Цветков В.Ж.

Сельское хозяйство белого юга России. Реализация законодательных актов белогвардейских правительств. Кооперация, земское самоуправление на белом юге России в 1919 – 20 гг.

7. Реализация законодательных актов аграрно-крестьянской политики Особого Совещания при ГК ВСЮР ген. А.И. Деникина (лето-осень 1919 г.)

Количество источников, отражавших реализацию принятых Особым Совещанием законов о взаимоотношениях крестьян и бывших помещиков, законодательства о временном разрешении аграрного вопроса, немного. Почти все они, так или иначе взаимосвязаны с определенными аспектами внутренней жизни белого юга России (сдача «третьего снопа» с продовольственной политикой, законодательство об ограничении арендных платежей – с особенностями поземельных отношений после 1917 г.). Практически нет каких-нибудь определенных, объективных данных о пребывании помещиков в своих имениях летом-осенью 1919 г. о возвращении их в свои имения вместе с добровольческой армией, об их отношении к совершившемуся «черному переделу», их последующей судьбе. Как правило сведения эти неполны, отрывочны и позволяют сделать лишь приблизительные выводы о ходе реализации деникинского аграрного законодательства.¹

Отсутствие необходимого количества материалов по данной проблеме давало возможность большинству советских историков делать однозначный вывод о «реставрации помещичьей собственности на землю», проходившей под покровительством деникинского правительства, об «откровенно реакционной», «помещичье-буржуазной» сущности этого правительства, о повсеместных «репрессиях», которыми сопровождалось возвращение помещиков в свои имения и т.д.²

Идеологическая программа Добровольческой армии декларировала охрану права собственности на землю прежних владельцев. Однако деникинское правительство заявило официально только о восстановлении права бывших помещиков на часть урожая, а не на землю. Это положение деникинской правительственной программы следует иметь в виду при оценке выводов советских историков о безусловном восстановлении помещичьей земельной собственности.

Как свидетельствуют документальные источники, наиболее распространенной формой взаимоотношений бывших помещиков с крестьянами – «захватчиками» их земель было взимание с них «третьего снопа» (по «правилам о сборе урожая» 1919 г.).³ Подобное правительственное распоряжение оказалось весьма выгодным для них прежде всего по причине возможности последующей реализации вырученного зерна органам Управления продовольствия. В течение июля-сентября с продорганами Харьковской губернии было заключено несколько договоров на поставку не менее 500 тыс. пудов зерна, а также садовых и огородных культур от помещиков, а также от их доверенных (главную часть сбора должен был сдать поставщик ген. М.Н. Скалон (200 тыс. пудов))⁴. В доверенностях особо отмечалось, что сдача хлеба производится именно на основании «Правил о сборе урожая 1919 г.».⁵ Поставки производились также и из бывших Экономий Крестьянского Поземельного Банка⁶, а также из реорганизованных в совхозы бывших частновладельческих имений (владельцы которых отсутствовали на белом юге России), откуда продовольственные запасы, если они не были развезены крестьянами окрестных деревень, реквизировались в фонды продорганов УП.⁷

Тем не менее, сам сбор «третьего снопа» и его поставки от частных владельцев были затруднены. Сопротивление крестьян, нападения повстанцев постоянно сопутствовали проводимым мероприятиям по реализации «Правил». Только с помощью Гос. Стражи возможно было производить сбор в Старобельском уезде Харьковской губернии.⁸ Из имений ген. Скалона в Волчанском уезде было поставлено (до конца сентября) лишь5 тыс. пудов (из обусловленных к поставке 200 тыс.).⁹ В периоды временного оставления ВСЮР определенного района частновладельческий хлеб, свезенный в имения, нередко забирался крестьянами.¹⁰

Восстановление права собственности на имущество разграбленных имений (это право декларировалось деникинским правительством как законное и официально защищаемое) вызывало наибольшее противодействие крестьян, их опасения в предстоящем восстановлении прав собственности помещиков на землю. Именно эти конфликты чаще всего фиксируют как сводки Отдела пропаганды (ОСВАГа), так и развед. сводки РККА. «Сообщают из с. Гришино Бахмутского уезда Екатеринославской губернии, что местная власть наложила на Гришинскую волость контрибуцию в сумме 3-х мил. Рублей в возмещение убытков, понесенных собственниками во время господства большевиков. Взыскание этой контрибуции вызвало недовольство в крестьянам, так как убытки были исчислены с большим преувеличением» (сводка ОСВАГа от 17 августа).¹¹ Таганрогский округ Войска Донского (сводка от 28 августа): «...до урегулирования земельного вопроса на крестьян нельзя положиться в смысле их доброжелательного отношения к существующей власти, тем более, что в некоторых местностях время от времени происходят недоразумения между крестьянами и помещиками на почве взыскания убытков, понесенных владельцами во время большевизма...».¹² Волчанский уезд Харьковской губернии – «старшине Шиповатской волости... собрать контрибуцию в 200 тыс. рублей с деревни Шиповатое в пользу помещика Задонского... крестьяне д. Шиповатое во время прихода большевиков разграбили сад Задонского».¹³ Сообщение Зафронтбюро ЦК КП(б)У (август 1919 г.): «...помещик Курской губернии кн. Волконский собрал крестьян и велел свезти все взятое ими из его имения имущество обратно...» Тот же источник о положении в Киевской губернии: «...весь с/х инвентарь крестьяне обязаны возвратить помещикам», «вернувшиеся помещики требуют восстановления имущества их экономий... требуют слишком большую плату за разорение...».¹⁴ «Помещики двух имений Кременчугского уезда Полтавской губернии за отказ свозить хлеб и убирать их поля наложили на крестьян сел Николаевка, Мантелеевка и хутора Кармажновский 800 тыс. руб. контрибуции»¹⁵ (РГВА. Ф. 100, Оп. 1, Д. 1304, Л. 46).

Восстановление прав собственности на движимое имущество происходило при поддержке местных властей. Так Начальником Екатиринославского уезда в начале сентября было издано распоряжение о «немедленном возврате» бывшим владельцам, при содействии волостной администрации, «лошадей, племенного и рабочего скота». Подобное содействие восстановлению нарушенных прав собственности могло оказать влияние на формирование у крестьян убеждения в «симпатиях властей к помещикам», тем более, что возврат имущества зачастую исходил при поддержке отрядов Государственной Стражи.¹⁶

Факты помещичьего произвола в восстановлении своих пусть и законных прав и содействие бывшим владельцам со стороны воинских частей стало основанием для издания телеграфного распоряжения ГК ВСЮР широко распространенного в виде листовки командирам Добровольческой, Донской и Кавказской армий (см. приложение № ).¹⁷

Распространенное в советской историографии утверждение о прямом содействии воинских частей восстановлению прав помещиков на имущество нуждается в серьезном уточнении. В составленных в эмиграции историях отдельных воинских частей нет ни одного упоминания о подобных карательных акциях (хотя при этом есть упоминания об экзекуциях над крестьянами неповинующимися мобилизации, отказывающимися выполнять подводную, квартирную повинности и др.).¹⁸ Нет подобных упоминаний и в сводках ОСВАГа. Развед. сводки РККА, донесения обычно весьма скрупулезные в перечислениях белых воинских частей, деятелей повстанческого движения чаще всего называют таковыми абстрактных «казаков».¹⁹ Однако казачьи армии (Донская и Кавказская) летом-осенью 1919 г. действовали на совершенно других участках фронта (район Воронежской, Саратовской губерний), чем те районы откуда поступали сведения об участии казаков в расправах над крестьянами (Харьковская, Полтавская, Киевская, Курская, Орловская, Черниговская губернии). В составе войск Киевской области действовали несколько казачьих полков, однако в течение августа-ноября 1919 г. они практически постоянно находились на фронте и участвовать в «экзекуциях» над крестьянами-«захватчиками» не могли.

«Казаки» на которых ссылались в своих донесениях агенты Зафронтбюро ЦК КП(б)У скорее всего являлись членами, создаваемых и финансируемых местными землевладельцами конных карательных отрядов, военизированной «самообороны» действия которых неоднократно фиксируются документами и являются предметом осуждения со стороны высших военных властей белого юга России (подобные отряды были созданы в Крыму, в Ставропольской губернии, Бахмутском и Славяносербском уездах Харьковской губернии (как правило эти отряды создавались и действовали в районах крупного помещичьего земледелия – Новороссии, Правобережной Малороссии.

Напротив, представители регулярных частей ВСЮР нередко вмешивались в разбирательства крестьян с вернувшимися помещиками.²¹ Об одном из таких эпизодов повествует история Марковской пехотной дивизии. Когда офицеру одной из рот 1-го Офицерского ген. Маркова полка – коменданту села, пришлось вступиться в конфликт с бывшим помещиком, старшим его в чине кавалерийским офицером, предъявившим к крестьянам требования к крестьянам о сдаче в его пользу всего урожая, засеянного на его земле; только личное вмешательство начальника Марковской дивизии генерал-майора Н.С. Тимановского разрешило конфликт в пользу крестьян-«захватчиков».²²

Помимо столкновений с крестьянами по поводу возвращения разграбленного имущества экономий, источники показывают факты нарушений помещиками «Правил о сборе...». Приказ коменданта г. Волчанска (офицера той же дивизии) не позволил вернувшемуся помещику осуществить свое требование к крестьянам – отдать ему не положенную треть, а весь урожай собранный с его земель.²³ Сводки Зафронтбюро ЦК КП(б)У отмечали: «в Бахмутском и Мариупольском уездах помещики кроме «законной» трети урожая берут 380 руб. с десятины. В Изюмском уезде берут половину урожая». Порядок сбора вызывал недовольство: «...села Киевской губернии настроены против Деникина. О нем крестьяне говорят, что он несет «подушну», т.е. крепостное право».³² Донесения агента ОСВАГа по Волчанскому уезду отметили «повторные требования о сдаче хлеба с полей экономии... треть урожая считалась не по фактическому урожаю 1919 г., а по урожаю прошлых годов... натурою 1/3 урожая приемщики экономий брать категорически отказывались... вмешательства со стороны властей для искоренения этого зла не было».³³ Проектируемые «Правилами» мировые комиссии, призванные стать посредниками при разрешении возникающих конфликтов, между крестьянами и помещиками не функционировали.

Сводки Освага о ходе реализации «Правил» выделяли, пожалуй, главную особенность в ходе сбора «третьего снопа»: «...население не видит осуществления распоряжения Главнокомандующего. Вместо указанных норм изобретаются нормы сильно колеблющиеся в зависимости от силы спорящих сторон...».³⁴ Действительно, далеко не всегда возвращавшиеся помещики стремились любой ценой восстановить свои права на нарушенную собственность, не считаясь при этом с законом. Те же сводки Зафронтбюро по Полтавской губернии отмечали: «...Помещики вернулись... себя сдержали и своей власти не применяют».³⁵ Из Кременчугского, Лохвицкого уездов Полтавской губернии сообщалось: «...землевладельцы приступили к восстановлению разрушенных хозяйств. Урожай реализуется безболезненно».³⁶

Однако очевидно, что там, где в результате бездействия местных властей землевладельцы использовали террор и насилие в отношении крестьянства, реакция с его стороны могла быть только отрицательной, что усиливало и без того напряженное положение в южнорусской деревне. Очень часто помещики вообще не возвращались в свои имения. Причинами этого были: их отсутствие (убиты, эмигрировали), близость имения к фронту, неверие в прочность и устойчивость белой власти, самое главное – неуверенность в том, что эта власть сможет их защитить (тому свидетельство – период власти гетмана П. Скоропадского, когда возвращавшихся помещиков и их семьи избивали, расстреливали местные повстанцы). Теперь, как правило, помещики не рисковали долго задерживаться в экономиях, появлялись перед крестьянами в сопровождении многочисленного карательного отряда или под защитой Государственной Стражи. В прифронтовых районах, как правило, появлялись лишь те из бывших землевладельцев, кто служили на строевых или гражданских должностях в воинских частях, проходивших через район его имения.³⁷

Представление о том, в каком положении находились их «родовые гнезда» (в период осени 1919 г.) дают, например, материалы фондов Киевской области. В донесении Киевскому губернатору ген. А.М. Драгомирову начальника Черкасского уезда отмечалось: «Софиевская и Ковадихенская экономии графов Бобринских разгромлены и разграблены населением сел Поповки, Терновки и Санкарихи... ими же в ночь с 10 на 11 ноября начато разграбление Сердюковской экономии; принятыми мерами грабежи приостановлены, но активных действий против указанных 3-х сел стража предпринять не может, ибо таковые сплошь заняты бандитами... совершен вооруженный налет на Березняцкую экономию... экономии Матусковского сахарного завода разграбляются окрестными крестьянами; создалась угроза самому заводу...».³⁸ «На Шполу произведено нападение. В районе назревает восстание, идут грабежи имений и сахарных заводов...».^39,40 Волчанксий уезд Харьковской губернии: «...много красноармейцев, попрятавшихся в лесах, стали заниматься грабежами и насилием. Усадьбы помещиков почти все разграблены, сожжены и уничтожены. Многие семьи вырезаны и расстреляны».⁴¹ Екатеринославская губерния6 «...в деревнях необходимо иметь надежную вооруженную силу, способную ликвидировать набеги многочисленных и хорошо вооруженных махновцев...».^43,44 Донесения агентов Зафронтбюро также констатирует рост повстанческого движения и нападения на оставшихся в своих имениях помещиков. Валковский уезд Харьковской губернии: «...вооруженное нападение крестьян на помещиков в Волковском уезде достигло самых больших размеров, так что полиция дома не ночует. Из г. Валок полиция уже несколько раз, по словам крестьян, эвакуировалась».^45,46

Нападения на имения, убийства помещиков и пассивность гражданской администрации побуждали землевладельцев к использованию сил самостоятельных военизированных формирований, карательных отрядов, что приводило лишь ко взаимному ожесточению сторон, усилению повстанческого движения. Так, например, после убийства управляющего имением «Незабудино» Екатеринославского уезда и его семьи местными повстанцами в начале сентября, владельцы экономии обратились к правлению губернского Союза земских собственников с просьбой об организации охраны имения.⁴⁷ С аналогичными ходатайствами обращались также владельцы имений Павлоградского, Александровского, Верхнеднепровского уездов Екатеринославской губернии.⁴⁸ Необходимость «поддержания порядка» в селах и волостях и невозможность организовать надлежащий повсеместный «порядок» силами исключительно Госуд. Стражи ставили местную администрацию перед выбором: или запретить деятельность военизированных формирований охраны и тогда получить обвинения в бездействии и попустительстве «бандитами», «разбойничьим бандам», «террористам», или дать официальное согласие на организацию подобных отрядов и, тем самым, открыто встать на одну из сторон конфликта – помещиков против крестьян-повстанцев, многие из которых были местными крестьянами. В большинстве случаев гражданская администрация «закрывала глаза» на возникновение отрядов подобной «охраны», но нередко, особенно в Екатеринославской, Таврической, Ставропольской губерниях, неофициально поддерживала их, или давала санкции на их функционирование под видом «сельской самообороны».⁴⁹

Однако противостоять сплоченным, многочисленным и хорошо вооруженным отрядам повстанцев военизированные формирования «охраны имений» в большинстве случаев не могли, а сопротивление оказываемое повстанцам только ожесточало последних в их расправах с «ненавистными помещиками». Так в первые же недели после начала повстанческого движения Н.И. Махно в конце сентября – начале октября 1919 г. в Херсонской, Екатеринославской губерниях было убито (по официальным данным) около 10 семей помещиков, разорено 8 имений и хуторов.⁵⁰ «Самооборона» или уничтожалась или присоединялась к Госуд. Страже и регулярным частям ВСЮР, направленным на борьбу с повстанцами.

Следующим законодательным актом, фактически так и нереализованном в отношении распоряжения урожаем 1919-20 гг. стали изданные в сентябре «Правила...», которые уменьшали часть урожая отчуждаемого бывшему владельцу до 1/5 урожая зерновых озимых и 1/10 корнеплодов.⁵¹ Несмотря на предписание о возможно более высоком ознакомлении сельского населения – с новым официальным документом, о нем практически ничего не было известно на местах, в волостях и селах белого юга России. Произошло это как из-за нежелания помещиков согласиться с условиями реализации урожая, при котором их часть становилась существенно меньшей, так как и из-за общего положения белого юга России, большая часть которого к моменту опубликования «правил» оказалась охваченной повстанческим движением, а Левобережная Малороссия и ЦЧР стали прифронтовыми районами по причине начавшегося отступления ВСЮР от Москвы.

Большую неудовлетворенность помещиков вызвали и утвержденные в конце сентября «Правила о сдаче в аренду...».⁵²

В «деникинский период» на белом юге России арендные платежи стали для многих помещиков дополнительным источником получения денежных доходов и, наряду с «третьим снопом», позволяли восполнить потери хозяйств от военных действий и от «разгромов» местных крестьян. Уровень арендной платы длительное время оставался в стороне от внимания Особого Совещания и здесь произвол арендодателей был неограничен. Сводки Отдела пропаганды (за август-сентябрь) неоднократно отмечали непомерные требования помещиков к крестьянам: «...помещики (Таганрогского округа) требуют от крестьян неслыханной арендной цены. Так, например, за десятину сенокоса требуют 1200-1500 руб. или 6-ую копну, т.е. 5 копеек помещику, а 6-ую крестьянину. Крестьяне говорят: «Пять дней работать пану, а шестой на себя», и заявляют что это они никогда не допустят».⁵⁴ Купянский уезд Харьковской губернии: «...отношение крестьян к Добрармии очень сочувственное – они называют ее блюстительницей порядка и справедливости. Однако настроение это омрачается несправедливыми требованиями помещиков берущих с крестьян неслыханную арендную плату...».⁵⁵ Екатеринославская губерния: «...Отношения между крестьянами и крупными землевладельцами местами сильно обострены. Главным поводом являются неурегулированные вопросы, касающиеся аренды земли... имеются громадные участки земли, владельцы коих совершенно не являются в свои имения. Десятки тысяч десятин, сдававшихся ранее в аренду могут оказаться необработанными, если не будет принято мер. В связи с этим возникает благоприятная почва для большевистской агитации».⁵⁶ Волчанксий уезд Харьковской губернии (октябрь 1919 г.): «...земля помещиков под озимые и яровые на 1920 г. не вспахана, т.к. помещики обработать сами не могут за отсутствием средств и инвентаря, а арендную плату с крестьян берут колоссальную... у помещика Соловьева... до сих пор стоит 100 десятин нескошенного хлеба. Вмешательство со стороны администрации во взаимоотношениях землевладельцев и арендаторов не наблюдается...».^57,57а

То что резкий рост арендных цен отражал исключительно интересы помещиков подтверждают также утвержденные Управлением финансов ставки поземельного налога – 2 руб. 87 ½ коп.^57б с десятины удобной земли или леса, тогда как средние арендные цены, например, Харьковской губернии составляли 200-500 и более рублей за десятину.^57в

Принятые в конце сентября «Правила» не стали тем не менее руководством к действию для большинства арендодателей-помещиков. Несмотря на то, что они фактически разрешали «земельный вопрос», переводя его в плоскость арендных отношений (до окончательного разрешения «после победы над большевизмом») устанавливали вполне приемлемые для крестьян-арендаторов нормы аренды, причем эти нормы устанавливались с разбивкой по районам и с/х культурам, отношение к ним со стороны широких кругов «общественности» оставалось скептическим. Не говоря уже о том, что ряд местных газет вообще игнорировали их публикацию, в среде политических деятелей левого направления, кооперативных публицистов «Правила» считались лишь паллиативом, половинчатым решением, которое не внесет успокоения в южнорусскую деревню.⁵⁸ Их недостатком следовало признать неопределенность цен зерновых при исчислении установленной арендной платы (т.к. рост цен на зерно автоматически приводил к росту арендной платы – см. таблицу № в приложении). Данный недостаток был исправлен приказом № 1000 от 29 сентября, по которому аренда устанавливалась на уровне 200 руб. за десятину, однако эффективность этого распоряжения был небольшим. Фактически и местная администрация и, тем более, арендодатели-землевладельцы игнорировали реализацию «Правил». Их более или менее популярная пропаганда и разъяснения начались на страницах газеты «Сельская жизнь» только в конце ноября – начале декабря⁵⁹, когда уже большая часть белого юга России переходила под контроль большевиков объявивших в одном из первых своих документов о «революционной окончательной ликвидации помещиков и помещичьего землевладения» (Постановление ВУЦИК об образовании Всеукрревкома).⁶⁰ Единственными районами, где арендные правила могли быть осуществлены – остававшиеся под контролем ВСЮР к началу 1920 г. части Херсонской губернии и Крым. В первой действовал приказ № 1000 ГК ВСЮР.^60а

Однако приказ всячески саботировался помещиками. Одесская газета «Единая Русь» отмечала в январе 1920 г. (приказ должен был быть введен в действие еще в октябре): «...Из собеседований с крестьянами выяснилось... что крестьяне недовольны ненормальной постановкой арендного дела и реквизициями. Крестьянам известно распоряжение генерала Деникина об установлении арендной платы в сумме 200 руб. за десятину, впредь до разрешения земельного вопроса; для них эта сумма не является обременительной, и они этим вполне удовлетворены. Но владельцы земель эта распоряжение игнорируют и требуют уплаты по 1500 руб. за десятину, причем грозят в будущем году повысить арендную плату еще больше. Не имея возможности отказаться от аренды частновладельческой земли, крестьяне уплачивают просимые суммы, но все они желали бы, чтобы распоряжение Главнокомандующего было проведено в жизнь...» («Единая Русь». Одесса, № 117, 4 января 1920 г.). В этом же номере газеты как бы в подтверждение серьезности намерений высшей деникинской власти было напечатано распоряжение Главнокомандующего Новороссийской области генерала Н.Н. Шиллинга однозначно высказывающегося в поддержку крестьян-арендаторов: «...До сведения моего дошло, что между землевладельцами и крестьянами в Херсонской губернии возникли крупные недоразумения по поводу размера арендной платы за использование помещичьих земель под озимый посев сего года...». Категорически предписывалось соблюдать установленную приказом № 1000 ГК ВСЮР норму денежной оплаты аренды, а местной администрации – незамедлительно принять распоряжение к исполнению. Однако, до конкретной реализации данного распоряжения дело, очевидно, так и не дошло.

В перестройке арендных отношений Главком ген. А.И. Деникин сделал еще один шаг в сторону интересов арендаторов. В ноябре 1919 г. был подписан приказ о запрещении взимания арендной платы за 1919 г. в занимаемых уездах Правобережной Малороссии – Волынской и Подольской губерниях.

В Крыму «Правила» также не дошли до села. Весьма характерной иллюстрацией «реализации» этого документа является доклад Вр. и.д. начальника Керченского отделения полит. Части Штаба ГК ВСЮР (26 июля 1920 г.) констатировавший: «...прошлой осенью перед началом озимой запашки местные крупные «хлеборобы» в собрании... установили норму арендной части натурой, эта норма равнялась 1/4 с молотьбой средствами арендатору и 1/3 с молотьбой за счет землевладельца. Большинство помещиков приняло это постановление в основание своих договоров, но многим оно показалось не имеющим обязательной силы и в отдельных случаях скупщику приходилось согласиться наполовину урожая. Арендные правила 21 сентября 1919 г. изданные с большим опозданием, не внесли необходимого порядка в путаницу арендных отношений: до крестьянского населения они не дошли, а куда дошли – без надлежащих разъяснений; помещикам же не выгодно было их распространять. В результате – для многих они совершенно неизвестны и почти нигде не соблюдаются...».⁶¹

Итак, три основных законодательных акта Особого Совещания изданные в течение лета-осени 1919 г. по регулированию поземельных отношений («Правила об укладе 1919 г. ...», «Правила об урожае 1920 г.» и «Правила о сдаче в аренду...») при их осуществлении оказались далеки от правительственных расчетов и не принесли ожидаемого «успокоения» в южнорусскую деревню. Реализация этих законов в большинстве случаев стала предметом ожесточенной борьбы между частными владельцами, помещиками и крестьянством. В той части, которая представлялась помещиками наиболее выгодной, данные постановления выполнялись («третий сноп»). Там же, где интересы бывших землевладельцев оказывались ущемленными, эти постановления либо игнорировались вовсе, либо исполнялись с большими искажениями. При этом помещики стремились добиваться осуществления выгодных для себя постановлений, не останавливаясь даже перед применением силы, а крестьяне, напротив, всячески уклонялись от их реализации, а в случае силового давления отвечали вооруженным отпором (пример – сбор «третьего снопа»).

Нельзя все же признать исполнение требований бывших владельцев чрезмерно обременительными для крестьян (там, где эти требования не выходили за рамки законности). Ответственность за разоренные имения, за разграбление имущества в сущности являлась законной. Но в условиях ожесточенной междоусобной войны восстановление нарушенных прав собственности неизбежно приводило к конфликтам с «захватчиками». В этой ситуации побеждал не закон, а «право силы». Объективно в южнорусской деревне 1919 г. оказались более сильны сплоченные, уверенные в своей правоте крестьянские массы, а не немногие помещики, даже опиравшиеся на военизированные отряды «самообороны».

Деникинская гражданская администрация, призванная быть арбитром в разрешаемых конфликтах, практически бездействовала. Но если чиновников Управления внутренних дел, чинов Госуд. Стражи, судей отчасти оправдывает необходимость участия в других делах внутренней жизни вверенных им районов, то совершенно не может быть оправдано полное отсутствие в уездах, волостях и селах представителей Управления земледелия в чьей компетенции по существу и заключалось правильное информирование сельского населения о принятых правительством распоряжениях и контроль за их реализацией. Однако структура, порядок формирования и компетенция местных органов УзиЗ стала рассматриваться в правительстве только в октябре, тогда, когда уже от деятельности местного аппарата Управления во многом зависела прочность деникинского тыла.⁶²

Т.о. вывод о «восстановлении» помещичьей собственности на землю следует признать неправомерным, поскольку, во-первых, в условиях хозяйственной и политической нестабильности бывшим помещикам выгоднее было реализовать не право распоряжения самой землей, а только право на получение определенного дохода с этой земли, дохода, как правило, в денежной, а не натуральной форме (даже те из помещиков, кто получил скупщину или «третий сноп» стремились затем реализовать их казне за плату по договору), во-вторых, власть никогда, ни в одной из официальных деклараций не заявляла о восстановлении права собственности бывших помещиков на землю в полном объеме, напротив, всячески подчеркивалась необходимость проведения земельной реформы, допустимости принудительного отчуждения, хотя и за плату, частновладельческой земли в пользу крестьян; в-третьих, количество возвращавшихся вслед за Добровольческой армией помещиков было на несколько порядков ниже их численности на юге России накануне 1917 г., поэтому говорить о повсеместном приходе бывших владельцев и их расправах с крестьянами не приходится. Даже в тех случаях, когда помещик или его родственники находились на белом юге России в 1919 г. дальше крупных городов и узловых ж.д. станций они ехали в одиночку и надолго не решались, а в их имения направлялись или бывшие управляющие или, чаще всего, доверенные лица, никакого отношения к землевладельческому сословию не имевшие (например, «Товарищество на паях К.П. Соболева и В.П. Согина по закупке зерна, сена и леса», деятельность которого по поставкам хлеба из имений Харьковской губернии в зачет «третьего снопа» анализировалась в разделе ).

К сожалению нет полных данных о положении земельного рынка на белом юге России в 1919 г. Однако имеется несколько примечательных документальных свидетельств о купле-продаже и аренде земли в тот период.

В тех районах юга России, где существовала определенная хозяйственная и политическая стабильность рынок купли-продажи земли существовал, хотя и в гораздо меньших размерах по сравнению с довоенным периодом. Такими районами являлись Крым, южные уезды Херсонской губернии, Ставрополье. К сожалению, документальные подтверждения производимых сделок крайне отрывочны и скудны.

Донесение уездного посредника по земельным делам (июль 1920 г.) фиксировало следующие сделки в Симферопольском и Евпаторийском уездах Крыма (с января по июль 1920 г.), т.е. с момента начала «земельной реформы Правительства Юга России» – «...Б.М. Сарач продал 634 дес. ...крестьянину Ф. Стебайлу из имения «Чукур», он же продал 560 дес. крестьянину Шевченко, а его брат – М.М. Сарач, из имения «Тархан-Лар» продал различным лицам 100 дес. земли и т.д.».

Т.о., процесс сокращения помещичьего земельного фонда и параллельный рост крестьянского землевладения продолжался, несмотря на военные условия.

«Декларация генерала Деникина о земле» – «Предписание Особому Совещанию по земельному вопросу», была одним из основных пропагандистских документов, выражавших идеологию Добровольческой армии, с которой белые приходили в занимаемые районы юга России.⁶⁶ Отношение крестьянства к «Деклорации» становилось своеобразным индикатором их отношения к новой власти вообще. В первых же районах, занятых ВСЮР еще в мае 1919 г. (Таганрогский округ Войска Донского, Донбасс) отношение к «Декларации» было связано с поведением войск и действиями местной администрации. Сводки от 8, 17 мая отмечали: «...в Новочеркасском, Александро-Грушевском и др. Районах декларация ген. Деникина по земельному вопросу пользуется огромным успехом. Крестьяне говорят, что «если красноармейцы узнают об этих декларациях, большинство из них без колебаний перейдут на нашу сторону»⁶⁷, «...сознание народа начинает проясняться. Наступил перелом во взглядах на коммуну как среди зажиточного населения, так и бедняков. Все... открещиваются от социально-коммунистических благ и присматриваются к Добрармии как к собирательнице земли русской.⁶⁸ Однако поведение отдельных воинских частей, хотя нередко и обусловленное ведением боевых операций, способствовало росту недоверия и отчужденности крестьянства от белой армии. Те же майские сводки ОСВАГа с сожалением констатировали: «...неуспеху нашей агитации во многом вредит плохое поведение воинских чинов корпуса ген. Покровского... грабежи, реквизиции, расправы», «крестьяне возбуждены самочинными реквизициями и грабежами, а также бесцеремонным отбиранием лошадей, не платя за них абсолютно ничего», «...самочинство и бесплатные реквизиции со стороны отдельных лиц Самурского и Кубанского полков», «...все грабежи, насилия компрометируют как местное командование, так и высшее; в этом крестьяне усматривают ту же анархию, что и у большевиков...».⁶⁹

Примечательно, что в этих условиях недовольство части крестьян переходило в симпатии не к большевикам, а к адмиралу Колчаку, которого считали более последовательным сторонником разрешения аграрного вопроса в пользу крестьян и защитником интересов селян от грабежей и реквизиций.⁷⁰ Об одном курьезном случае в этой связи сообщала сводка от 22 мая: «...в Армавире на станции были вывешены портреты генералов Корнилова, Алексеева и адмирала Колчака. Портрет адмирала Колчака почему то был на несколько дней снят и тотчас же распространился слух о том, что Колчак расстрелян по приказанию генерала Деникина за то, что идет спасать народ от Добрармии. Портрет был вскоре повешен снова, но ...упорно говорят, что это сделано для успокоения буржуев...».⁷¹

Наиболее выраженным политическим стремлением крестьянства было стремление к «порядку», который установит «хозяин»: «...Из различных мест поступают сведения, что в народной толще начинает сказываться потребность в «хозяине государство». Что понимается под этими словами, трудно уловить, но ясно, что от «хозяина» ожидают прекращения междоусобной войны и нужды», «все растущая дороговизна жизни, безучастное отношение власти к населению, слабо налаженный административный аппарат, злоупотребления властей и воинских частей – все это... вызывает резкий упадок настроения. Жаждущее порядка и покоя население не дает себе отчет в трудностях воссоздания нормального строя жизни, и вот, не имея терпения ждать, оно начинает идеологизировать старый строй: «Ах, кабы царь был жив!».⁷²

В отношении разрешения земельного вопроса сводки отмечали удовлетворенность крестьянства принципам возвещенными «Декларацией»: «...крестьяне Полтавской губернии соглашаются с декларацией генерала Деникина по земельному вопросу, но только желают, чтобы она как можно скорее была проведена в жизнь».⁷³ Харьковская губерния: «Все соглашаются вполне с принципами возвещенными декларацией ген. Деникина, находя их вполне справедливыми». Воронежская губерния: «...крестьянство в массе своей принимает возвещенные Декларацией принципы... считает возможным отложить решение вопроса до Учредительного Собрания».⁷⁴

Показательна оценка крестьянских взглядов на разрешение «земельного вопроса», которые следовало бы проводить деникинскому правительству, приведенная в сводке ОСВАГа от 20 августа, она является своеобразным обобщением настроений крестьян южнорусских губерний периода гражданской войны: «1) окончательно пусть решит как быть с землей – Учредительное Собрание...» (это объяснялось в «Деклорации» ген. Деникина по земельному вопросу); «2) передать помещичьи земли Государственному Земельному Банку для справедливого их распределения между нуждающимися» (это планировалось в проектах комиссии Челищева-Билимовича); «3) немедленно бесплатно, в награду за участие в Добрармии, предать землю трудящимся» (это также предполагалось осуществить); «4) сейчас установить арендное льготное пользование» (это было реализовано в «Правилах об аренде...» 1 сентября 1919 г. и приказе ГК ВСЮР № 100); «5) передать все в распоряжение и на усмотрение крестьянских Обществ» (не было реализовано из-за опасений потери контроля над селом со стороны администрации и невыполнения необходимых повинностей).⁷⁵

Т.о., делая вывод об отношении крестьянства к Белой власти, можно считать, что ожидания южнорусской деревни летом-осенью 1919 г. связывались с ней как с властью, которая, во-первых, обеспечит «порядок», т.е. хотя бы относительную политическую и хозяйственную стабильность, принесет долгожданное освобождение от продразверстки, обеспечит село необходимыми товарами, во-вторых – в конфликтах с бывшими помещиками поддержит крестьянство, в-третьих – будет строить местный аппарат власти на основаниях широкого волостного и сельского самоуправления, не раскалывая при этом сельское общество по социальному признаку (подобно политике «насаждения комбедов», практиковавшийся в советской России и советской Украине в 1918-1919 гг.). При этом уровень требовательности к белым, как носителям «законности и порядка» был на порядок выше, чем к любой другой власти. Поэтому те незаконные реквизиции, грабежи, которые несомненно имели место со стороны отдельных воинских частей и представителей администрации (но отнюдь не носили массового, повсеместного характера) воспринимались крестьянами гораздо более болезненно, чем те же действия со стороны, например, кого-либо из повстанческих «батек», петлюровцев или даже некоторых регулярных частей РККА.⁷⁶ Если же вышеуказанные ожидания крестьянства не осуществлялись, а это было далеко не редким явлением на белом юге России весной-осенью 1919 г. село начинало ждать другой власти, которая обеспечит для него ожидаемому стабильность, закрепит захваченную землю, привлечет к государственному управлению. В зависимости от регионов и господствующих политических настроений таковой альтернативой мог быть и «Царь», и «адмирал Колчак», и «правитель Петлюра», и "«батько Махно", и «большевики», и неопределенные «зеленые», и даже «немец», коль скоро он сумеет навести «порядок» (показательно, что до момента реализации в 1918 г. гетманских указов о восстановлении помещичьего землевладения с помощью германских и австрийских штыков, занятиями германскими войсками Малороссии не воспринималось многими на селе как оккупация).⁷⁷

Примечательны в этой связи замечания В.В. Шульгина об отношении крестьянства к Добрармии в занимаемых районах: «...Города давали значительный приток добровольцев, но деревня добровольцев почти не дала. Мобилизация в деревне также проходила плохо... Если бы вслед за захватом территории в население проникли самые необходимые товары... успех Добрармии был бы полный... «Нас грабили большевики, пришла Добрармия, которую мы так ждали, и тоже стала грабить», - вот что говорили крестьяне».

Несмотря на сходство крестьянских настроений в большинстве районов белого юга России следует отметить, что крестьянство ЦЧР более других испытывавшее на себе всю тяжесть политики «военного коммунизма» не предъявляло к белой власти каких-либо особенных требований по разрешению земельного вопроса или «налаживанию нормального товарообмена». Во многих уездах Курской, Воронежской, Тамбовской, Орловской губерний зажиточные и средние крестьяне воспринимали белых как власть сменившую большевиков, которая в любом случае будет лучше и легче. По свидетельствам офицеров воинских частей 1-го армейского корпуса крестьяне радушно принимали у себя добровольцев, поступали в ряды их воинских частей, даже меньше сопротивлялись осуществлению реквизициям лошадей и подводной повинности.⁷⁸ Участники повстанческого движения в Тамбовском и Кирсановском уездах летом 1919 г. пытались установить непосредственную связь с продвигающимися к Москве частями ВСЮР.⁷⁹

Во время Мамонтовского рейда (август 1919 г.) большое количество захваченного на складах РККА оружия раздавалось крестьянам Тамбовской губернии, очевидно использовавших его затем в ходе известного «Антоновского мятежа» 1921 г.⁸⁰ А сам ген. К.К. Мамонтов, выступая на сессии Донского Круга в Новочеркасске (октябрь 1919 г.), касаясь настроений крестьянства пройденных его корпусом губерний (Воронежской, Тамбовской, Рязанской, Орловской) отмечал: «...вся беднота, все эти объединенные пролетарии шли к нам и открывали нам свои наболевшие души: «...теперь мы лишены всего, лишены прав человеческих, замучили «бедкомы»... не удивительно, что эти современные рабы тысячами хлынули в ряды казаков, опасаясь своих опекунов... можно уверенно сказать, что наш поход поднял дух крестьянства центра России».⁸¹ В ходе рейда из крестьян-добровольцев и мобилизованных красноармейцев была образована т.н. «Тульская дивизия» и несколько отдельных полков.⁸² Отличие в отношении к Добрармии крестьян Черноземного центра от районов Малороссии и Новороссии отмечали и газеты того времени: «...река Сейм делит все на лес и степь... меняются условия борьбы с большевиками... природа определяет и характер человека: малоросс Полтавщины и части Черниговщины избалован природой, при сравнительно небольших затратах труда, урожай обеспечивает его. А по другую сторону Сейма народ проживает... в условиях острой борьбы за существование... По сю сторону Сейма крестьянин-земледелец еще не так перенес красного строя, здесь крестьянина не добрали до живого, а там – добрали и перебрали и обобрали... Население ждет Добрармию как носительницу идеи Великой Единой России, которая должна быть построена на основах порядка и разрешения аграрного вопроса... без отчуждения земли, без наделения ею безземельного крестьянина не обойдется...» (статья «По ту сторону Сейма». Голос Юга. Полтава. № 33, 14 сентября 1919 г.).

Т.о., правильно организованная система реализации принимаемых правительством законодательных актов, обеспечение порядка и законности на занимаемых ВСЮР территориях юга России должны были бы дать Белой власти необходимую поддержку со стороны крестьянства. Здесь многое зависело от работы местного административного аппарата, особенности формирования и функционирования которого рассматриваются в разделе 9 работы.

Примечания.

1. ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Дд. 34, 34А, 52.

2. Сельская жизнь. Ростов на Дону. Ноябрь-декабрь 1919 г.; Голос Юга. Полтава. Август-ноябрь 1919 г.; Екатеринославский вестник. Екатеринослав. Август-сентябрь 1919 г.; Россия. Курск. Октябрь 1919 г.; Киевлянин. Киев. Сентябрь-ноябрь 1919 г.; Южный Край. Харьков. июль-ноябрь 1919 г.

3. ГАРФ. Ф. 879, Оп. 1, Дд. 30, 36, 41.

4. ГАРФ. Ф. 4447, Оп. 1, Д. 1.

5. РГВА. Ф. 100, 102; Летопись революции. Харьков. 1924-1-4; 1926-1-6; 1928-№ 1-6 и др.

6. Четыркин А.В. Указ. соч. С. 22-23; Алексашенко А.П. Указ. соч. С. 61-63; Супруненко Н.И. Указ. соч. С. 281.

7. ГАРФ. Ф. 355, Оп. 1, Дд. 3А, 4, 5, 22 15.

8. Великая Россия. Севастополь, апрель-октябрь 1920 г.; Юг России. Севастополь. Апрель-октябрь 1920 г.; Крестьянский путь. Симферополь. Август-сентябрь 1920 г.

9. ГАРФ. Ф. 439, Оп. 1, Д. 110, Лл. 108 об. – 111.

10.ГАРФ. Ф. 879, Оп. 1, Д. 36, Л. 81; Д. 112, Лю 7.

11.ГАРФ. Ф. 879, Оп. 1, Д. 36, Лл. 123, 126.

12.Там же. Л. 232.

13.Там же. Лл. 83-83 об.

14.Там же. Л. 130.

15.Там же. Лл. 161-162.

16.Государственный архив Украины. КМФ. № 11, кадр 51.

17.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Л. 238.

18.Там же. Л. 287.

19.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Лл. 250-251.

20.Государственный архив Украины. КМФ. № 11, кадры 60-65.

21.Государственный архив Украины. Ф. 1, Оп. 3, Д. 5, Л. 15.

22.Государственный архив Украины. Ф. 2, Оп. 1, Д. 178.

23.Екатеринославский вестник. Екатеринослав. № 91, 3 сентября 1919 г.

24.Государственный архив Украины. Ф. 1, Оп. 3, Д. 20, Лл. 2-5.

25.Научная библиотека ЦГА РФ. Инв. № 034111.

25 а. Там же. Инв. № 034115.

26.Голеевский М. Материалы по истории Гвардейской пехоты и артиллерии в гражданскую войну 1917-1922 гг. Кн. 2. Топличин Венац. Б.г. С. 26-27.

27.Государственный архив Украины. Ф. 1, Оп. 1, Д. 154, Лл. 7-8; Там же. Оп. 3, Д. 20, Лл. 2-5; РГВА. Ф. 100, Оп. 3, Д. 400, Лл. 139-142.

28.Павлов В.Е. Указ. соч. Т. 2, С. 80-81.

29.Там же. С. 82.

30.Там же. С. 80.

31.Государственный архив Украины. Ф. 1, Оп. 3, Д. 5, Л. 15.

32.РГВА. Ф. 100, Оп. 3, Д. 400, Лл. 139-142.

33.Гражданская война на Украине. Киев. 1968 г., Кн. 2. С. 534.

33 а. Государственный архив Украины. КМФ. № 11, кадры 60-65.

34.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 3, Д. 34А, Лл. 250-252.

35.Государственный архив Украины. Ф. 1, Оп. 3, Д. 42, Лл. 2-3.

36.Голос Юга. Полтава. № 50, 11 сентября 1919 г.

37.Жизнь на линии фронта. Из хроники гражданской войны в г. Глухове. М. 1994, С.

38.ГАРФ. Ф. 1493, Оп. 1, Д. 9, Лл. 3-4.

39.ГАРФ. Ф. 1495, Оп. 1, Д. 5, Л. 33.

40.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Л. 237.

41.Там же. Л. 208.

43.Там же. Л. 277.

44.Государственный архив Украины. Ф. 1, Оп. 3, Д. 30, Лл. 26, 28-32.

45.Там же.

46.Государственный архив Украины. Ф. 1, Оп. 3, Д. 23, Л. 39.

47.Екатеринославский вестник. Екатеринослав. № 91, 3 сентября 1919 г.

48.Там же. № 111, 27 сентября 1919 г.

49. Оболенский В.В. Указ. соч. С. 24-28; Краснов В.М. Из воспоминаний о 1917-1920 гг.//Архив русской революции, Берлин 1923.

50.Екатеринославский вестник. Екатеринослав. № 116, 4 октября 1919 г.

51.ГАРФ. Ф. 439, Оп. 1, Д.

52.Там же. Лл.

53.ГАРФ. Ф. 355, Оп. 1, Д. 2, Л. 45.

54.ГАРФ. Ф. 449, Оп. 1, Д. 11, Л. 279.

55.Там же. Л. 207.

56.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Лл. 281-282.

57.Государственный архив Украины. КМФ. № 11, кадры 60-65.

57 а. ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34, Лл. 100-102.

57 б. Голос юга. Полтава. № 30, 11 сентября 1919 г.

57 в. Государственный архив Украины. КМФ. № 11, кадры 60-65.

58.Южно-русский потребитель. Харьков. С. 65-66.

59.Сельская жизнь. Ростов на Дону. №№ 3-7. 1-13 декабря 1919 г.

60.Гражданская война на Украине... Указ. соч. Т. 2. С. 537.

60 а. ГАОО. ф. листовок. инв. № 598.

61.ГАРФ. Ф. 355, Оп. 1, Д. 3А, Лл. 147 об. – 148.

62.ГАРФ. Ф. 355, Оп. 1, Д. 6, Лл. 4 об. – 5 об.

63.Юго-восточный хозяин. Ростов на Дону. № 17-18, сентябрь 1919, С. 9.

64.ГАРФ. Ф. 879, Оп. 1, Д. 4, Лл. 269-270.

65.ГАРФ. Ф. 879, Оп. 1, Д. 4, Л. 279.

66.Соколов К.Н. Указ. соч. С. 187-188.

67.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34, Лл. 2-2 об.

68.Там же. Л. 55.

69.Там же. Лл. 55-56. ГАРФ. Ф. 4447, Оп. 1, Д. 1, Л. 16.

70.Там же. Д. 34А, Лл. 253, 254.

71.Там же. Д. 34, Лл. 84-85.

72.Там же. Д. 34А, Лл. 138-139.

73.Там же. Лл. 250.

74.ГАРФ. Ф. 449, Оп. 1, Д. 12, Л. 6; Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Л. 250.

75.ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Лл. 250, 252.

76.ГАРФ. Ф. 355, Оп. 1, Д. 3А, Л. 287 // Красный архив. Т. 1 (26), 1928 г. С. 82.

77.Могилянский Н.М. Трагедия Украины. // Архив русской революции. Т. 9. Берлин, 1923. С. 96-99.

78.Павлов В.Е. Указ. соч. Т. 2, С. 85-87; ГАРФ. Ф. 440, Оп. 1, Д. 34А, Л. 252.

79.Кубанский кооператор. Екатеринодар. № 27, 23 июля (5 августа) 1919 г. С. 2.

80.РГВА. Ф. 39926, Оп. 1, Д. 2, Лл. 6-7; Голубинцев В. Рейд генерала Мамантова. // Первопоходник. № 9. С. 28-29.

81.Россия. Курск. № 21, 25 октября 1919 г.; Сельская жизнь. Ростов на Дону, № 4, 3 декабря 1919 г.

82. РГВА. Ф. 39926, Оп. 1, Д. 2, Л. 12.