создавать отряды самообороны «для борьбы с бандитами и насильниками».37 Однако к середине октября махновское движение в уездах достигло такого размаха, что бороться с ним исключительно силами Государственной Стражи и местной самообороны не представлялось возможным и на смену им пришли регулярные части 3-го армейского корпуса генерал-майора Я.А. Слащова, в ряды которого вошли и подразделения  губернской Стражи.

Успешные рейды армии Н.И. Махно окончательно ликвидировали местную деникинскую администрацию, заменив ее «вольным советским строем» и превратив практически  всю губернию в театр военных действий. По донесению махновских контрразведчиков 1-го Донецкого корпуса от 20 ноября «над Днепром от Никополя до Херсона войск не было никаких». «В Никополе безвластие. В Кривом Роге всего лишь 25-50 человек Государственной Стражи. В Херсоне всего лишь человек 100-150 человек (исключительно офицеров). Настроение крестьян в селах «благоволящее махновщине, в некоторых селах избраны и функционируют советы, а в иных не имеются, за неимением на выборы таковых предписаний».38 Деникинская власть в губернии (в ноябре-декабре) фактически была только там, где находились  крупные регулярные части ВСЮР, и только на время их пребывания.

Итоговой характеристикой периода Белой власти в Екатеринославщине стала записка М.В. Родзянко, адресованная ГК ВСЮР ген. А.И. Деникину: «...в уездах власти вовсе не ощущается и командуют всем шайки и банды грабителей, поддерживающих советские учреждения... Никакой попытки к организации государственно мыслящих общественных сил сделано не было. Деревня не просвещалась об истинных целях  Добровольческой армии и под влиянием  более умелых и энергичных агитаторов мало-помалу настраивалась враждебно делу Добрармии. Неудача мобилизацией в Екатеринославской губернии как нельзя лучше подтверждает высказанное мною положение.39

Т.о. Екатеринославская, большая часть Херсонской губернии могли быть признаны наиболее неустойчивыми районами деникинской власти на юге России. Несмотря на наличие здесь достаточного количества крепких середняцких  и зажиточных хозяйств добровольческая  администрация не смогла опереться на эти элементы для образования стабильной, устойчивой сельской власти. Причинами  этого следует, очевидно, считать ошибки губернской бюрократии, стремившейся подчинить сложившиеся  формы крестьянского самоуправления административному  и военно-полицейскому контролю уездных чиновников и Государственной Стражи. К числу специфических черт района, препятствовавших  организации сельских и волостных структур, власти относили также наличие развитого (с 1917 г.) анархистско-повстанческого движения, связанного с интересами немалой части крестьянства, отсутствие в распоряжении губернатора достаточного числа авторитетных и знакомых с местными условиями чиновников. Все это делало малоэффективными действия деникинской власти по борьбе с повстанцами. Массовые карательные акции (облавы, демонстративные казни) только ожесточали население. Борьба с «бандитами» – повстанцами переходила в борьбу против  всего крестьянства, а попытки опереться на зажиточных, «законопослушных» крестьян, путем создания отрядов сельской самообороны, были предприняты слишком поздно.

Эффективной организации отрядов самообороны здесь не происходило и потому, что за участие в работе деникинской администрации грозила жестокая расправа со стороны повстанцев, после ухода отрядов Стражи. Поэтому, испытывая недоверие к добровольцам, как к власти достаточно непрочной, бывшие старшины и старосты не торопились исполнять распоряжения деникинских чиновников.

Организация власти в Левобережной Малороссии происходила в более стабильной обстановке, хотя и здесь в ряде уездов Полтавской и Харьковской губерний существовали районы, не охваченные властными структурами Добровольческой армии.

Первоначально восстановление волостной и сельской администрации происходило по почину воинских частей, проходивших через села и волости. Положение в Харьковской губернии может быть показано на примере Волчанского уезда. После занятия г. Волчаснка (7 июня) по распоряжению генерал-майора Третьякова (командира отряда, занявшего город) все обязанности по гражданской власти были возложены на офицеров 1-го офицерского генерала Маркова полка. Командир  одной из рот – капитан В.Е. Павлов (будущий автор книги «Марковцы в боях и походах за Россию»), восстановив городские и земские структуры власти,  опирался в уезде  на сельских старост и волостных старшин.40 Уездная власть (в лице капитана В.Е. Павлова) не вмешивалась  в назначения  сельской власти, поддерживая порядок в уезде и борясь  с отступившими в леса большевистскими отрядами. Однако власть в руках военной администрации оставалась непродолжительное время (всего 11 дней), причем на смену роте  В.Е. Павлова в город и уезд никто из назначенных высшей властью администраторов  не прибыл. Не прибыл даже постоянный комендант города.41 Фактически Волчанский уезд обрекался на безвластие, а это в условиях близости фронта и действий повстанческих отрядов в лесах уезда  означало для сельской администрации, поддержавшей Добрармию, весьма плохие последствия.42 Контрнаступление Южного фронта РККА в августе снова сделало районы Волчанского и соседнего Купянского уездов театром военных действий. Длительное отсутствие власти в уезде привело к тому, что после ее организации и создания уездной Государственной Стражи крестьянство относилось к ним недоверчиво. По донесению и.о. товарища прокурора уезда в Харьковский окружной суд (5 августа): «...большинство крестьян в уезде к декларациям Добровольческой армии относится весьма недоверчиво». В числе причин подобного недоверия указывалось на грабежи, совершаемые воинскими чинами одетыми   в форму Добровольческой армии (широко распространенный прием использовался повстанцами для дискредитации белых – В.Ц.). Уездная Стража пыталась бороться с этим, опираясь на местное крестьянство (командир стражи издал распоряжение  самими крестьянами всех тех, кто производил незаконные реквизиции). Однако, очевидно, что в условиях неверия в прочность власти рассчитывать на подобные формы поддержки крестьянства не приходилось.

В том же докладе отмечалось, что вместо ожидаемой поддержки «население всячески старается  укрывать большевиков и есть селения... где никаким образом нельзя добиться показаний против арестованных из этого села большевиков, невзирая на то, что каждый из жителей  хорошо знает друг друга и мог бы многое сказать о «подвигах» того или другого из арестованных».43 «Агитация, хотя и тайная, ведется большевиками в уезде».44

Аналогичное положение складывалось в течение июня-июля и в других уездах. Распоряжением харьковского  губернатора Богдановича в селах и волостях восстанавливались институты старост и старшин. Сводка от 26 июня констатировала, что в Богодуховском уезде «среди крестьян наблюдается много таких, которые не доверяют прочности новой власти, боясь, что снова придут большевики».45 Сводка от 17 июля отмечала, что в Чугуевском уезде «настроение в отношении к Добрармии изменилось к худшему». «Причиной этого является неорганизованность власти на местах, назначение комендантами городов молодых офицеров, совершенно неподготовленных к этой роли, многие из которых проводят свое время в пьянстве; наконец отсутствие нужной организации по борьбе с оставшимися местными большевиками, учитывающими для целей пропаганды недостатки и дефекты властей, поставленных Добрармией. Много вредят престижу последней случаи карательной расправы с населением без должного  разбора дел».46

В соответствии с распоряжением губернатора в уездах стали интенсивно формироваться бригады Государственной Стражи и уже к августу в большинстве районов, не охваченных линией фронта, были созданы станы Стражи. Комплектование их производилось бывшими полицейскими чинами.47 На ряд административных должностей (начальники уездов и др.) назначались бывшие  чиновники гетманского режима (повитовые старосты), что вызывало к ним «крайне враждебное» отношение населения, «видевшего в этом возврат к ненавистному гетманскому режиму».48 Действия уездной и сельской власти зачастую носили характер незаслуженных карательных акций.49

Осенью 1919 г. деятельность местной администрации в губернии была связана с контролем  за выполнением повинностей (в том числе взимание 5-ти пудового «военного сбора», подводной и квартирной», мобилизацией, борьбой с бандитизмом.50 Сообщения с мест отмечали «бдительность Стражи» Старобельского уезда51 и «подчас бестактное и  иногда преступное поведение чиновников Стражи в Купянском уезде».52 Слабой была Государственная Стража и в Изюмском уезде (так в г. Славянске в сентябре полицейская власть была представлена лишь Начальником Государственной Стражи, 2-мя его помощниками, полицейским надзирателем и 60 стражниками), а именно здесь повстанческое движение было наиболее сильным по губернии.53 При этом указывалось на «полное обезоружение и крайне тяжелое положение чинов Стражи», которые не могут «проявить необходимой энергии».54 В Купянском уезде Государственная Стража была сформирована «в недостаточном количестве», а Змиевском уезде  «в число стражи попало много ненадежных лиц».54

Итоговой характеристикой положения власти в Харьковской губернии стала сводка отдела пропаганды от 28 сентября 1919 г. Настроения крестьян северных уездов губернии (Сумского, Лебединского)  было довольно лояльным к деникинской администрации.55 «Наиболее сочувственное отношение к Добровольческой армии отмечается в Змиевском и Сумском уездах. Настроение населения в других уездах Харьковской губернии значительно хуже. Главнейшие причины этого... неналаженность, а местами полное отсутствие какой бы то ни было власти... грабежи рассеянных по уездам большевистских банд... Самыми неблагополучными уездами являются Старобельский, Купянский, Волчанский и отчасти Изюмский. В Старобельском уезде идет явная работа большевистских ячеек и агентов. В Купянском и Сумском  уездах также ведется агитация».56

Но, несмотря на слабость власти в отдельных уездах, в целом по губернии положение более стабильное, чем в соседних Екатеринославской и Полтавской губерниях. Харьковская губернская бригада Государственной Стражи была одной из наиболее боеспособных и организованных. При отступлении Добровольческой армии от Орла и Курска в ноябре 1919 г. подразделения Государственной Стражи вливались в состав действовавших на фронте воинских частей.57 Так при оставлении Харькова (конец ноября 1919 г.) отряды стражи были включены в состав Марковской пехотной дивизии.58 Однако отправки стражи на фронт ослабляли администрацию на местах. Это подтверждали сводки, сообщения, рапорты о неповиновении распоряжениям отступавших деникинцев. Так в рапорте интенданта 13-го пехотного Белозерского полка говорилось, что во время эвакуации части зерновых запасов (очевидно собранного «повинностного хлеба») из села М. Писаревка Богодуховского уезда. Здесь, по оценке офицера «вспыхнул организованный вооруженный мятеж крестьян деревни против Добровольческой армии и они с оружием в руках, имея пулеметы, разграбили весь обоз, состоящий из 86 подвод».59 При этом активное содействие «бунтовщикам» оказывали те самые представители местной администрации (члены волостного правления), в задачи которых входила именно борьба с неповиновениям властям. Офицер, командир команды, отмечал, что по прибытии в пункт назначения активной поддержки против бунтовщиков он «не имел ни от кого, в том числе и от чинов Государственной Стражи». Аналогичное положение в период отступления Добровольческой Армии из Харьковской губернии наблюдалось и в других уездах.60 Волостная и сельская власть, как правило, переставала выполнять воинские повинности, не будучи принуждаема к этому силой, а чины Государственной Стражи дезертировали, сдавались в плен или отступали вместе с частями  Добровольческой армии. При прохождении через южные уезды губернии – Изюмский, Старобельский, Купянский, по воспоминаниям военных, никакой власти в стороны от проезжих дорог не ощущалось. Везде отступавшие встречали равнодушие или прямо враждебное отношение со стороны крестьянства.

Становление местной власти в Полтавской губернии также первоначально (в течение июля-августа) было связано с пребыванием в отдельных селах и волостных центрах воинских частей ВСЮР. Но при установлении гражданской администрации, Добровольческой армии приходилось столкнуться уже с самоорганизовавшимися центрами местной власти в виде «крестьянских республик». Так в районе сел Глинск, Опошня, Диканька Зеньковского уезда накануне прихода Добровольческой армии существовала т.н. «глинская монархия»во главе с зажиточным хуторянином  Ив. Гордиенко, фактически руководившим делами на большей части уезда.62 С приходом добровольцев эти новообразования быстро распадались и «монархи», атаманы, бытьки скрывались в близлежащие леса, выжидая подходящего момента для новых нападений и организуя повстанческие отряды. После ухода из сел и волостей регулярных воинских частей на местах начинали активно действовать органы сельского управления.

На съезде представителей уездных земских управ, проходившем 31 августа в Полтаве, выступил назначенный губернатором Г.Е. Старицкий, констатировавший, что в условиях, когда «на местах не существует аппарата власти», особое значение приобретают органы местного земского и сельского управления, с которыми губернской администрации необходимо сотрудничать».63 Однако и земское, и сельское управление также находились в зачаточном состоянии и опереться на них было довольно сложно. 5 сентября в газете «Голос Юга» была опубликована статья неизвестного автора «Что делается в деревне». Статья, вызвавшая большой резонанс в общественных кругах губернии, описывала наблюдения о наличии власти в ближайших окрестностях Полтавы. Отмечалось, что в 30-35 верстах от губернского центра власть фактически отсутствует. «Бродят бандитские шайки, одетые в казачью форму и выдающие  себя за деникинцев... грабят безжалостно. Подобные грабежи вызывали крайнее негодование в деревне и внушали населению мысль, что никакой власти нет... разговоры в деревне дошли до того, что открыто говорят о возможности восстания  против существующей власти... Оказывается, что прежние районные комиссары, служившие при большевиках, остались на прежних местах и теперь назначены надзирателями Стражи (относительно этого обвинения командир полтавской бригады Государственной Стражи делал специальное опровержение – В.Ц.). Приказы и распоряжения, исходящие сверху, на местах не исполняются. Сельские сходы собираются, говорится на них много, но  кроме разговоров ничего не делается... Население ожидает Петлюру как избавителя».65 Ряд журналистов, земских и городских общественных деятелей поспешили обвинить представителей власти в отсутствии необходимой активности при организации местного управления, контроля за действиями должностных лиц.66  Очевидна взаимосвязь данной публикации со сводками отдела пропаганды  по Полтавской губернии конца августа.  Последние почти дословно повторяли оценки анонимного автора: «Из окрестностей Полтавы поступают сведения о грабежах, совершаемых людьми одетыми в форму Добрармии. Сочувствие населения к последней начинает переходить в недоброжелательность.  Со стороны властей серьезных мер борьбы не принимается, между тем население бессильно бороться своими средствами».67 Следует отметить, однако, что обвинения в поощрении безвластия выдвигались автором в отношении конкретных районов (Васильцовской волости, сел Диканька, Гавронцы, Будуши Полтавского уезда), а отнюдь не всей губернии.

В ряде уездов местное сельское управление восстанавливалось уже в первые же недели  после их занятия Добровольческой армией. В Хорольском уезде 16 августа (город был занят 26 июля) состоялись волостные сходы, на которых после отслуженных молебнов «о даровании победы Русской армии над большевиками» было решено утвердить возврат к традиционному волостному и сельскому управлениям, а также поддержать все распоряжения новой власти.68 5 сентября Г.Е. Старицкий отправился в поездку по уездам. Посетив село Опошня Зеньковского уезда (бывший центр «глинской монархии»), им был произведен смотр организованной сельской стражи. 6 сентября губернатор прибыл в Гадяч, а 7 сентября вернулся в Полтаву. Выводом из этого практически единственного объезда 3-х уездов губернии стало заявление, что «административный аппарат в уездах налаживается, главные причины беспокойства власти - противодействие многочисленным мелким бандам и большевистской агитации в уездах, с которыми силами создаваемых отрядов ведется успешная борьба».  Основным недостатком в организации местной сельской власти считалась слабая пропаганда  Добровольческой армии по земельному вопросу, по конструкции власти и т.д.69  Своеобразной проверкой прочности власти в губернии стал относительно успешный (по сравнению с другими губерниями) сбор «повинностного хлеба» (см. раздел 5).

К началу октября относится также завершение формирования станов Государственной Стражи по уездам. Хотя и здесь не обошлось без трудностей. Также как и в Харьковской губернии, основные трудности были в комплектовании Государственной Стражи личным составом и ее вооружение. Так, по заявлению председателя Лубенской уездной управы Л. Климова, «надежные элементы в Стражу не пошли», требуя мобилизации (чем можно было бы оправдаться в случае возвращения большевиков). Предполагалось перевести в ряды стражников  часть мобилизованных в регулярные части ВСЮР. Но, несмотря на издержки формирования, эффективность действия Государственной Стражи в большинстве уездов Полтавской губернии была достаточно высока. Материалы Полтавского областного архива показывают многочисленные факты поимки организаторов повстанческих отрядов, агитаторов и агентов большевиков. При этом чинам Стражи оказывало содействие и местное население, крестьяне окрестных сел.70 В то же время в целом ряде районов в сентябре-октябре сохранялось безвластие и этот «вакуум власти» заполнялся властью повстанческих атаманов, заявлявших о своей силе и влиянии. Так, например, в Лохвитском уезде имелись села с весьма сильным влиянием  местных повстанцев. Отмечалось, что «случаев выдачи повстанцев не было, так как кулаки не уверены в прочности деникинской власти... В селах восстановлены старшины, и во многих селах отказываются идти». Относительно наличия в тылу деникинской администрации доклады агентов Зафронтбюро ЦК КП(б)У (в середине октября) сообщали: «...Дороги охраняются слабо. Войск в тылу нет, работают карательные отряды по одному на уезд (человек 70) из добровольцев».71

В Константиноградском  и Кременчугском уездах после нескольких карательных рейдов к середине октября была ликвидирована часть повстанческих отрядов и отмечалось, что в «уездах наступает успокоение».72 Однако установившееся спокойствие было кратковременным. Серьезным ударом по стабильности положения в губернии стал налет отрядов атамана Шубы (одного из командиров армии Махно) на окраины Полтавы 3 октября.

В октябре-ноябре действия повстанцев в вышеназванных уездах активизировались и против них предпринимались боевые операции с применением регулярных воинских частей (части т.н. «Полтавского отряда» полковника Кальницкого), артиллерии и бронепоездов. В то же время и в относительно «спокойных» уездах губернии росло недоверие к власти и бойкот ее распоряжений. В рапорте начальника Зеньковского уезда  Полтавскому губернатору (ноябрь 1919 г.) отмечалось, что «должностные лица  сельского управления не оказывают должного содействия чинам Государственной Стражи в исполнении повинностей».73 Усиление репрессивных мер в отношении неповинующихся крестьян приводило к ответному противодействию. К концу ноября власть Добровольческой армии распространялась на районы лишь близлежащие к Полтаве, уездным центрам и узловым железнодорожным станциям.  В более отдаленных селах и волостях сельское самоуправление действовало либо автономно, либо вообще бездействовало. Отряды стражи были стянуты к крупным городам, а затем вошли в состав «Полтавского отряда» полковника Кальницкого.74 В сообщении Зафронтбюро от 5 ноября говорилось, что «посылаемые Деникиным представители власти обыкновенно тотчас же уничтожаются».75 А взятие уездных центров Полтавщины (Ромны, Хорол, Гадяч, Миргород) и самой Полтавы силами повстанческих отрядов свидетельствуют о практически полном контроле (к концу ноября) над сельскими районами губернии красноповстанческих отрядов.

Т.о., попытки построения власти в Полтавской губернии, происходившие в относительно стабильных условиях, к моменту отступления Добровольческой армии окончились безрезультатно. Проникновение в южные уезды губернии (Крименчугский, Константиноградский, Кобелякский) махновских отрядов, их соединение с местными повстанцами обусловили быструю ликвидацию местной деникинской власти, администрации и расширение повстанческого фронта почти до Полтавы. В отличие от соседних Екатеринославской и Черниговской губерний власть предпринимала попытки привлечь к борьбе с бандитизмом «благонадежные» элементы селянства. Однако недостаточная активность в этом создавала у населения  впечатление  о неустойчивости и нестабильности Белой власти.  Сравнительно спокойная обстановка в губернии в августе-сентябре очевидно ослабила бдительность полтавской губернской администрации. Поэтому падение деникинской власти произошло без больших потрясений и борьбы.

Не было до конца завершено устройство местной гражданской власти в Черниговской губернии, что объясняется прежде всего ее прифронтовым  положением и кратковременностью пребывания здесь частей Добровольческой армии. Большая часть полномочий в таких условиях  была сосредоточена у тыловых и уездных комендантов, отдельных воинских частей. После занятия Добровольческой армией Чернигова (28 сентября) губернская гражданская администрация долгое время не восстанавливалась. По указанию генерала А.М. Драгомилова коменданту Чернигова генерал-майору Б.А. Штейфону «впредь до прибытия вновь назначенной администрации»  следовало «поставить во главе всех гражданских учреждений тех лиц, кои ведали ими до революции».76 Т.о., при построении местной власти и здесь, как и в большинстве районов Белого Юга, был избран принцип «служебного соответствия» с учетом дореволюционного стажа. Прибывшая на смену военным гражданская администрация, по воспоминаниям ген. Б.А. Штейфона, «поступила так,  как поступил бы каждый на их месте: дали видимость власти городу и предоставили деревню собственной участи».77

Подобное безвластие создавало, с одной стороны, почву для привлечения к власти органов местного самоуправления, а с другой – делало возможным незаконные реквизиции и грабежи. Стремление использовать местные властные единицы проявилось в частности при организации отрядов Государственной Стражи в губернии. По мнению начальника Черниговского уезда: «почин в организации Стражи должен идти «снизу» от отдельных сел и волостей, объединяемых в станы во главе с приставом, в распоряжении которого будут отряды самообороны  и военнообязанных старшин 35 лет, реорганизуемые в подразделения Стражи».78 Следовало сосредоточить внимание на боевой подготовке стражников, могущих выполнять функции городских гарнизонов после ухода регулярных войск из губернии. Однако кадры черниговской стражи были отнюдь не крестьянскими, а представляли собой добровольцев из горожан и бывших полицейских чинов.79

Местное сельское управление находилось в ведении волостных старшин и сельских старост, но в отличие от соседних губерний, сельская администрация Черниговской губернии находилась в сильной зависимости не только от местного крестьянства, но и от многочисленных, сформированных вблизи линии фронта, повстанческих отрядов, особенно отрядов атамана Шубы. Борьба с ними регулярных частей не приносила ожидаемых результатов.80 Деревня, «предоставленная сама себе», также как и в других районах начинала отходить от первоначальной поддержки Добрармии.  Сельские старосты и волостные старшины оказывали поддержку повстанцам.81 Не желавшие подчиняться «атаманской власти» подвергались жесточайшему террору. По воспоминаниям участника боев на Черниговском направлении, районы действий повстанцев Шубы «обозначались убийствами крестьян, будь то сельские стражники или старшины. Каждый из убитых был замучен... с неимоверными издевательствами».82 Расчет на безусловную поддержку местного крестьянства, попытки в условиях отсутствия гражданской администрации опереться на местное самоуправление (чем отличалась данная губерния от остальных в плане строительства органов власти) на Черниговщине не оправдались. Влияние близости фронта и сильного повстанческого движения предопределили неэффективность управленческого аппарата.

Сходным с положением в Черниговской губернии было положение местной власти в соседней Киевской губернии. Следует отметить, что к моменту занятия ее войсками Добровольческой армии у белого руководства уже имелся определенный опыт строительства власти на местах.  Государственное строительство на Киевщине намеревалось осуществить как образец для будущего административного устройства России (переход от губернского деления к областному). В Киев осенью 1919 г. предполагалось перенесение Ставки ГК ВСЮР и Особого Совещания.83 В противовес распространившейся в Правобережье идеологии «самостийной Украины» планировалось создать здесь центр политической ориентации на «Единую, Великую, Неделимую Россию». В сводке ОСВАГа от 15 августа 1919 г. отмечалось, что «важнейшие элементы для упрочения победы Добрармии на Украине» – это «соединение агитации с наличием вооруженных сил, скорейшее сформирование управления краем, насаждение порядка, отсутствие репрессий в отношении крестьян, захвативших частновладельческие земли, возрождение для агитации Свято-Владимировского братства (основанного еще в 1910 г. в Киеве с целью борьбы за русское начало  в Юго-Западном Крае)».84 Предполагалась большая поддержка Добровольческой армии со стороны Русской Православной Церкви, возглавляемой митрополитом Антонием. В первые же недели были сформированы губернская бригада Государственной Стражи, уездные и волостные станы Стражи, в ряде которых в большинстве случаев были представители не бывшей полиции, а местного крестьянства.85

Комплектование Государственной Стражи производилось запасными и добровольцами – «охотниками», «солдатами всех званий без ограничений времени пребывания их в запасе».86 Предполагалось довести численность губернской бригады до 600 человек пеших стражников.

В уездах должности Стражи занимались даже бывшими белоповстанцами, а партизанские атаманы нередко назначались приставами. Подобные факты имели место в Черкасском и Каневском уездах.86 Однако назначение приставами бывших повстанческих главарей далеко не всегда поддерживалось местным населением (особенно еврейским), желавшим защиты от грабежей и реквизиций от чрезмерно беспокойных «батек». Опора на белоповтсанцев была также чревата углублением социального раскола в селах Киевщины, связанного с репрессиями против тех, кто не поддерживал Добровольческую армию.

Однако попытки использования местных крестьянских органов самоуправления при организации администрации не приводили к ожидаемым результатам. К концу октября-ноября 1919 г. в Киевской губернии начались характерные для большинства соседних губерний юга России явления. Распоряжения администрации саботировались. В рапорте начальника  Киевского гарнизона командиру  запасного батальона 4-й стрелковой дивизии отмечалось: «...население принимает речи ораторов и призывы помочь армии живой силой с нескрываемым равнодушием. При объезде сел в некоторых не хотели дать подвод, что является также несомненным доказательством не вполне сочувственного отношения. Для борьбы с бандами наличных сил в Каневском уезде недостаточно... только для обороны г. Канева и ближайших окрестностей: ?

Активность повстанцев Черкасского уезда могла сдерживаться силами лишь 80 стражников (на весь уезд). На Киевщине борьба с партизанами, как и в Екатеринославской губернии, носила характер боевых операций с применением артиллерии. В донесении начальника Черкасского уезда ген. А.М. Драгомирову говорилось, что «с приближением фронта бандитов и обнаружением их центров наблюдается неустойчивость крестьянского настроения... не в пользу Добровольческой армии». На большой части Чигиринского, Уманского уездов Белая власть (за исключением собственно уездных центров) фактически отсутствовала уже в октябре, ликвидированная жестокими действиями повстанцев атамана Коцура.89

Полное безвластие в большинстве районов губернии констатировало «письмо к редактору» газеты «Киевлянин» В.В. Шульгину (ноябрь 1919 г.): «... полное отсутствие власти в селах. Власти не видно... спокойствие при появлении Добровольческой армии, благодаря предполагавшейся ее силе и твердости исчезает и опять нет никаких обеспечений безопасности личности и имущества. Даже в местах, где есть полиция, среди белого дня убивают людей в их хатах (с. Ротмистровка), убивают чинов полиции (с. Вязовка). Полицию обстреляли по дороге (с. Носолев). Грабят сахар на заводах, начинают жечь остатки экономий (сс. Ковалики, Поповка), и за землю или экономии идут между селами бои (сс. Терновка, Поповка, Санжариха). Суд... бездействует потому, что нет власти, которая может обеспечить исполнения решения... из сел все чиновники ( – В.Ц.) стараются уйти... Словом на тыл не обращается никакого внимания... Все для фронта, как будто бы фронт может быть без обеспеченного тыла. А люди... пользуются безвластием в свою пользу... Бывшие комиссары спокойно разгуливают по селу. Из судебного ведомства люди стараются уйти, чтобы не жить в селах... В деревне царит полное безвластие и нет людей, которые могли бы быть полезны советом более благоразумным элементам крестьянства».

В сводке Зафронтбюро ЦК КП(б)У (конец ноября 1919 г.) о положении в уездах Киевской губернии (Свирском, Таращанском и Уманском) отмечалось: «деникинские власти ютятся в уездных городах и около станций железных дорог. В уезд же они редко рискуют ехать».90

После отступления от Киева (2 декабря) участники отхода отмечали не просто безвластие в селах и волостях оставляемых уездов, а нередко ярко выраженное враждебное отношение крестьян к проходившим войскам и обозам.91 Отряды Государственной Стражи или входили в состав отступавших воинских частей или действовали как самостоятельные боевые единицы.

Т.о., в Киевской губернии попытки государственного строительства оказались безрезультатными. И здесь первоначальная безусловная поддержка Добрармии очень быстро сменилась подозрительностью, недоверием и прямой враждебностью. Не оправдались надежды на использование структур местного самоуправления при построении гражданской администрации, а опора на бывших повстанцев и отряды самообороны также оказалась ненадежной.  Деятели повстанческого движения оказались не настолько авторитетными, чтобы укрепить авторитет Добрармии  в селе и менее всего могли способствовать популярности деникинской администрации. Карательные экспедиции проводились бывшими повстанцами, принятыми на службу в Государственную Стражу. Таким образом,  далеко не всегда  опора на органы  местного самоуправления приносила  ожидаемый положительный результат и способствовала сближению Добровольческой армии и населения.

Иное положение при построении структур местной администрации было в губерниях Черноземного Центра. В прифронтовых уездах Орловской и Воронежской губерний власть находилась в ведении военных. Но в более отдаленных от линии фронта уездах и в Курской губернии, даже за сравнительно короткий период пребывания здесь Добровольческой армии (чуть более месяца) местная гражданская власть начала работать.

Вступление Добровольческой армии в пределы губерний ЦЧР проходило при благожелательном отношении большинства крестьян, особенно южных уездов Курской губернии (Белгородском, Грайворонском, Корочанском). Здесь восстановление традиционного аппарата сельского самоуправления проходило быстро и беспрепятственно. Отчасти это объясняется тем, что традиции местного управления, ведущие начало от общинных органов, в этих районах оказались более устойчивыми и авторитетными, чем во многих уездах Новороссии или Левобережья (где в ходе проводимых преобразований по реформе П.А. Столыпина общинное самоуправление постепенно теряло свои позиции). Курским губернатором А.С. Римским-Корсаковым уже 3 августа 1919 г. (т.е. тогда, когда большая часть губернии еще была занята РККА) было издано распоряжение: «...в тех местностях, где выборы волостных и  сельских  должностных лиц еще не произведены, незамедлительно произвести таковые и избранным волостным старшинам немедленно явиться к начальнику уезда».92 О результатах выборов местных сельских учреждений сообщалось: «...крестьяне охотно восстанавливают разогнанные большевиками волостные правления. Нередко волостные старшины и сельские старосты сами добровольно заявляют о себе при проходе через деревни воинских частей...».93 После занятия Курска (7 сентября 1919 г.) построение губернской власти стало вестись централизованно, уже в пределах всей губернии (до этого момента роль губернского центра играл Белгород).

Отношение населения к Добровольческой армии в Курской губернии фиксировалось  в сводках ОСВАГа (август-сентябрь 1919 г.): «...настроение населения выражается в зависимости от зажиточности его  и близости фронта... зажиточные – в пользу Добрармии и новой власти, независимо от расстояния фронта; малоземельное население явно сочувствует Добрармии лишь в отдаленной от фронта полосе».93

Поскольку административно-полицейский аппарат на местах за период с февраля 1917 г. был в ЦЧР практически полностью уничтожен (вследствие «красного террора»), то создание органов Государственной Стражи проходило при посредстве привлечения местной крестьянской самообороны. По распоряжению курского губернатора с 24 октября  предполагалась организация «особых добровольческих отрядов» из местных «благонадежных элементов», на которые возлагалась «охрана общественного порядка и караульная служба».94 Здесь, в отличие от Киевской губернии, опора на местные отряды самообороны в качестве основы станов Государственной Стражи себя оправдала. В губернии практически отсутствовала сколько-нибудь заметное повстанческое движение, а слабые очаги недовольства подавлялись местной властью, опиравшейся на доверие большинства населения.96 Не последнюю роль играла стойкость сложившихся здесь общинных взаимоотношений сельчан.

В Орловской губернии местная власть на уровне села и волости практически не успела сложиться, а управление гражданской жизнью занятых Добрармией уездов находилась  в ведении комендантов-офицеров воинских частей.

Юго-западные и южные уезды Воронежской губернии (Богучарский, Павловский, Валуйский, Острогожский, Бирюченский) неоднократно испытывали смену властей во время боевых действий Донской армии в течение лета 1918 – осени 1919 гг. Взаимоотношения коренного «неказачьего» населения губернии с казаками оказывали влияние на специфику формирования местной власти в губернии.

Осенью 1918 г. ряд районов Богучарского, Валуйского, Бобровского, Новохоперского, Коротоякского, Бирюченского уездов, часть Борисоглебского уезда Тамбовской губернии  контролировались подразделениями  формировавшейся т.н.  «Южной армии» с центром в сл. Кантемировке Бобровского уезда. По указанию донского атамана П.Н. Краснова гражданская власть  должна была находиться  в ведении губернатора ген. Семенова.97 Никаких нововведений в районах, занятых Южной армией , в плане построения местного аппарата власти (в отличие от соседних округов Всевеликого Войска Донского, где были возрождены демократические традиции и структуры станичных  сходов и атаманов) не практиковалось. Восстанавливались сельские и волостные  управления в формах до 1917 г.98 При этом волостная и сельская администрации фактически оказывались под жестким контролем со стороны военного аппарат Южной армии, главная роль которого сводилась к наблюдению за выполнением крестьянами мобилизаций, подводной и других повинностей. Безусловно, подобные взаимоотношения не способствовали  росту авторитета Белой власти среди крестьянства Воронежской губернии, а, напротив, вызывали недоверие, отчужденность и враждебность.99 В этом заключалась одна из причин последующего быстрого распада Южной армии (зима 1918-1919 г.) и оставления белыми занятых уездов Воронежской и Тамбовской губерний.

 Когда большая часть губернии вновь оказывалась занятой ВСЮР (летом-осенью 1919 г.), местная власть по-прежнему оставалась построенной на принципах полного возврата к дореволюционным правовым отношениям. Более того, административный аппарат оказывался оторванным от контроля Управления внутренних дел Особого Совещания, а военная администрация напрямую подчинялась руководству Донской армии. Сводка отдела пропаганды от 24 июня 1919 г., анализируя причины  восстания крестьян в Новохоперском уезде, отмечала «полную неналаженность военно-административного аппарата, оторванного от центра и лишенного каких бы то ни было сношений с властями».100  Казачьи подразделения Донской армии не обеспечивали «ожидаемого порядка», а только обеспечивали население грабежами и реквизициями.101 В качестве необходимых мер по исправлению положения предлагалось: «...немедленное прочное занятие завоеванной территории, установление твердой власти на местах... переброска сюда кадров опытных администраторов и властное и уверенное проведение мобилизации...».102

Но, очевидно, подобные рекомендации оказались малополезными, поскольку через 3 месяца (в сводке от 28 сентября 1919 г.) снова перечислялись ошибки местного управления. Настроения крестьянства, отмеченные в сводке, можно считать показательными для большинства районов не только Воронежской, но и других губерний Черноземного Центра: «...Настроение крестьян – бывших  государственных, как имеющих достаточные наделы земли – в пользу Добрармии, настроение бывших крепостных  - большевистское».103 «Настроение крестьян Воронежской губернии характеризуется недоверием и замкнутостью, которые легче всего могли быть преодолены обещанием тех или иных материальных выгод... крестьяне терпеливо выполняют распоряжения новой власти, но до явного сочувствия пока еще далеко. Исключение составляют более зажиточный элемент и середняки.  Крестьяне этой категории открыто заявляют себя на стороне Добрармии и всячески помогают ей. Крестьянская же беднота сочувствует скорее большевикам, причем наиболее сознательные из ее среды занимаются вредной для нас агитацией против подводной повинности и мобилизации... некоторое недоверие населения  к нашим армиям является результатом действий самих проходящих войск. Нет ни одной крупной слободы, которая не жаловалась бы  на «озорства» и грабежи воинских частей».104 Недостатки администрации в губернии меняли отношение крестьян к Белой власти не в лучшую сторону.

Так, после анализа положения власти на местах в районах белого юга России, представляется возможным сделать следующие выводы относительно причин слабости и недостатков структур уездного, волостного и сельского управлений.

Во-первых, следует отметить отсутствие числа чиновников, необходимого для нормального функционирования создаваемых на местах государственных органов (будь то структуры Государственной Стражи, ОСВАГа, Управления землевладения и землеустройства, Управления финансов или даже более успешно работавших в сравнении с другими, торгово-закупочные органы –Управления продовольствия). Нередко назначенные на места чиновники попросту отказывались выезжать в волости и села, опасаясь нападений повстанцев, неповиновения крестьян, близости фронта и т.д.  В результате такие важные законодательные акты Особого Совещания как, например, «Правила о сдаче в аренду земель...» от 21 сентября 1919 г. оказывались абсолютно неизвестными для крестьян, а о действиях власти они судили только по проводимым мобилизациям, повинностям и др. Непопулярным мерам, обусловленным гражданской войной (105).

Во-вторых, даже там, где местный аппарат власти был более или менее налажен (Таврическая, Харьковская, Ставропольская губернии), местная администрация не всегда отличалась требуемой компетентностью при разрешении определенных вопросов сельской жизни, обусловленных местными условиями. Наиболее показательны в этом отношении действия чинов Государственной Стражи, соблюдавших в земельных, имущественных и прочих спорах не интересы  законности и правопорядка, а интересы какой-либо одной из спорящих сторон (чаще всего бывших землевладельцев). Следствием этого стала непопулярность и неавторитетность местной администрации в селе. Волостные старшины и сельские старосты вынуждены были по существу саботировать распоряжения военных и гражданских властей, чтобы не идти на конфликт с односельчанами.

В-третьих. Взаимоотношения местной чиновной администрации с органами местного самоуправления строилась в большинстве случаев не на сотрудничестве и взаимопомощи (достаточно указать, что за неисполнение по какой-либо причине волостным старшиной или сельским старостой любого распоряжения военного коменданта, последний мог применить к ним самые суровые меры наказания, вплоть до отдачи под военно-полевой суд). Сельское самоуправление отчуждалось от разработки решений, непосредственно его касавшихся, становилось простым исполнителем «спускаемых сверху» постановлений, приказов, положений и др. Там же, где предпринимались попытки опереться при построении властных структур на местное самоуправление (Киевская, Черниговская, Курская губернии), эффективность подобных действий оказывалась небольшой  из-за кратковременности пребывания ВСЮР в данных районах, разлаженности самих органов местного самоуправления. В результате – «развал тыла», слабость власти, не имевшей «приводных рычагов» при реализации принимаемых решений и законов.

Преодолеть подобное отчуждение, сделать сельскую власть действительно самостоятельной, независимой от вышестоящих административных  инстанций должны были создаваемые в Таврии в 1920 г. волостные земельные советы, в работе которых непосредственное участие принимали и волостные старшины, и сельские старосты (106).

Что же касается организации структур сельской самообороны и использование их в качестве альтернативной полицейской службы  органом Государственной Стражи (не заменяя их), то в этом наибольшую активность проявляли деятели СГОРа. По инициативе члена Особого Совещания Н.В. Савича и под его председательством 6 сентября при правительстве была образована специальная комиссия («по сельской самообороне»). И уже 27 сентября комиссия приняла постановление:  «образовать в уездах... особые дружины для борьбы с бандитизмом». Численный состав дружин был определен в 400 человек в среднем на уезд. В дружины  сельской самообороны предполагалось набирать «местных надежных людей». Однако против создания дружин резко высказалось Управление  внутренних дел Особого Совещания. Его глава В. Носович в докладе (2 октября) на заседании правительства отметил, что средства отпускаемые на создание отрядов самообороны могли бы с большей пользой обратиться на содержание уже имеющихся и формируемых станов Государственной Стражи107. Кроме того, отряды самообороны, сформированные из местных крестьян  и вооруженные на средства казны, могли бы вместо «защиты дела Добрармии» повернуть оружие против нее и пополнить ряды красных повстанцев. В результате проект «дружин для борьбы с бандитизмом» был отложен. Утвердилась точка зрения, согласно которой административные способы местного управления признавались приоритетными перед практикой привлечения местного самоуправления, избранных самим сельским населением  органов для построения иерархии Белой власти.

 

 

Примечания

 

1.     Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. 4, Берлин, 1925 г., С. 217.

2.     Там же. С. 217-218.

3.     Там же.

4.     ГАРФ. Ф. 439, Оп. 1, Д. 110, Лл. 99, 71-79 об.

5.     ГАРФ. Ф. 439, Оп. 1, Д. 110, Лл. 103-105 об.

6.     Оболенский В.А. Крым при Деникине. // На чужой стороне. № 8, 1924, С. 8-9.

7.     ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Лл. 265-266.

8.     Там же. Л. 265.

9.     Оболенский В.А. Указ. соч. С. 24-28.

10.Там же. С. 110.

11.Ладнов Е. Огнем и мечом, голодом и болезнями. Варшава, 1922, С. 108.

12.Там же. С. 110.

13.Кубанин Л. Махновщина... С. 45.

14.Терский А. Батька Махно. // Вестник первопоходника. № 92, июнь-июль 1970 г. С. 9-10.

15.ГАРФ. Ф. 430, Оп. 1, Д. 4, Лл. 68-69.

16.ГАРФ. Ф. 380, Оп. 1, Д. 211.

17.Штейманн Ф. Отступление из Одессы. // Архив русской революции. Т. 2, Берлин, 1921, С. 88.

18.Там же. С. 87.

19.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Л. 216.

20.Одесский исток. Одесса. № 156, 29 сентября 1919 г.

21.Штейманн Ф. Указ. соч. С. 88.

22.Там же.

23.ГАРФ. Ф. 449, Оп. 1, Д.12, Л. 404.

24.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Л. 208.

25.ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ УКРАИНЫ. Ф. 1, Оп. 3, Д. 22, Лл. 5-6.

26.Там же.

27.Летопись революции. № 5-6 (38-39). // Никитин-Макаров Н.М. В тылу Деникина. С. 210.

28.Там же. С. 210-212.

29.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Л. 282.

30.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Л. 208.

31.ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ УКРАИНЫ. Ф.1, Оп. 3, Д. 40, Л. 18.

32.Арбатов З.Ю. Екатеринослав. 1917-22 гг. // Архив русской революции. Т. 3, Берлин, 1923 г., С. 96.

33.ГАРФ. Ф. 439, Оп. 1, Д. 12, Лл. 194-194 об.

34.ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ УКРАИНЫ. Ф. 1, Оп. 3, Д. 16, Лл. 73-80.

35.Герасименко Н.В. Батько Махно. ГИЗ, 1928, С. 72-73.

36.Там же.

37.Екатеринославский вестник. Екатеринослав. № 112, 28 сентября 1919 г.

38.Кубанин М. Указ. соч. С. 87.

39.Кин Д. Указ. соч. С. 198.

40.Павлов В.Е. Марковцы в боях и походах за Россию. Т. 2, Париж. 1964. С. 80-81.

41.Там же. С. 81.

42.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Л. 155.

43.ГАРФ. Ф. 4447, Оп. 1, Д. 1, Л. 16.

44.Там же.

45.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Л. 155.

46.Там же. Л. 127.

47.ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ УКРАИНЫ. Ф. 1738, Оп. 2, Д. 8, Л. 199.

48.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Л. 128.

49.Там же. Л. 208; ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ УКРАИНЫ. КМФ. № 11, кадры 60-65.

50.Там же.

51.ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ УКРАИНЫ. Ф. 1, Оп. 3, Д. 33, Л. 6.

52.ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ УКРАИНЫ. КМФ, № 11, кадр 66.

53.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Л. 250.

54.Там же. Л. 252.

55.Там же.

56.Там же. Л. 101.

57.Корсак В. Великий поход. Париж, 1931, С. 7.

58.Павлов В.Е. Указ. соч. С. 178.

59.ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ УКРАИНЫ. КМФ. № 11, кадры 55-59.

60.Левитов М.Н. Корниловский ударный полк. Материалы для истории. Париж, 1974, С. 390-391.

61.Там же. С. 392.

62.Звегинцев В.Н. Кавалергарды в Великой и Гражданской войне. Париж, 1966, С. 104-105.

63.Голос Юга. Полтава. № 23, 3 сентября 1919 г.

64.Голос Юга. Полтава. № 25, 5 сентября 1919 г.

65.Там же.

66.Голос Юга. Полтава. 15 сентября 1919 г.

67.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Л. 283.

68.Голос Юга. Полтава. 8 сентября 1919 г.

69.Голос Юга. Полтава. № 29, 10 сентября 1919 г.

70.ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ ПОЛТАВСКОЙ ОБЛАСТИ. Ф. 2173, Оп. 1, Д. 10, Л. 4 // Там же. Ф. 138, Оп. 1, Д. 620, Л. 77; Ф. 138, Оп. 1, Д. 628, Л. 12.

71.ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ УКРАИНЫ. Ф. 1, Оп. 3, Д. 42, Лл. 2-3.

72.Голос Юга. Полтава. 1№ 24, 10 сентября 1929 г.

73.ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ ПОЛТАВСКОЙ ОБЛАСТИ. Ф. 2173, Оп. 1, Д. 25, Л. 106.

74.Голос Юга. Полтава. 12 ноября 1919 г.

75.Известия Черниговского губернского ревкома и губернского комитета РКП(б), № 35 (215) 18 ноября 1919 г.

76.Штейфон Б.А. Кризис добровольчества. Белград. 1928 г. С. 124.

77.Там же.

78.Черниговская газета. Чернигов. № 1, 19 октября 1919 г.

79.Там же.

80.Звегинцев В.Н. Указ. соч. С. 124.

81.Быструков. Годы гражданской войны на Черниговщине (1919-1920 гг.). // Летопись революции. № 6 (21), декабрь, 1926 г. С. 53-55, 65.

82.Звегинцев В.Н. Указ. соч. С. 124.

83.Екатеринославский вестник. Екатеринослав. № 104, 19 сентября 1919 г.

84.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Л. 125.

85.Шехтман И.Б. Погромы добровольческой армии на Украине. Берлин, 1932, С. 205.

86.Черкасский Голос. Черкассы. № 10, 22 сентября 1919 г.

87.ГАРФ. Ф. 1495, Оп. 1, Д. 9, Лл. 48-52.

88.ГАРФ. Ф. 1493, Оп. 1, Д. 9, Лл. 3-4.

89.Маевский Вл. Повстанцы Украины. Новый Сад. б.г. С. 75-79.

90.Киевлянин. Киев. № 70, 16 ноября 1919 г.

91.Корсак В. Великий исход. Париж. 1931, С. 21, 29, 39.

92.ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ КРЫМСКОЙ ОБЛАСТИ. Ф. Р-718, Оп. 1, Д. 2, Л. 73.

93.ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ КРЫМСКОЙ ОБЛАСТИ. Ф. Р-718, Оп. 1, Д. 1, Л. 56.

94.Россия. Курск. № 22, 26 октября 1919 г.

95.Россия. Курск. № 27, 31 октября 1919 г.

96.Соколов Л. В деникинском тылу. // Летопись революции. № 3, 1925, С. 150-153.

97.Залесский П.  Южная армия. (Краткий исторический очерк). // Донская летопись. № 3, 1924, С. 232.

98.Там же. С. 257.

99.Г. Лейхтенбергский. Как начиналась «Южная армия». // Архив русской революции. Берлин. 1923, С. 180-181; Алексеев В. Гражданская война в ЦЧО. Воронеж, 1930. С. 34, 38.

100.      ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Лл.  144-144 об.

101.      Там же. Л. 144.

102.      Там же. Л. 144 об.

103.      ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Лл. 281-282.

104.      ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Лл. 100-101.

105.      Руководство для тыловых и уездных комендантов и подчиненных им лиц по гражданскому управлению. Ростов на Дону, 1919 г. С. 19, 23.

106.      ГАРФ. Ф. 3801, Оп. 1, Д. 2, Лл. 2-18.

107. Кин Д. Указ. соч. С. 81; Екатеринославский вестник. Екатеринослав, № 111, 27 сентября 1919 г.