Цветков В.Ж.

Сельское хозяйство белого юга России. Реализация законодательных актов белогвардейских правительств. Кооперация, земское самоуправление на белом юге России в 1919 – 20 гг.

6. Система организации продовольственного снабжения в Крыму и Северной Таврии весной-осенью 1920 г.

Проблемы продовольственной политики еще недостаточно отражены в отечественной историографии. Источники по данной проблематике имеются в фондах 355 и 356 Государственного архива Российской Федерации (1). Интересные сведения содержит пресса белого Юга 1920 года (2). В советской историографии данной проблематики касались историки, исследовавшие экономические проблемы Таврии периода врангелевского правительства (3).

По замечанию В.В. Шульгина руководители белого Крыма придавали особое значение хорошо налаженной системе продовольственного снабжения, поскольку обеспеченность Таврии хлебом в достаточном количестве и по ценам более низким, чем в Советской России должно было бы вызвать симпатии, поддержку «последней пяди русской земли» со стороны большинства населения «стонущего под игом большевизма».⁴ Следовало учесть опыт ошибок в системе организации снабжения «деникинского периода», заинтересовать крестьян-производителей, частный торговый и кооперативный аппарат в сотрудничестве с Правительством Юга России. Очень важно было также «извлечь хлеб из села» для вывоза за границу, создать относительную промышленную и, главное, финансовую стабильность на небольшой территории Таврии, планировалось обеспечить обесценивавшиеся деньги товарными ресурсами и с/х продуктами.

Основными принципами функционирования системы продовольственного снабжения практиковавшиеся в Таврии 1920 г. оставались закупки по договорам у частных поставщиков и кооператоров, непосредственные закупки у крестьян-производителей (фактически неосуществленные), товарообмен (в порядок которого вносились существенные изменения) и сдача крестьянами установленной платы (1/5 часть среднего урожая зерновых) за закрепляемую за ними в собственность «захваченную» помещичью землю.

Т.о., по сравнению с 1919 г. принципиальных изменений в структуре продовольственного дела не происходило. При организации закупок и поставок врангелевское правительство опиралось на тот же аппарат, те же прод. органы, которые сформировались в Таврической губернии еще в 1919 г., с той лишь разницей, что теперь вместо Управления продовольствия, как самостоятельной правительственной структуры, продовольственное дело находилось в ведении Главного начальника снабжений ген. П.Э. Вильчевского и в Отделе продовольствия при УтиП⁵ (в середине августа выдвигались проекты слияния отделов продовольствия и торговли и промышленности на местах). Поскольку основным принципом работы рынка по-прежнему оставался принцип «фритредерства», то государственные продорганы по-прежнему должны были выполнять функции лишь участников рыночных отношений, а не их регуляторов.

Первые месяцы после Новороссийской эвакуации снабжение производилось преимущественно благодаря запасам на складах и прод. магазинах, сделанных еще по нарядам Управления продовольствия Особого Совещания. В специальной справке, составленной чиновниками Управления продовольствия Таврической губернии, к 1 мая 1920 г. запасы крымксх уездов определялись в 130000 пудов муки, 1895 пудов крупы и 90317 пудов зернофуража.⁶ В то же время излишки продовольствия в крестьянских хозяйствах определялись Уполпродом для Крыма – 8 млн. пудов продовольственных хлебов (пшеницы и ржи) и 8 млн. 1 тыс. пудов зернофуража (ячменя и овса)⁷ (по другим данным – избыток пшеницы и ржи у сельского населения Крыма не превышал 4 млн. пудов, ячменя и овса – 5 млн. пудов).⁸ Очевидно, что объем наличных запасов УП Таврической губернии не мог считаться достаточным для длительного обеспечения армии и населения Крыма (что вызвало введение ограничительных мер на потребление хлеба и хлебопродуктов – карточная система, ограничение %% содержания пшеничной муки в выпекаемом хлебе). За организацией закупок и поставок продовольствия вводился жесткий контроль со стороны Главначштаба ген. П.Э. Вильчевского, в соответствии с распоряжением которого от 28 апреля, перемещение хлебных грузов между портами и городами Крыма могло происходить исключительно с его личного разрешения.⁹ Перевозки осуществлялись небольшими партиями 2-5 тыс. пудов зерна и муки, в распоряжение органов городского самоуправления и интендантства.¹⁰

Гораздо большие надежды возлагались на продовольственные излишки Сев. Таврии. По тем же статистическим данным Уполпрода Таврической, при отступлении за Перекоп в январе-феврале 1920 г. на складах и прод. магазинах Сев. Таврии ( в т.ч. на наиболее крупных в Мелитополе, Скадовске, Геническе, Бердянске) было оставлено 1 млн. 405 тыс. пудов заготовленного летом-осенью 1919 г. зерна и зернофуража.¹⁴ А уровень излишков у сельского населения определялся в 56 млн. продовольственных хлебов и 50 млн. зернофуража.¹⁵ Делался вывод о большой выгоде занятия Севреной Таврии Русской армией с точки зрения пополнения крымских прод. запасов и получения продовольственных излишков от крестьян для внутреннего потребления и экспорта.

После «выхода из Крыма» и занятия Русской армией Северной Таврии в июне-июле 1920 г. перед руководителями продовольственной политики врангелевского правительства встала задача организовать продовольственное снабжение армии и тыла, использовав крупные излишки продовольствия. Но в этом правительственные прод. структуры остались на позиции поощрения «свободного рынка». Снова, как и в 1919 г., было официально объявлено, что значительные зерновые излишки и прод. запасы имеющиеся в Сев.Таврии позволят разрешить все вопросы снабжения, не прибегая к принудительным мерам прод. органов.¹⁶

Продовольственный аппарат Сев. Таврии, руководимый Я.Т. Харченко (особоуполномоченный УтиП по производству закупок в Бердянском, Мелитопольском, Днепровском, Перекопском уездах с июля 1920 г.) (Юг России. Севастополь. № 79, 3 июля 1920 г.), в первые недели своей работы занимался преимущественно отправкой маршрутных поездов и транспортов с продовольствием из Скадовска и Геническа в Крым, для чего активно использовались наличные прод. запасы складов и магазинов (размеры ввоза в Крым были в среднем 5-10 тыс. пудов зерна, муки в одной партии).¹⁷

Тем не менее, произошли определнные изменения в организации продовольственного снабжения. Прежде всего следует отметить признание товарообмена на одной из ведущих форм взаимоотношений поставщиков и закупочных организаций. При этом предусматривалась возможность производства обмена непосредственно с крестьянами-производителями, минуя посредников-торговцев и спекулянтов (реально же отказаться от услуг посреднических структур не удалось в сиу слабости местного прод аппарата в Сев. Таврии). Однако отказываясь от практики однозначного приоритета закупок за денежный расчет, товарообмен должен был производиться на условиях неудовлетворивших таврических крестьян-производителей. В соответствии с ними при заключении сделок товарообмена предусматривалось 75% оцененной стоимости зерна уплачивать деньгами по твердым ценам, установленным Отделом продовольствия, а на 25% продавец имел право получать от УтиП мануфактуру, с/х инвентарь, различные промышленные товары.¹⁸

Считалось, что данная организация товарообмена позволит заинтересовать крестьянство в сбыте зерна для получения необходимых ему товаров. Однако в конкретных условиях Таврии 1920 г. подобная система действовала слабо. В отличие от товарообмена весны 1919 г., когда выгода для с/х производителей при расчете с промышленниками заключалась в соотношении 50% пром. товаров на 50% (деньгами) в 1920 г., процентное соотношение 25% на 75% соответственно вряд ли могло бы удовлетворить поставщиков хлеба. При том, что 75% закупаемого зерна оплачивалось деньгами, существовавшие твердые закупочные цены не соответствовали тем затратам, которые вкладывались крестьянами в сданное зерно (средние закупочные цены в Северной Таврии установленные в начале июля равнялись – 1000 руб. за пуд пшеницы (рыночная цена – 1500-2000 руб.), 950 руб. за пуд ржи (1200-1400), 250-300 руб. пуд ячменя (1300-1400). Рыночные цены на зерно были более выгодны крестьянину, поэтому при небольшом урожае яровых хлебов 1920 г. значительная часть излишков зерна уходила на «вольный рынок» или сохранялась для будущего обсеменения. Процент денежной выплаты был довольно высок, но и он имел бы для крестьянина выгоду лишь в том случае, если бы рубль врангелевского правительства стал действительно устойчивой финансовой единицей. Ввиду постоянной нестабильности курса врангелевских денег, к тому же не обеспеченных сколько-нибудь надежной основой (валютный кредит, золотой стандарт, сырьевые ресурсы), заинтересованности в их получении у крестьянина не было. 25% стоимости поставленного зерна, оплаченные товарами, не соответствовали зачастую стоимости требуемых крестьянским хозяйствам изделий. Большая часть этого процента была бы не отоварена вовсе в условиях острого дефицита промышленной продукции.

Тем не менее врангелевское правительство стремилось добиться большей результативности операций по товарообмену. С этой целью производились закупки партий промышленных товаров за рубежом. Еще в конце мая, непосредственно накануне наступления в Сев. Таврию из Константинополя прибыло 2 парохода законтрактованных Управлением продовольствия с грузом керосина, нефти, бензина, мануфактуры, кос, мыла, предназначенного специально для товарообмена с деревней.¹⁹ Аналогичные транспортные поставки приходили в Севастополь периодически в течение лета-осени 1920 г.²⁰ Однако количество ввозимых товаров было недостаточным для налаживания товарообмена. За период с 1 января по 1 сентября 1920 г. мануфактуры было ввезено 51 тыс. пудов, что составляло немногим более 10% ее количества, в котором нуждалось население Таврии. С/х машин и орудий было ввезено около 7 тыс. пудов, что составляло 5% ежегодных потребностей Таврии. Металлов и металлоизделий было ввезено 12 тыс. пудов – менее 1% количества нужного населению. Сам же порядок осуществления товарообмена фактически определялся местными уполпродами. Начальник перекопского уезда (20 июня 1920 г.) сообщал начальнику Гражданского управления при ГК ВСЮР С.Д. Тверскому: «...у крестьян большие запасы старого зернового хлеба и прод. отдел, через своих уполномоченных, выменивает этот хлеб на продукты (мануфактуру, керосин, спички, сахар, чай). Необходимые населению жатвенные машины уполномоченный продает крестьянам за 200 пудов зерна (ржи и пшеницы) и берет с покупщика обязательство поставить за ту же жатку 1000 пудов нового урожая по 500 руб. за пуд. Сделка эта, конечно, может быть выгодна, но является малодоступной малоземельным крестьянам, которые при данных условиях лишены возможности приобретать жатвенные машины».²¹

Помимо товарообмена практиковалось закупка с/х товаров у различных поставщиков. Как и в 1919 г. в газетах регулярно публиковались объявления УтиП, приглашающие к «деловому сотрудничеству» «кооперативы, торговые фирмы и частных лиц» по поставке «муки, хлеба и зернофуражных продуктов», «сырых кож», «шерсти» и пр.^22,23,24

Местным Уполномоченным отдела продовольствия для производства закупок выдавались денежные авансы. Но зачастую местные уполпроды вместо закупки мелких партий зерна у крестьян практиковали закупки крупных объемов продуктов у частных скупщиков. Последние, получив от уполпродов доверенности и авансы, платили за зерно на 100-200 руб. за пуд дороже и частично рассчитывались с крестьянами собственными промтоварами, скупая большое количество зерна. Выждав очередного повышения закупочных цен, они выгодно продавали меньшую часть уполпродам, а большую часть пускали в спекулятивные экспортные операции, наживая большие доходы.²⁵

Развитию подобного рода спекуляции способствовало само правительство, установив с 14 июля приказом Главкома № 78 государственную монополию на экспорт зерна.²⁶ Поскольку казенный заготовочный аппарат был недостаточно подготовлен для организации широкомасштабного зернового экспорта, который планировался после занятия русской армией хлебородных районов Новороссии, то правительство привлекало к подвозу и закупке ячменя (главной экспортной культуры Таврии 1920 г.) частный торговый аппарат. По заключенным с крупными хлеботорговыми фирмами договорам УтиП оплачивало 80% загруженного на суда ячменя по твердым ценам (цены на уровне франко-пристань, франко-судно), а 20% иностранной валютой после реализации его агентами управления на заграничных рынках.²⁷ Т.о. для частноторгового аппарата более выгодным становился экспорт зерна, чем его направление на внутренние рынки и участие в закупках правительственных продорганов. Частные скупщики-экспортеры поднимали цены в целях скорейшей закупки зерна. Подобные действия оказывали влияние на рост цен на внутреннем рынке.²⁸

В результате закупочной аппарат отдела продовольствия оказывался не в состоянии переориентировать частноторговый аппарат на пользу казны, а запасы зерна переходили не к продагентам УтиП, а к частным скупщикам и кооператорам. Некоторые чиновники местных продорганов оказались тесно связанными с частноторговым аппаратом, коррупция тормозила реализацию прод. политики правительства.²⁹

Неудовлетворенность товарообменом со стороны таврического крестьянства проявлялась в отказе от приема в расчетах обесцененных денег, требованиях «справедливого» обмена на товар, а не на деньги. Продукты сельского хозяйства придерживались крестьянами в ожидании стабилизации рынка и их выгодного предложения.³⁰

Объем зерновых запасов Сев. Таврии позволял в течение лета 1920 г. обеспечивать крымские города и армию без каких-либо серьезных осложнений. Конфискация запасов в совхозах (бывших частновладельческих имениях) и отправка их из прод. магазинов и складов позволяли поддерживать предложение продовольствия и цены на него на относительно стабильном уровне.³¹ Но закупки и операции по товарообмену оставались недостаточными для устойчивого снабжения городов и армии, что проявилось осенью 1920 г. Однако уже в июле в Феодосии, Севастополе стали возникать перебои с поставками зерна, хотя и непродолжительные, разрешаемые подвозом зерновых эшелонов из Сев. Таврии.³²

В начале сентября закупочные цены УТиП на зерно и муку были подняты и составляли: в районе Мелитополя – 1800 руб. за пуд пшеницы, 1500 руб. – ржи, 1300 руб. – ячменя, овса – 1400 руб., муки-сеянки – 3500-4000 руб.; в районах Геническа и Атманая предполагалось закупать зерно по ценам 1700, 1400, 1300, 1200 руб. соответственно; в районе Александровска – 1500, 1300, 1100, 1200 руб. соответственно.³³ Примечательная разбивка цен на небольшие районы, а также назначение их на уровне франко-амбар (тем самым расходы на перевозку к станциям и портам ложились на казенные продорганы), что должно было бы повлиять на успех заготовок в отличие от 1919 г., когда неудачи ряда закупочных операций были обусловлены в первую очередь большими транспортными расходами на подвоз зерна к станциям назначения. Но эти перемены не оказали существенного влияния на ход выполнения заготовок, условия которых по-прежнему не устраивали большинство с/х производителей.

Показательная характеристика системы закупок данная военным корреспондентом Донского корпуса Г.Н.Раковским: «самый способ закупки хлеба вызывает у крестьян глубокую ненависть к контрагентам крымского правительства. Помимо них самостоятельные заготовки вело интендантство. Конечно, интендантский аппарат, как всякий казенный, не мог конкурировать с частными купцами, которые к тому же покупали за товары, а не за деньги. В результате создавалось такое положение, что крестьяне, ощущавшие острую нужду в товарах, отказывались продавать хлеб казне, платившей деньгами по низким закупочным ценам... Скупщики хлеба диктовали свои условия, невыгодные для крестьян. «Что это делает правительство, почему оно не заботиться о нас?» – говорили крестьяне представителям командования. – «Почему ваша власть установила цены на хлеб и не установила цены на товары? Ведь спекулянты дерут с нас шкуру также, как и коммунисты. Товаров много, а купить их невозможно. И коммунисты нас разоряли, и вы разоряете. Разница только в том, что коммунисты просто у нас забирали, а вы забираете за большие деньги, но нам даете товар за такие деньги, что хоть ложись и помирай»....».

Т.о. неудачный опыт организации продовольственного снабжения на белом юге России в 1919 г. (несоответствие цен на промышленные и с/х продукцию, высокая инфляция, незаинтересованность с/х производителей в получении обесценивающихся ден. знаков, военные действия, повинности препятствующие нормальному ходу хлебозаготовок, растущая спекуляция) не был учтен в должной мере Правительством Юга России. Закупки по твердым ценам не приносили необходимых результатов. Например, за период с 13 сентября по 13 октября Уполпродами было ввезено в Крым по заготовкам всего 8400 пудов муки, 3100 пудов пшеницы, что составляло менее 1% потребности городов.³⁵ В газетах появились заголовки «Симферополь без хлеба», «Хлебный кризис в Севастополе».³⁶ Правда среди причин назывались преимущественно «несвоевременный подвоз», «размытые дождями дороги», а о неудовлетворенности крестьян принципами заготовок не упоминалось. Расстройство транспорта действительно сказывалось на ходе прод. заготовок, однако являлось отнюдь не главным фактором вызвавшим столь неудачные результаты заготовок. Примечательно, что в отличие от 1919 г. когда отправки продовольствия в города потребляющих районов осуществлялись преимущественно местными уполпродами, в 1920 г. органы городского самоуправления должны были закупать продовольствие по рыночным ценам а продорганы обеспечивали лишь минимальные потребности городов. Поскольку производить крупные закупки на «вольном рынке» было для городских управ делом весьма сложным (прежде всего из-за нехватки собственных оборотных средств), то малейшие перебои в работе казенного аппарата снабжения немедленно сказывались на положении резко увеличившегося к осени 1920 г. населения крымских городов.

Ввиду угрозы полного срыва заготовительных операций, проводимых в Сев. Таврии н условиях продолжающегося обесценения рубля, в начале октября УТиП было решено пойти на отмену закупок по твердым ценам. Предполагалось существенно сократить аппарат продорганов, отказаться от услуг большого числа контрагентов и сосредоточить подвоз зерна и зернофуража в портах Черного моря.³⁷ Так практически полностью повторялась ситуация октября-ноября 1919 г. в Левобережной Малороссии, когда Уполпродами Харьковской и Полтавской губерний также было решено перейти полностью на заготовки по рыночным ценам. Последствия подобной практики становились очевидными - «накачивание» рынка дензнаками предопределяло новый виток инфляции и рост цен на основные продукты. Предполагалось, что перестройка продовольственной политики позволит увеличить требуемые для снабжения армии и тыла зерновые фонды. Действительно, в первые недели газеты отмечали «усиление подвоза хлеба», «прибытие в Мелитополь и Геническ ежедневно свыше 20 вагонов с зерном». В то же время говорилось и о «резком повышении цен на зерно в Сев. Таврии».³⁸

Очевидно, что одной из причин подобного роста цен был и начавшийся усиленный вывоз продовольствия из Сев. Таврии в Крым, вывоз практически неконтролируемый. Здесь снова следует отметить сходство ситуации с 1919 г. (хотя и в разных территориальных масштабах). Весной 1919 г. до отмены хлебной монополии зерновой рынок Северного Кавказа (губерний занятых ВСЮР) отличался сравнительной дешевизной и стабильностью. После введения «свободы торговли», занятия Малороссии и последующего продвижения «на Московском направлении» из Новороссии, с Сев. Кавказа начался стремительный отток продовольствия в северные голодные районы, что обусловило быстрый рост цен на продукты и их дефицит в Северной Таврии, сразу же после ее занятия Русской армией также начался процесс вывоза различного рода продуктов в Крым, но после того как УТиП были установлены твердые закупочные цены и порядок товарообмена, а также монополия на вывоз зерна и условия поставки хлеба на экспорт частный аппарат переключился на внешний рынок, а рост цен внутреннего рынка несколько замедлился. После отмены ограничений в производстве закупок частные скупщики смогли снова перейти на внутренний рынок, реализовать имевшиеся у них зерновые запасы по выгодной цене и продолжать скупать у крестьян-производителей хлеб, пользуясь сохранявшимся диспаритетом цен на промышленные и с/х товары.

После оставления Русской армией Сев. Таврии в условиях сократившегося предложения продовольствия (по данным УТиП запасы продовольствия в Крыму составляли около 2,8 млн. пудов пшеницы и 1,5 млн. пудов ячменя, чего даже при самой скромной норме потребления хватило бы лишь до января-февраля 1921 г.).³⁹ Правительство Юга России стало возрождать формы рыночного регулирования. Снова все операции по продовольственному снабжению предполагалось сосредоточить в руках Главного Начальника Снабжений⁴⁰, в городах запрещалась выпечка белого хлеба⁴¹, планировалось восстановление карточной системы распределения хлебопродуктов и запрет вывоза зерна за границу.⁴² Однако реализоваться эти мероприятия уже не смогли. 2 ноября последние транспорты с войсками и беженцами оставили Крым и решать вопросы прод. снабжения приходилось уже советской власти.

Последний источник получения продовольствия из деревни - уплата «крестьянами-захватчиками» 1/5 части урожая текущего 1920 г. (поступление арендных взносов – «скопщины» от арендаторов), не носил принудительного характера (подобно «повинностному 5-ти пудовому сбору с десятины» 1919 г.), а потому мог бы стать относительно устойчивым, лишь в случае успешной реализации земельной реформы.⁴³ Осуществление сбора 1/5 части встретило препятствия со стороны помещиков, сдававших землю в аренду, поскольку сдача 1/5 части государству могла производиться только в том случае, если между арендатором-крестьянином и арендодателем-землевладельцем не существовало предварительно заключенных договоров об иных нормах арендной платы (согласно распоряжению УЗиЗ от 19 июня «о сборе урожая в текущем году»).⁴⁴ Так как сдача 1/5 урожая производилась как помещиками, так и в казну (но в обоих случаях эти платежи расценивались как «первый взнос в счет выкупной стоимости земли»), казна могла бы рассчитывать на поступление хлеба только от тех арендаторов земельных участков, владельцы которых отсутствовали.⁴⁵ Это уменьшило поступление 1/5 части урожая в казенные прод. фонды.

Помимо этого трудности в сборе возникали из-за сложностей в организации приема поступающего зерна. УЗиЗ практически не располагало в Крыму и особенно в Сев. Таврии достаточно широкой сетью приемных пунктов и не имел в своих штатах необходимого числа приемщиков, контролеров, весовщиков и др. По согласованию с УТиП, приемные пункты принадлежащие местным продорганам, обязаны были принимать поступление 1/5 части урожая.⁴⁶ Ссыпные пункты были подготовлены, как правило, на железнодорожных станциях и пристанях.⁴⁷ При этом за подвоз зерна из сел расположенных далее 15 верст от приемных пунктов, УТиП предусматривал предоставление «вознаграждения» крестьянам.⁴⁸ Если же подвоз не представлялся возможном, приемные пункты должны были открываться внутри волостей.

Волостные земельные советы, на которые возлагался учет посевщиков-арендаторов и контроль за подвозом 1/5 части на ссыпные пункты как правило выносили решения «немедленно приступить к сбору пятой части урожая для сдачи в казну».⁴⁹ «В целях придания приемке зерна большей популярности среди населения и устранения всякого недоверия со стороны крестьянства» к работе по сбору 1/5 части помимо земельных советов привлекались волостные старшины.⁵⁰ К середине августа сводки УЗиЗ отмечали «повсеместное» открытие приемных пунктов, «готовность» местного аппарата к приему зерна.⁵¹ Однако поступление сборов оказалось более чем скромным.

Вначале сбора (конец июля) сводки давали обнадеживающие прогнозы: «...более энергичный приток ожидается по окончании молотьбы и иных сельских работ, т.е. не ранее половины августа».⁵² Затем, после первых результатов приема, стали высказываться более сдержанные суждения: «...Евпаторийский уезд. До 10 августа поступления зерна и соломы на ссыпные пункты не было. Уездный Посредник предполагает сократить количество пунктов... Симферопольский уезд. Скромные результаты первого периода сдачи 1/5 части очевидны: наличие ранее заключенных договоре за с арендодателями, трудности подвоза, военные действия, нехватка семенного зерна в результате «плохого урожая».

Прогнозы относительно более интенсивного поступления 1/5 части «после окончания молотьбы» оправдались частично. Сводки УЗиЗ отмечали: «с 31 августа по 20 сентября поступило в Перекопском уезде... пшеницы 602 пуда. Ржи – 6 пудов, ячменя – 387 пудов, сена – 120 пудов»⁵⁴, «уездный посредник приступил к сокращению пунктов».⁵⁵ На 14 сентября по Евпаторийскому уезду поступило 116 пудов пшеницы, 211 пудов ячменя, 11 пудов овса. На 21 сентября поступило еще 305 пудов пшеницы, 27 пудов ячменя и 61 фунт льна.⁵⁶

К концу сентября обстановка на фронте начала меняться не в пользу Русской армии, становилась очевидной скорая смена власти. В этих условиях, а также учитывая необходимость дополнительного обсеменения полей из-за гибели части озимых от ранних заморозков, сдача 1/5 части практически прекратилась. Губернский посредник по земельным делам Шлейфер отмечал в своем докладе, что «скопщина этого года не поступает и все требования по этому поводу остаются безрезультатными - скопщиков нельзя установить... вообще, 1/5 часть урожая этого года, подлежащую сдаче в казну, следует считать в большей степени пропавшей, и скопщики, не прельщаясь мыслью о зачете этого взноса в счет платежа за землю, считают более соответствующим своим интересам обращение этого взноса в свою пользу...».⁵⁷ Т.о. расчеты правительства на поступление зерна от данного источника не оправдались.

Для организации продовольственных поставок широко могли бы быть использованы крупные кооперативы, работавшие в системе «Центросоюза», «Днепросоюза» и др. На словах врангелевское правительство поддерживало их, однако никакой финансовой помощи им не оказало. В условиях инфляции и бестоварья кооперативы оказались задушенными крупными спекулянтами. Более того врангелевское правительство, проводя курс на борьбу с меньшевистскими и правоэсеровскими организациями и считая, что таковые могут опираться в своей работе на сеть кооперативов, в конце сентября разгромило ряд таврических кооперативов под фальсифицированным предлогом их связи в советскими кооперативными организациями.⁵⁸

Примечания

1. ГАРФ. Ф. 355, 356.

2. Юг России. Севастополь. 1920 г. апрель-ноябрь; Великая Россия. Севастополь, 1920 г. май-ноябрь; Военный голос. Севастополь, 1920 г. май-ноябрь; Голос фронта. Мелитополь 1920 г. июль-сентябрь; Крестьянский путь. Симферополь. 1920 г. август-октябрь.

3. Шафир Я. Экономическая политика белых: Крымский опыт. Красная новь, 1921 г, № 2, С. 107-120; Его же. Экономическое положение Крыма при белых. Народное хозяйство, 1921 г., № 6-7, С. 170-191; Шеф К. Крымский полуостров как последняя база южно-русской контрреволюции. Война и революция, 1927 г. № 7, С. 69-80; Гензель П.П. Крым в финансово-экономическом отношении в 1918-20 гг. Экономист, 1922, № 3, С. 102-119.

4. Шульгин В.В. 1920 г.: Очерки. София, 1922 г. С. 205.

5. Врангель П.Н. Указ. соч.

6. ГАРФ. Ф. 879. Оп. 1, Д. 68, Л. 52.

7. ГАРФ. Ф. 879. Оп. 1, Д. 68, Лл. 28-28 об., 44.

8. Государственный архив Крымской области. Ф. Р-1765, Оп. 2, Д. 9, Л. 112.

9. Юг России. Севастополь. № 25, 29 апреля 1920 г.

10.Там же. №№8, 27, 5 апреля, 1 мая 1920 г.

11.Государственный архив Крымской области. Ф. Р-1765, Оп. 2, Д. 9, Л. 112.

12.Голос Юга. Севастополь. № 39. 16 мая 1920 г.

13.ГАРФ. Ф. 879. Оп. 1, Д. 68, Лл. 28, 42.

14.Там же. Лл. 52, 57.

15.Там же. Л. 67; Голос Юга. Севастополь. № 50, 30 мая 1920 г.

16.Юг России. Севастополь. № 79, 3 июля 1920 г.; Великая Россия. Севастополь. 31 июля 1920 г.

17.ГАРФ. Ф. 879. Оп. 1, Д. 68, Лл. 42-44; РГВА. Ф. 1574, Оп. 1, Д. 478, Л. 224.

18.Великая Россия. Севастополь. 1 августа 1920 г.

19.Юг России. Севастополь, № 42, 21 мая 1920 г.

20.ГАРФ. Ф. 356. Оп. 1, Д. 15, Л. 62; Шафир Я. Указ. соч. С. 175-176.

21.Там же.

22.Голос фронта. Мелитополь. № 115, 23 июля 1920 г.

23.Юг России. Севастополь. № 65, 17 июня 1920 г.

24.Там же. № 58, 9 июня 1920 г.; Вечернее слово. Севастополь. № 141, 23 июня 1920 г.

25.РГВА. Ф. 6, Оп. 3, Д. 116, Л. 43; ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ КРЫМСКОЙ ОБЛАСТИ. Ф. Р-1765, Оп. 2, Д. 15, Лл. 13-15; Крестьянский путь. Симферополь. 1 октября 1920 г.

26.Великая Россия. 10 августа 1920 г.; РГВА. Ф. 102, Оп. 3, Д. 500, Л. 265 об.; Ф. 109, Оп. 3, Д. 299, Л. 5 об.

27.Гензель П.П. Указ. соч. С. 111; РГВА. Ф. 109, Оп. 3, Д. 296, Л. 9 об.

28.ГАРФ. Ф. 879, Оп. 1, Д. 84, Лл. 1-5; Крестьянский путь. 1 октября 1920 г.

29.Государственный архив Крымской области. Ф. Р-1765, Оп. 2, Д. 15, Лл. 12-15.

30.Крестьянский путь. Симферополь. 10 сентября 1920 г.; ГАРФ. Ф. 879, Оп. 1, Д. 68, Л. 44.

31.Хвойнов П. Указ. соч. С. 226-227; ГАРФ. Ф. 879. Оп. 1, Д. 84, Лл. 1-5.

32.Юг России. Севастополь. № 79, 3 июля 1920 г.; Там же. Ф. 355, Оп. 1, Д. 3А, Л. 50 об.

33.ГАРФ. Ф. 380, Оп. 1, Д. 2, Лл. 25-25 об.

34.Раковский Г.Н. Конец белых: От Днепра до Босфора (Вырождение, агония и ликвидация). Прага, 1921, С. 84-85.

35.ГАРФ. Ф. 356, Оп. 1, Д. 15, Лл. 50-50 об.

36.Крестьянский путь. Симферополь. № 12, 2 сентября 1920 г.; Юг России. Севастополь. № 151, 7 (20) октября 1920 г.; 8 (21) октября 1920 г..

37.Юг России. Севастополь. № 166, 24 октября (6 ноября) 1920 г.; 29 октября (11 ноября) 1920 г.

38.Юг России. Севастополь. № 153, 9 (22) октября 1920 г.

39.Государственный архив Крымской области. Ф. Р-1765, Оп. 1, Д. 8, Лл. 18-19.

40.Юг России. Севастополь. № 157 14 (27) октября 1920 г.; Крестьянский путь. Симферополь. № 45, 29 октября (11 ноября) 1920 г.

41.Там же. Юг России. Севастополь. № 157, 14 (27) октября 1920 г.

42.Юг России. Севастополь. № 166, 24 октября (6 ноября) 1920 г.

43.ГАРФ. Ф. 355, Оп. 1, Д. 15, Лл. 8-8 об.

44.ГАРФ. Ф. 355, Оп. 1, Д. 2, Лл. 26, 33.

45.Там же. Л. 45; Гуковский А. К истории аграрной политики... С. 70-71.

46.ГАРФ. Ф. 355, Оп. 1, Д. 15, Лл. 27, 46-46 об.

47.ГАРФ. Ф. 355, Оп. 1, Д. 15, Лл. 48-48 об.

48.Там же. Л. 55.

49.Крестьянский путь. Симферополь. № 34, 10 (23) октября 1920 г.

50.ГАРФ. Ф. 355, Оп. 1, Д. 3А, Л. 55.

51.Там же. Лл. 22-23.

52.Там же. Л. 55; Юг России. Севастополь. № 86, 11 (24) июля 1920 г.

53.ГАРФ. Ф. 355, Оп. 1, Д. 3А, Лл. 58 об. – 59.

54.ГАРФ. Ф. 355, Оп. 1, Д. 15, Л. 76.

55.Там же. Д. 3А, Л. 58 об.

56.ГАРФ. Ф. 355, Оп. 1, Д. 15, Лл. 59-77.

57.ГАРФ. Ф. 355, Оп. 1, Д. 5, Л. 262.

58. РГВА. Ф. 102, Оп. 3, Д. 500, Л. 266; Крымский кооператор. Журнал Совета Крымских кооперативных съездов. Симферополь, 1920 г., № 29, С. 17.