Оформление русской контрреволюции. Образование фронтов

Избрание донским атаманом генерала Краснова и организация власти на Дону. Взаимоотношения Дона с немцами и Добровольческой армией. Декларация Добровольческой армии (5мая). Освобождение Дона и создание Донского фронта. Образование фронта по Волге. Сибирь. Дальний Восток. Красная армия. Две тенденции в строительстве Красной армии в 1918 г. Командный состав. Генеральный штаб. Фронты, их относительное значение и удельный вес.

Захват восставшими донцами Новочеркасска и вступление немцев в Ростов совпали с возвращением Добровольческой армии из Кубанского похода в Задонье.

Дону предстояло сразу решить три задачи. Первой из них было устройство на Дону государственной власти. Второй — выяснить намерения немцев и договориться с ними. Третьей — установить взаимоотношения с Добровольческой армией.

Еще 28 апреля, во время Заплавского сиденья, Временное Донское правительство постановило созвать Круг спасения Дона — по одному представителю от станиц и по два — от каждого полка и дружины. Выборы должны были быть закончены к 8 мая.

По освобождении Новочеркасска Временное Донское правительство решило созвать круг на 11 мая. К этому дню в Новочеркасске собрались, конечно, лишь представители освобожденных округов (Черкасского, 1-го Донского и от пол ков). Всего собралось 130 делегатов. Круг спасения Дона не претендовал, таким образом, на роль представительного собрания всего донского казачества, а являлся лишь органом, выделенным восставшими донцами для организации государственной власти на Дону. Поэтому и работа этого круга была целиком направлена на организацию борьбы.

Круг поручил походному атаману провести мобилизацию шести возрастов казаков (1912—1918), восстановил ношение погон и законов отличия, мобилизовал всех железнодорожных служащих и восстановил власть окружных, станичных и хуторских атаманов и станичных судей.

Отношение круга к иногородним было также очень типичным. На этот сложный и неразрешимый, в сущности, в процессе борьбы с большевиками вопрос круг посмотрел лишь с точки зрения этой борьбы.

«Принимая во внимание, что в частях Донской армии в боях с красными участвовали и не казаки и что в будущем казачьи ряды могут быть пополнены добровольцами и не казаками, круг постановил: всех лиц невойскового сословия, фактически участвующих в защите Дона от большевистских банд, теперь же принять в войсковое сословие»1.

Став на чисто деловой путь, круг должен был сразу поставить вопрос и о возглавлении борьбы. Круг определенно искал лицо, которому он мог бы передать всю полноту власти. В это время в Новочеркасске из окружной станицы 1-го Донского округа — Константиновской прибыл генерал Краснов2, который выступил в круге с докладом, намечавшим общую программу дальнейшей борьбы и устройства Дона. При этом, желая обеспечить за будущим атаманом действительную полноту власти, генерал Краснов поставил условием своего согласия баллотироваться в атаманы принятие кругом выработанных им условий.

16 мая круг вынес постановление, передававшее всю полноту власти атаману: «Вперед до созыва Большого войскового круга, каковой должен быть созван в ближайшее время, и во всяком случае не позже двух месяцев по окончании настоящей сессии Круга спасения Дона вся полнота верховной власти в области принадлежит Кругу спасения Дона. На время прекращения работ Круга спасения Дона вся полнота власти по управлению областью и ведению борьбы с большевизмом принадлежит избранному войсковому атаману»3. Вечером того же дня 107 голосами из 130 донским атаманом был избран генерал Краснов.

Утром следующего дня круг принял целиком предложенные генералом Красновым Основные законы Войска Донского. Приняв их, 18 мая круг закончил свои работы и разъехался.

Основные законы Донского Войска, принятые кругом, отметали все «завоевания революции», и вся власть из рук коллектива, как пишет сам генерал Краснов, «каковым являлись большой и малый круги, переходила в руки одного лица — атамана»4. В общем, основные законы генерала Краснова являлись почти полным списком основных законов дореволюционной России, но Дон становился самостоятельным организмом.

Атаман, без утверждения которого ни один закон не мог иметь силы, обладал правом помилования осужденных и прощения совершивших преступные деяния с освобождением их от суда и наказания, правом производства в военные чины и назначением им наград и впредь до созыва круга являлся единственным властителем Дона. Он назначал, и перед ним только (до созыва круга) было ответственно правительство (Совет управляющих).

Все законодательство обеих революций, начиная с отречения государя (15 марта 1917 г.), отметалось ими целиком (ст. 26). Восстанавливалась неприкосновенность собственности и устанавливался принцип отчуждаемости недвижимости не иначе как за соответствующее вознаграждение (ст. 20). Подобное решение земельного вопроса в местном казачьем, донском масштабе означало закрепление казачьих привилегий, т. е. укрепление того элемента, на который ложилась вся тяжесть борьбы с красными.

Впервые со времени Февральской революции 1917 г. на территории России создавался государственный организм, совершенно не считавшийся ни с «завоеваниями» революции, ни даже с принципами народоправства и свободы волеизъявления народа в том или ином виде народного собрания с учредительными функциями. В то же время Дон, становясь самостоятельным государством, мыслился генералом Красновым той частью России, на которой лежит историческая задача спасения Москвы «от воров и насильников».

«...Честь обязывает, казачья слава повелевает, — говорил генерал Краснов. — Россия ждет своих казаков... Близится великий час. Наступает славное время... Помните дедов своих под Москвой и Великий земский собор в 1613г.? Кто вслед за Галицким дворянином подошел к столу, где сидел князь Пожарский, и положил записку? То был донской атаман.

— Какое это писание ты подал, атаман? — спросил князь Пожарский.

— О природном царе Михаиле Федоровиче, — ответил атаман.

— Прочетше писание атаманское, бысть у всех согласен и единомыслен совет, — пишет летописец...»5

В то же время генерал Краснов очень ярко проводил автономию (но не отделение Дона от России). Атаман «советовал казакам потом не вмешиваться в дела Русского государства и предоставить ему самому устраивать свой образ правления, как ему будет угодно, а самим зажить той войсковой жизнью, когда, тесно связанные с Московским Царством, донские казаки жили, управляемые своим кругом и своим атаманом, и когда обычной поговоркой их было: здравствуй, царь, в Кременной Москве, а мы, казаки, на Тихом Дону...»6

Все это давало повод считать генерала Краснова «самостийником» и «монархистом». Но были ли для этого основания?

Идеализируя казачье прошлое и его историческую роль в судьбах России, генерал Краснов становился на точку зрения старой имперской традиции.

Отсутствие общеимперской власти, свергнутой революцией, ощущалось окраинами гораздо сильнее, чем это представлялось многим в контрреволюционном лагере в 1918г. Идея свободного волеизъявления русского народа гораздо слабее выражала единство окраин и центра, чем исторические символы, отражавшие единство Руси, возродившейся из Великой смуты XVII в.

Резко порывая с революцией, генерал Краснов этим совершенно не рвал с Россией, но избранный им путь вел от освободившихся окраин к центру. Воссоздание же окраин требовалось для их собственного укрепления, усиления их местного патриотизма. Замена его общеимперским патриотизмом требовала общепризнанного авторитета, а в разрухе 1918 г. он был потерян. Его нужно было найти.

Программа Краснова — в его словах, сказанных им в той же речи, в которой его «а мы, казаки, на Тихом Дону» многими приводились как пример отчуждения Дона от России. И эти слова: «Не спасет Россию сама Россия. Спасут Россию ее казаки. Добровольческая армия и вольные отряды донского, кубанского, терского, оренбургского, сибирского, уральского и астраханского казачеств спасут Россию. И тогда снова, как в старину, широко развернется над дворцом нашего атамана бело-сине-красный флаг7 — Единой и Неделимой России...»8

Второй неотложной задачей восставшего Дона было урегулирование отношений с оккупировавшими западную часть земли Донского Войска немцами.

Немцы заняли почти всю западную часть Донской области до железной дороги Воронеж — Ростов, обеспечивая Ростов со стороны Задонья своими гарнизонами в Аксае и Ольгинской. Незанятым был лишь Новочеркасск.

Германская оккупация, несомненно, сыграла решающую роль в освобождении Дона, но в дальнейшем, посягая на самостоятельность войска, она становилась невыгодной, тем более что оккупация Таганрога и Ростова была вызвана украинскими притязаниями на эти округа. Все же в мае присутствие немцев на Дону было выгодно донцам.

Уже 10 мая восставшие донцы побывали в Ростове у немцев. Немцы обещали очистить Аксай и Ольгинскую и не идти дальше, но советовали обо всем сговариваться со штабом оккупационных армий в Киеве. 18 мая, сейчас же после своего избрания, генерал Краснов отправил письмо императору Вильгельму, в котором, сообщая о своем избрании, писал, что Донское Войско не находится в войне с Германией, просил приостановить дальнейшее продвижение немецких войск в Донскую землю, чтобы Донское Войско впредь до освобождения России от большевиков было признано самостоятельной республикой, и о помощи оружием 9.

В этом письме атаман Краснов еще не просил о выводе германских гарнизонов, тем более что через несколько дней донцы совместно с немцами овладели Батайском. 21 мая германская делегация заявила, что немцы «не преследуют никаких завоевательных целей и заинтересованы лишь в том, чтобы на Дону скорее восстановился полный порядок»10, вопрос же о Ростове и Таганроге они считали подлежащим разрешению с гетманом.

Украинские притязания, конечно, нельзя рассматривать сколько-нибудь серьезно. Претензии эти были чистой фикцией. Гетман не мог ни удержать, ни отдать этих округов. Немцам же до выяснения обстановки на Дону было выгодно под этим предлогом контролировать русскую контрреволюцию на Дону.

Вопрос об ориентации сводился для Дона к факту оккупации трех западных его округов и возможности получать оружие и огнеприпасы от оккупированной австро-германцами Украины. В мае 1918 г. немцы еще побеждали на всех фронтах. В этих условиях борьба Дона с немцами была равносильна прекращению его борьбы с большевиками.

Вопрос об «измене» или «верности» союзникам практически решался фактическим положением дел на Дону. Установление деловых отношений с немцами для Дона было реальной необходимостью. За первые полтора месяца Дон получил с Украины через немцев 11 600 винтовок, 88 пулеметов, 46 орудий, 109 тыс. артиллерийских снарядов и 11,5 млн. ружейных патронов. 35 тыс. артиллерийских снарядов и около 3 млн. ружейных патронов было при этом Доном уступлено Добровольческой армии11. В масштабах того времени это было серьезной поддержкой. Под Медведовской (16 апреля) Добровольческая армия захватила 400 снарядов и 100 тыс. ружейных патронов. «Какое счастье, — пишет генерал Деникин, — по добровольческим масштабам на несколько боев мы обеспечены»12.

Вернувшись из Кубанского похода в Задонье, Добровольческая армия располагала не более чем 750 тыс. — 1 млн. ружейных патронов13. И когда донского атамана упрекали в сношениях с немцами, он справедливо мог ответить: «Да, да, господа... Добровольческая армия чиста и непогрешима. Но ведь это я — донской атаман, своими грязными руками беру немецкие снаряды и патроны, омываю их в волнах Тихого Дона и чистенькими передаю Добровольческой армии. Весь позор этого дела ложится на меня»14.

Союзническая ориентация Добровольческой армии, конечно, не нравилась немцам, и вскоре они «поставили донскому атаману условие, чтобы выдаваемые ему оружие и снаряды не были отправляемы в Добровольческую армию... Донское Войско продолжало, однако, снабжать Добровольческую армию и оружием, и патронами, посылая часть того, что получало, Деникину минуя немцев, через Новочеркасск и далее степью на грузовых автомобилях на ст. Кагальницкую. Немцы знали про это, но закрывали глаза»15.

Помимо оружия и огнеприпасов германская оккупация обеспечивала и весь западный 500-километровый фронт Дона от Азовского моря до границы с Воронежской губернией, и на нем донцы могли не держать ни одного казака.

Как ни печален был самый факт австро-германской оккупации, но отрицать его выгодность для русской контрреволюции с точки зрения вооруженной борьбы с большевиками просто невозможно.

Интересно при этом сравнить нападки на германофильство Дона с оценкой отношений к ним Дона в этот период самих немцев.

Людендорф пишет буквально следующее: «Западнее нижнего течения Волги сидели донские казаки. Их гетман (атаман) генерал Краснов был настроен определенно против большевиков и сражался с советскими войсками. Ему не хватало, однако, оружия и огнеприпасов. Я вступил с ним в сношения, дабы помешать ему примкнуть к Согласию. Положение создавалось крайне запутанное, так как я не имел права чинить препятствий ориентировавшейся на большевиков политике нашего правительства, между тем генерал Краснов своего врага видел в советской власти, а вовсе не в державах Согласия. Все же нам удалось его удержать от всякого открытого перехода на сторону держав Согласия и получить в нем до известной степени союзника. Решись мы на войну с Москвой, и он открыто перешел бы на нашу сторону»16.

До выступления чехов на Волге вопрос ориентации Дона диктовался фактической обстановкой на оккупированном австро-германцами юге России. С выступлением чехов положение осложнилось. Возможность создания нового Восточного фронта не могла не волновать немцев. 10 июля в Новочеркасск к донскому атаману прибыли представители германского командования майоры Генерального штаба фон Стефани, фон Шлейниц и фон Кохенгаузен, предъявившие ему ультиматум, потребовав выяснения политики, которую поведут в случае образования чехословацкого фронта на Волге Дон, Кубань и Юго-Восточный союз. На эти разговоры и намекает в приведенной выше выдержке Людендорф.

Положение донского атамана было нелегким, тем более что немцы требовали ответа в письменной форме.

Это и явилось причиной второго письма генерала Краснова императору Вильгельму (11 июля).

Это второе письмо, написанное от лица Доно-Кавказского союза, сильно разнилось от первого письма. В нем генерал Краснов говорил уже не от лица только Дона, а от лица федерации Дона, Кубани, Астраханского войска с калмыками Ставропольской губернии, а «впоследствии по мере освобождения и Терского войска, а также народов Северного Кавказа».

«Согласие всех этих держав имеется, и вновь образуемое государство в полном согласии с Всевеликим Войском Донским решило не допускать до того, чтобы земли его стали ареной кровавого столкновения, и обязалось держать полный нейтралитет»17. Дальше сущность нейтралитета выражена словами: «Всевеликое Войско Донское обязуется... соблюдать полный нейтралитет в вооруженной мировой борьбе народов и не допускать на свою территорию вражеской германскому народу вооруженной силы, на что дали свое согласие и атаман Астраханского войска князь Тундутов, и кубанское правительство, а по присоединении — остальные части Доно-Кавказского союза».

Вопрос о нейтралитете, по существу дела, был, конечно, вопросом чисто академическим. Между возможным союзным фронтом на Волге и Доном был фронт советский. И чехи, теоретически воюя с немцами, практически воевали с большевиками, с которыми воевали и донцы.

Сами немцы отлично отдавали себе отчет, что согласие Дона было вынужденным и что в нем они получали «союзника лишь до известной степени».

Хуже в этом письме было то, что в нем генерал Краснов говорил от имени несуществовавшей федерации, которая своего согласия на нейтралитет не дала.

11 июля, т. е. в день составления этого письма атаманом Красновым, совещание представителей Дона, астраханского и кубанского казачеств и горцев Северного Кавказа высказалось против предложенного атаманом Красновым проекта Доно-Кавказской федерации. Текст декларации Доно-Кавказского союза никем, кроме полусамозванного представителя калмыков князя Тундутова, подписан не был18.

Еще хуже было то, что в этом письме генерал Краснов просил императора Вильгельма «содействовать присоединению к войску по стратегическим соображениям городов Камышина и Царицына Саратовской губернии и г. Воронежа со ст. Лиски и Поворино и провести границу Донского Войска, как это указано на карте, имевшейся в Зимовой станице (донское посольство, отправленное к германскому императору)»19. Этим донской атаман признавал право за Германией распоряжаться русской территорией, что совершенно не вызывалось обстановкой и, посягая на чисто русские области, противоречило и самой идее казачьего Дона, исторической миссией которого сам же генерал Краснов считал «спасение Москвы от воров и насильников».

Те же резавшие ухо нотки слышались и в заключительных строках письма: «Тесный договор сулит взаимные выгоды, и дружба, спаянная кровью, пролитой на общих полях сражений, воинственных народов германцев и казаков, станет мощной силой для борьбы со всеми(?) нашими врагами»19.

У Дона был в это время один враг — большевики. Все враги Германии совершенно не могли почитаться донским атаманом врагами Дона...

Спор о правильности или неправильности германской ориентации донского атамана в 1918 г., по существу дела, спор совершенно бесплодный. Продолжение Доном вооруженной борьбы с большевиками при создавшейся летом 1918г. обстановке на юге России без договора с немцами было невозможно. Всякое донское правительство, желавшее бороться с большевиками, не могло ссориться с немцами и должно было с ними считаться. Разрыв с немцами был равносилен прекращению вооруженной борьбы с красными. Таким образом, германская ориентация Новочеркасска была такой же неизбежностью, как, например, союзная ориентация Архангельска.

Спорить поэтому можно не о самой ориентации, а лишь о том, какое в нее вкладывалось содержание.

Для обеспечения западной границы Дона и получения от немцев оружия и огнеприпасов из русских запасов Украины немцы требовали лишь доброжелательного нейтралитета по отношению к ним. Выступление чехословаков на Волге вызвало со стороны немцев требование гарантии донского вооруженного нейтралитета по отношению и к чехам. Первое было легко, второе создавало тяжелый идейный конфликт, так как тут немцы требовали от Дона хотя и абстрактной и нереальной, но все же моральной измены союзникам.

Самый факт посылки второго письма императору Вильгельму был вызван германским ультиматумом. Положение Дона заставило его принять этот ультиматум, но и в этом нельзя ни винить, ни оправдывать донского атамана. Это было неизбежностью. Другого выхода у него не было. Немцы все равно настояли бы на своем. Воевать же с немцами при наличии большевиков в тылу было бы, конечно, для Дона полнейшим безумием. Эта линия поведения Дона диктовалась тяжелой необходимостью. Существование Дона и вооруженная борьба с большевиками не допускали другой политики. Независимо от симпатий военная обстановка требовала этого от Дона.

В таком же положении был в это время и румынский король Фердинанд, призвавший к власти германофильский кабинет Маргиломана.

Оставаясь верными идее союза, летом 1918г. можно и должно было для спасения Дона и русской контрреволюции идти на вынужденные уступки Центральным державам. Уступки эти ничего не предрешали и лишь отвечали реальной обстановке.

Второе письмо атамана Краснова, однако, сошло с этого пути. Так писать можно было, лишь делая ставку на победу Германии. Просить у немцев Воронеж можно было, лишь веря в конечную победу Центральных держав и даже в связанное с ней расчленение России. От вынужденных уступок донской атаман переходил к страховке, кстати, еще и не существовавшей в той форме, как она изображалась в письме даже и теоретически, Доно-Кавказской федерации на случай расчленения России немцами. В этом письме вынужденная интересами России германская ориентация сменялась уже переменой ставки с союзников на ставку на наших бывших врагов.

Русская ориентация требовала вынужденных ходом вооруженной борьбы уступок немцам, но она не допускала замены себя германской ориентацией... В азартной игре конца мировой войны русская контрреволюция, и Дон в том числе, не имела права ставить ни на ту ни на другую карту будущего России. Главной политической ошибкой атамана Краснова было то, что он его поставил на карту, и то, что его карта была бита...

Возвращение Добровольческой армии в задонские станицы поставило вопрос о взаимоотношениях ее с Доном.

«Триумвират» со смертью Каледина перестал существовать. Первые же переговоры представителя Добровольческой армии генерал-майора Кислякова с Временным донским правительством указали на резкое расхождение точек зрения Добровольческой армии и Дона.

Г. П. Янов приводит содержание переговоров на заседании Временного донского правительства 10 мая в Новочеркасске. Приводит его и генерал Деникин. Хотя Г. П. Янов пишет, что представителем Добровольческой армии был генерал Лукомский, но это несомненная ошибка, так как генерал Лукомский прибыл вторично на Дон после пленения его большевиками, лишь в сентябре 1918 г., и речь, очевидно, идет о генерале Кислякове, так как и генерал Деникин упоминает о переговорах с Временным донским правительством, т. е. о переговорах до созыва Круга спасения Дона (11 мая). Ниже приводятся обе версии.

Г. П. ЯНОВ (председатель Временного донского правительства)

«Вопрос представителя Добровольческой армии:

— Отношение казаков к Добровольческой армии и будущие взаимоотношения между Доном и Добровольческой армией и отношение к вопросу о верховном командовании над военными силами, оперирующими на территории Донского Войска.

Ответ Временного донского правительства:

— Отношение к Добровольческой армии самое благожелательное. Приход армии на Донскую землю казаки горячо приветствуют и видят в ней кадры будущей Русской армии, с каковой казаки, надо надеяться, совместными силами закончат победоносно борьбу с большевиками. Донское казачество в будущем не может не оказать полного содействия, необходимого как для существования Добровольческой армии, так и для ее организации и развертывания в мощную боевую силу. Что касается верховного командования, то таковое на территории Донского Войска должно принадлежать только войсковому атаману, а до его избрания — походному атаману»20.

ГЕНЕРАЛ ДЕНИКИН «...Кисляков, сделавший некоторые шаги перед Временным донским правительством» доносил: «Правительство и атаман не считают возможным подчинить Донскую армию командующему Добровольческой армии. Мотив такого решения — крайние опасения, что такое подчинение не своему (казачьему) генералу может служить поводом к агитации, которая найдет благоприятную почву среди казаков. Заявили, что приход нашей армии на Дон крайне желателен и что совместные действия с казаками послужат укреплению боевого духа последних. Словом, от подчинения отказываются, «унии» все хотят»21.

Сопоставление этих двух текстов очень характерно. В то время как донской текст говорит лишь о принципе возглавления донцов на донской территории донским атаманом, текст генерала Деникина (слова генерала Кислякова) говорит все время о подчинении донцов Добровольческой армии. Вопрос о подчинении Добровольческой армии донцам донцами не поднимается. Добровольческая же армия сразу ставила этот вопрос. Нахождение Добровольческой армии в это время на донской территории не вызвало никаких покушений донцов на первенство. Точка зрения Временного донского правительства 12 мая была подтверждена и Кругом спасения Дона.

При атамане Краснове борьба между обеими этими точками зрения продолжалась, и надо сказать, что покушений на подчинение Добровольческой армии донцам у них никогда не было. Уния была максимумом донских требований и минимумом добровольческих.

Генерал Краснов соглашался при условии направления Добровольческой армии к Царицыну на «автоматическое подчинение» всех донских войск Царицынского фронта генералу Деникину22. Генерал Деникин говорил о единстве командования и о том, что желательно поступление донских частей в Добровольческую армию23.

Это расхождение на практике привело к тому, что Дон потребовал возвращения всех донцов из Добровольческой армии.

Дон и Добровольческая армия оставались на положении двух даже не союзников, а лишь «попутчиков». Расхождение в ориентациях еще более обостряло взаимоотношения. В конце концов ориентации, вопрос единства командования и взгляды на роль окраин привели к совершенному расхождению генерала Деникина и донского атамана. Трудно сейчас даже поверить, чтобы вожди двух важнейших противобольшевистских группировок, действовавшие и находившиеся на той же территории Донского Войска, могли писать друг про друга — один: «И прав был атаман, когда во главе своих врагов ставил и генерала Деникина»24, а другой: «Что касается меня лично, то, чтобы не терять душевного равновесия и не создавать самому какого-либо повода для осложнений, я с конца июня (середина июля по новому стилю) 1918 г. прекратил совершенно переписку с генералом Красновым»25.

При возвращении из 1-го похода генералом Деникиным в Лежанке (случайно или умышленно, так как Лежанка была единственным пунктом за все время похода Добровольческой армии, лежавшим не в пределах казачьих территорий) была составлена Декларация Добровольческой армии. 6 мая в Егорлыцкой по ознакомлении с ней генерала Алексеева, она была обнародована.

Сущность этой декларации сводилась к следующему: «Добровольческая армия поставила себе целью спасение России путем создания сильной, патриотичной и дисциплинированной армии и беспощадной борьбы с большевиками, опираясь на все государственно мыслящие круги населения.

Будущей формы государственного строя руководители армии (генералы Корнилов, Алексеев) не предрешали, ставя их в зависимость от воли Всероссийского Учредительного собрания, созванного по водворении в стране правового порядка...

Предстоит и в дальнейшем тяжелая борьба. Борьба за целость разоренной, урезанной, униженной России; борьба за гибнущую русскую культуру, за гибнущие несметные народные богатства, за право свободно жить и дышать в стране, где народоправство должно сменить волю черни»26.

По сравнению с воззванием Добровольческой армии от 9 января декларация, сохраняя идею народоправства («хозяин земли русской — ее народ выявит державную волю свою» в воззвании 9 января), уточняла лишь вопрос Учредительного собрания, «созываемого по водворении в стране правового порядка». Правда, что генерал Деникин не говорил в подписанной им декларации об Учредительном собрании от своего имени, а ссылался на не предрешавших будущих форм государственного правления генералов Корнилова и Алексеева. Однако, так как генерал Алексеев 6 мая, т. е. в день обнародования декларации, был при армии, идеи Учредительного собрания и народоправства, следовательно, выражали политику вождей Добровольческой армии и после Кубанского похода.

Настроениям широких кругов офицерства Добровольческой армии, по-видимому, они не отвечали. Генерал Деникин пишет, что через два дня по обнародовании декларации (т. е., значит, 8 мая) «заходит ко мне генерал Марков (командир 1-й бригады Добровольческой армии) и смущенно докладывает: «Среди офицеров вызывает толки упоминание воззвания о «народоправстве» и об «Учредительном собрании»27.

Сомнения в целесообразности подобной постановки вопроса о политическом credo Добровольческой армии были, однако, и у генерала Алексеева, на которого ссылался в декларации генерал Деникин.

В письме к генералу Щербачеву генерал Алексеев писал: «Руководители Добровольческой армии сознают, что нормальным ходом событий Россия должна подойти к восстановлению монархии, конечно, с теми поправками, кои необходимы для облегчения гигантской работы по управлению для одного лица. Как показал продолжительный опыт пережитых событий, никакая другая форма правления не может обеспечить целости, единства, величия государства, объединив в одно целое разные народы, населяющие его территорию. Так думает почти весь офицерский элемент, входящий в состав Добровольческой армии, ревниво следящий за тем, чтобы руководители не уклонялись от этого основного принципа»28.

Взгляды генерала Алексеева были, таким образом, ближе к взглядам генерала Краснова, чем к идее непредрешенства и волеизъявления народа.

Полковник Дроздовский, например, сам состоял в тайной монархической организации29.

Несомненно, что декларация Добровольческой армии не отвечала настроениям русского офицерства.

Дополнением декларации является «Наказ представителям армии», разосланный в середине мая в разные города для общего руководства.

« I. Добровольческая армия борется за спасение России путем 1) создания сильной, дисциплинированной и патриотической армии, 2) беспощадной борьбы с большевизмом, 3) установлением в стране единства государственного и правового порядка.

II. Стремясь к совместной работе со всеми русскими людьми, государственно мыслящими, Добровольческая армия не может принимать партийной окраски.

III. Вопрос о форме государственного строя является последним этапом и станет отражением воли русского народа после освобождения его от рабской неволи и стихийного помешательства.

IV. Никаких сношений ни с немцами, ни с большевиками. Единственное приемлемое положение — уход из пределов России первых и разоружение и сдача вторых...»30

Наказ в отличие от мудрых мыслей, выраженных генералом Алексеевым в письме к генералу Щербачеву, определенно опять ставил вопрос волеизъявления русского народа и подчеркивал унитарную доктрину воссоздания России. «Все русские люди» (курсив генерала Деникина), «установление в стране единства государственного и правового порядка» определенно подчеркивают, что идея Единой Национальной России заменяла и старую идею монархии, и родившиеся в процессе революции автономно-федеративные устремления окраин.

Слишком левая для большинства офицерских кругов, являвшихся основным ядром Добровольческой армии, она была слишком правой для боровшихся с большевиками окраин.

На кого же могла опираться такая программа в стане русской контрреволюции?

Ответ на это дает весь ход нашей Гражданской войны. Ярких политических лозунгов, могущих объединить все контрреволюционные силы (без чего победа была невозможна), Добровольческая армия в 1918 г. не дала.

Добровольческая армия, вернувшись из Кубанского похода в задонские станицы, собиралась с силами, поджидая подхода отряда полковника Дроздовского, задерживавшегося на Дону.

Одновременно с восстанием придонских станиц по низовьям Дона поднялись и остальные округа. Освобождение Новочеркасска и создание центральной власти оформляло это стихийное стремление Дона к освобождению от большевиков.

Вначале это восстание носило неорганизованный характер, да и силы, которыми располагал донской атаман, состояли из отдельных отрядов, сформированных из выставленных станицами полков. Величина и состав и полков, и отдельных отрядов носили совершенно случайный характер. Поэтому и освобождение Дона носило в общем стихийный характер, разрастаясь от южных округов и перекидываясь в северные округа.

Наиболее организованные силы красных в виде остатков 3-й и 5-й советских украинских армий (отряды Ворошилова, Щаденко и Вадима) растянулись сплошной лентой эшелонами по железной дороге от Лихой на Царицын, разъединяя этим северные округа от южных. Поэтому на них и были направлены главные усилия донских ополчений.

С тыла от ст. Лихой их преследовала группа Фицхелаурова, а, стараясь перехватить железнодорожную переправу через Дон, от чирских станиц наступал отряд Мамонтова. Положение красных, стремившихся вывезти в Царицын свои эшелоны, осложнялось тем, что мост через Дон был подорван казаками и его приходилось восстанавливать, отбиваясь от обоих наседавших на них казачьих отрядов.

Этим и объясняется крайне упорное сопротивление отряда Щаденко у ст. Морозовской (примерно на полпути между Лихой и переправой через Дон на железнодорожной линии на Царицын), сломить которое полковнику Фицхелаурову удалось лишь к началу июня. Отряд Щаденко отошел к ст. Суровикино (в 50 км западнее железнодорожной переправы через Дон). Овладеть ею отряду Фицхелаурова удалось, однако, лишь две недели спустя (14 июня).

Починка моста через Дон у ст. Чир затруднялась для красных отсутствием ремонтных поездов, проскочивших еще до взрыва моста в Царицын. Поэтому восстановление переправ шло путем «бучения» Дона. «Несколько тысяч человек таскало камни и бросало их в Дон. Прошло несколько дней, публика ругалась и возмущалась; по их мнению, дело было необычной затеей. Но прошло несколько дней, и Дон начал «бутиться». Далее были возведены быки, и приблизительно в месяц «кустарным» способом мост был восстановлен. Надо при этом сказать, что казаки были осведомлены о нашем положении, но они не допускали мысли, что мост будет восстановлен»31.

Захват Суровикина наконец давал возможность поддержать северные округа, и отряд Фицхелаурова 22 июня вышел на ст. Усть-Медведицкую и этим закрепил восстание Усть-Медведицкого округа. Однако упорство арьергарда Щаденко дало возможность исправить мост, и эшелоны Ворошилова, Вадима и Щаденко под натиском Мамонтова все же в начале июля, переправившись на левый берег Дона, ушли на Царицын.

Всего Ворошилову удалось провезти в Царицын 3 тыс. вагонов, свыше сотни паровозов и много вооружения.

Одновременно с главной операцией по железной дороге Лихая — Царицын шло освобождение и западных округов, и в июле, после изгнания большевиков из северо-западного Хоперского округа, вся территория Дона была очищена от красных.

Отряд Фицхелаурова по железной дороге Поворино — Царицын с северо-запада и отряд Мамонтова по железной дороге Лихая — Царицын с запада с началом июля перешли восточную границу земли Донского Войска и повели наступление на Царицын.

В начале июля, таким образом, восставшими донцами не только была освобождена вся территория Дона, кроме задонских станиц севернее р. Маныча, но и восточные отряды продвигались к Царицыну, а западный отряд полковника Алферова занял ближайший к донской границе г. Богучар в Воронежской губернии. Восстание в два месяца освободило всю территорию Дона, и донцы могли теперь приступить к обеспечению своих границ, окруженных тремя железнодорожными узлами: Царицыном, По-ворином и Лисками.

Освобождение Дона велось не регулярной армией, а типичным народным ополчением. Стоявший во главе Донской армии генерал-майор Денисов (перед войной — капитан Генерального штаба) вначале управлял одновременно 14 отдельными отрядами. Лишь с середины июня эти отдельные ополченские отряды были сведены в 6 групп (две, наступавшие на Царицын, две в Задонье — под Ба-тайском и у Великокняжеской, северо-западная на границе Воронежской губернии и одна в Ростове).

По мере очищения территории Дона от красных казачьи ополчения стали переформировываться в регулярные части. Станичные полки были сведены по несколько в один и образовали номерные пешие полки (2-3 батальонного состава), конные полки были сведены в 6-сотенный состав. Орудия из отдельных отрядов сведены в 4-орудийные пешие и конные батареи.

Следующим шагом было переформирование в бригады и дивизии.

Общая численность войск на фронте непрерывно росла32:

	Бойцов	Орудий	Пулеметов
14 мая 1918г.	17000	21	58
14 июня 1918г.	40000	56	179
14 июля 1918г.	49000	92	272

Призыв 25 возрастных сроков, таким образом, почти утроил численность Донской армии за два месяца с освобождения Новочеркасска, число орудий увеличилось в 9 раз, а число пулеметов возросло в 4,5 раза.

Все же, несмотря на это громадное увеличение и численности, и технической мощи Донской армии, по масштабам мировой войны той же эпохи (июнь — июль 1918 г.) они были совершенно ничтожны. Ведь общее протяжение фронта, кроме прикрытых немцами границ Донской области, превосходило 1 тыс. км, что давало в среднем батальон на 20-25 км фронта. Не менее скудно было и техническое снабжение армии.

На 1 тыс. бойцов приходилось от 1,2 до 1,9 орудий (май — июль) и от 3,4 до 5,5 пулеметов.

Даже в наших, как известно, наиболее слабых по техническому оборудованию дивизиях 1914г. все же приходилось на 1 тыс. штыков 3 орудия и 2 пулемета.

На французском же фронте летом 1918 г., т. е. во время развертывания Донской армии, на 1 тыс. бойцов приходилось не менее 6 орудий и 30 пулеметов.

Таким образом, даже по сравнению с довоенными нашими нормами Донская армия была вдвое слабее по снабжению ее артиллерией и лишь в 2,5 раза превосходила их по числу пулеметов. Последняя цифра, однако, объясняется тем, что пулемет как массовое оружие пехоты родился лишь во время мировой войны. По сравнению с началом войны к ее концу в иностранных армиях их число увеличилось в среднем в 15 и более раз. Поэтому увеличение числа пулеметов в Донской армии по сравнению с 1914 г. лишь в 2,5 раза показывает, что техническое оборудование Донской армии сильно уступало в артиллерии даже довоенным масштабам, а по числу пулеметов мало чем отличалось от армии 1914г., пехотный огонь которой был основан на оружии середины XIX в. — малокалиберной винтовке.

Скудность технического оборудования Донской армии не могла поэтому не отозваться на характере ведения операций, как только из периода стихийного восстания они выходили на поле организованной вооруженной борьбы.

Одновременно с этой армией донским атаманом было приступлено к формированию постоянной («молодой») армии из двух еще не призывавшихся возрастных сроков (19- и 20-летних). Всего в этой постоянной армии формировалось три конных дивизии, две пехотные бригады (пластунская и стрелковая), саперный батальон и технические части. Общая численность ее доходила до 20 тыс.

Всего к июлю Дон выставил армию ополченского типа на фронте в 50 тыс. и обучал в тылу регулярную армию в 20 тыс. Таким образом, общая численность Донской армии летом 1918г. доходила до 70 тыс. бойцов.

100-150 штыков, бывших в распоряжении атамана Каледина в день его смерти, через пять месяцев обратились в армию, равную по численности тому, что выставил Дон во время мировой войны. Германская оккупация Украины, двухмесячное владычество большевиков и двухмесячная борьба за освобождение вернули Дону всю его мощь эпохи внешней войны.

В общем, в зоне германского влияния к концу июня русский контрреволюционный фронт ограничивался северной и восточной границами земли Донского Войска, с расположившимся в задонских станицах резервом в виде Добровольческой армии.

В зоне влияния союзников в то же время основным фронтом были Поволжье и Урал, так как Северный фронт только еще намечался (англичане высадились в Мурманске лишь 26 июня, а в Архангельске — 2 августа).

Выступление чехов вдоль Сибирской железнодорожной магистрали в конце мая преследовало цель пробиться к Владивостоку. Поэтому движение на восток было основным направлением чешских отрядов в течение июня. Соединение Челябинской группы (Войцеховского) с чехами Гайды в Омске (10 июня), однако, еще не решало вопроса о возможности перевозки в Сибирь арьергардной Пензенской группы Чечека.

Двигаясь в Сибирь, Чечек, пробившись через Сызрань, занял почти без сопротивления 8 июня Самару. В этот же день в Самаре власть была захвачена группой эсеров — членов Учредительного собрания, объявивших себя Комитетом Учредительного собрания (сокращенная и быстро привившаяся кличка Комуч). В состав наличной в Самаре группы были никому не ведомые партийные деятели. Один перечень их фамилий лучше всего показывает на их удельный вес в общерусском масштабе: Вольский, Брушвит, Климушкин, Фортунатов, Боголюбов и т. д.

Что собою представляли эти «правопреемники» верховной власти в России, показывают лучше всего дальнейшие шаги их лидера — Вольского.

29 ноября 1918 г., т. е. полгода спустя после провозглашения власти Комуча в Самаре, «учредиловцы собрались на нелегальное (после провозглашения диктатуры адмирала Колчака) собрание, в котором многие, в том числе и Вольский, высказались в том смысле, что ввиду опасности, угрожающей революции справа, со стороны Колчака, следует прекратить борьбу с советской властью. В развитие этого своего решения эта группа учредиловцев вступила в переговоры с советским командованием, которое пропустило ее на территорию Совроссии»33.

Вокруг этой кучки авантюристов создалось «правительство» в виде Совета управляющих ведомствами. Состав совета не менее типичен, чем состав самого Комуча.

За исключением беспартийного капитана Галкина и меньшевика (потом коммуниста) Майского — все, во главе с его председателем Роговским, были эсерами. Капитан Галкин стал военным министром.

Этот 26-летний юноша (выпущен в офицеры за два года до начала войны34) был произведен в полковники и вместе с двумя эсерами Фортунатовым и Боголюбовым (членами Комуча) возглавил Штаб Народной армии, являвшийся «коллективным органом верховного управления всеми вооруженными силами».

Единственной реальной силой в Самаре были стремительно пробившиеся на восток эшелоны чехов под командованием австрийского лейтенанта Чечека. Белые офицерские организации Самары дали лишь две роты, эскадрон и конную батарею. Те элементы, главным образом городского населения Повольжья, которые были готовы к вооруженной борьбе с большевиками, политически стояли неизмеримо правее Комуча и Штаба Народной армии». Однако революционный гипноз 1917г. был так силен, что Народная армия приняла ультрареволюционные начала демократического строительства вооруженных сил и, сняв погоны, почему-то на фуражках надела Георгиевские ленточки (пример моряков Черноморского флота?).

Никакой армии в смысле организованной вооруженной силы в Самаре, конечно, не было. Были батальоны чехов и были отдельные офицерские отряды, более или менее откровенно презиравшие и Комуч, и принятые им принципы строительства армии. На счастье русской контрреволюции в Самаре оказалось несколько молодых энергичных офицеров Генерального штаба. Главными представителями их были полковники Каппель и Махин (обоим было по 35 лет, и они окончили Академию лишь за год до начала мировой войны). На них и легла тяжесть борьбы с большевиками, и их усилиями Самара обратилась в первый контрреволюционный очаг Поволжского фронта.

Весь июнь протек в набегах отдельных больших отрядов полковника Каппеля совместно с Волжской речной флотилией. Результатом их действий было установление фронта по Волге от Новодевичьего (у Жигулевских гор на правом берегу Волги на полпути между Сенгилеем и Ставропольем) до Хвылынска общим протяжением по течению Волги до 300 км.

Тыла у Самарского фронта, в общем, не было, так как эшелоны пробившихся на восток чехов (Чечека) шли по железной дороге на Уфу, оставляя открытой вторую подводившую к Самаре с востока железнодорожную магистраль от Оренбурга через Бузулук. Таким образом, избранная центром контрреволюционного движения Самара оказалась в кольце выбитых из нее чехами советских отрядов.

Вторым очагом сопротивления в Поволжье было уральское казачество. Разогнав Совет рабочих, киргизских и крестьянских депутатов в Уральске 29 марта 1918 г., уральское казачество взамен него создало войсковое правительство (как это ни странно, с сильной эсеровской прослойкой и без атамана). В мае красные от Саратова повели наступление на Уральск, но к середине месяца они были отброшены назад на Саратов, и к июню уральское казачество самостоятельно, без посторонней помощи, держало 100-километровый фронт на Саратовском направлении в 150 км от Волги, по линии Ершово — Новоузенск. Саратовский фронт прикрывал западную границу Уральского войска, перехватывая железные дороги, связывавшие столицу войска Уральск с Поволжьем. Отдельные отряды уральских казаков прикрывали область и с севера в направлении на Бузулук.

Между Самарской группой Народной армии и фронтами уральских ополчений был, однако, разрыв в шесть переходов. Все же упорство сопротивления уральских казаков в связи с наличием у них базы в виде станиц по р. Уралу давало уральскому казачьему фронту ту устойчивость, которой не хватало Самарскому очагу, и придавало ему значение базы Поволжского фронта35.

Основной очаг сопротивления большевизму на востоке — оренбургское казачество к этому времени не существовало в виде организованного целого. Отряды атамана Дутова по вытеснении их красными в конце января из Оренбурга отошли в Уральские горы к верховьям р. Урала в северные станицы. К маю, однако, красные выбили их и оттуда, и атаман Дутов был вынужден уйти в Тургай-ские степи. Правда, что отдельные отряды казаков-повстанцев подходили к Оренбургу и даже 9 мая овладели его предместьем «Форштадтом», но к концу мая красные окончательно ликвидировали угрозу обложения Оренбурга казаками36.

Основой восточного противосоветского фронта весной 1918г. были чехи. Первой же задачей чехов было прочное владение Сибирской магистралью. В июле поэтому их главные усилия и были направлены на овладение Уфой для соединения Самарской группы Чечека с Челябинской — Войцеховского.

Лишь после захвата Уфы и обеспечения таким образом владения Сибирской магистралью чехи под влиянием союзников поворачивали на Екатеринбург и на Волгу для создания Урало-Поволжского фронта. Несомненно, что на действия чехов большое влияние оказывалось находившимся при них французским военным представителем майором Гине.

29 июня в омских газетах появилась речь, произнесенная им в Челябинске, откровенно говорившая о полном разрыве с большевиками и о создании Восточного фронта. Между прочим, официальные представители союзников у большевиков эту статью опровергали37.

Движение Войцеховского от Челябинска и Чечека от Самары зажимало в клещи советскую группу Блохина, оборонявшую Уфу. 5 июля Чечек овладел Уфой, а 8 июля обе группы соединились на полпути между Челябинском и Уфой — в Златоустье. Красные из Уфы отошли вверх по р. Белой на Каму.

Овладев всей Сибирской магистралью, чехи Чечека и Войцеховского были повернуты союзниками назад на Самару и от Челябинска на Екатеринбург, а находившиеся в Сибири их эшелоны — по северной ветви Сибирской магистрали от Омска через Тюмень на Екатеринбург.

Обеспечение чехами тыла Самарской группы позволило проведение Народной армией мобилизации. После долгих колебаний 30 июня было решено остановиться на мобилизации двух младших призывов (родившихся в 1897 и 1898 гг., т. е. 20- и 21-летний). На этом решении штаб Народной армии остановился потому, что «призыв самых молодых сроков давал хотя и совершенно неподготовленных, но зато менее испорченных. До известной степени на это повлияло и заявление уральских представителей о том, что у них лучшие части из молодых казаков»38.

Овладение чехами железной дорогой между Самарой и Челябинском сразу оживило и действия оренбургских казаков атамана Дутова. Оренбургская группа красных этим сразу отбрасывалась от своей базы по Каме, и атаман Дутов в конце июня, выйдя из Тургайских степей с отрядом в 500 бойцов при 5 пулеметах, с налета захватывает 3 июля Оренбург.

Овладев столицей земли Оренбургского казачьего войска, Дутов разогнал советские оренбургские отряды, которые отошли по трем направлениям — на Актюбинск, Орск и Белореченский завод. Дутов же, прочно утвердившись в Оренбурге, вошел в связь с Самарой и двинул свои отряды к Орску и Верхнеуральску для очищения оренбургских казачьих земель от большевиков.

В общем, к началу июля очищение чехами железной дороги Самара — Челябинск связало все три очага борьбы — Самару, Оренбург и Урал и дало возможность создания фронта по Волге и на Екатеринбургском направлении, т. е. перехватывая обе ведущие из Сибири железнодорожные магистрали (Омск — Самара — Москва и Омск — Екатеринбург— Петроград).

Центр тяжести борьбы этим переносился с казачьих фронтов по р. Уралу на железнодорожные выходы из Сибири, и первой задачей становится захват запиравшего северный выход с Урала Екатеринбурга.

В Сибири 26 января большевиками была разогнана собравшаяся в Томске Сибирская областная дума (состоявшая почти целиком из эсеров). В день разгона ее большевиками на конспиративной квартире из ее состава путем самоизбрания выделилось Сибирское правительство, возглавленное неким эсером Дербером. Вновь избранное правительство, однако, должно было сейчас же разойтись, и большая часть его членов бежала на Дальний Восток.

Занятие чехами Гайды 31 мая Томска, а 7 июня Омска дало возможность образоваться в этом последнем временному сибирскому правительству, так называемому Западно-Сибирскому комиссариату из уполномоченных сибирского правительства (на самом деле это были только что прибывшие из Петрограда члены разогнанного большевиками Учредительного собрания). При комиссариате стало формироваться Деловое управление. Управляющим военным отделом и командующим Сибирской армией стал энергично работавший еще до свержения большевиков в Сибири как объединитель тайных офицерских организаций молодой артиллерийский подполковник Гришин (псевдоним «Алмазов»), бывший эсер.

Сибирская армия в июне состояла из добровольцев и сибирских казаков. В отличие от Народной армии на Волге она носила не Георгиевские ленты на околышках фуражек, а бело-зеленые сибирские кокарды (от введенного в Сибири бело-зеленого, «изображавшего снега и леса», сибирского флага).

Ультрадемократические принципы строительства Народной армии не существовали в армии Сибирской. Гришин, выступая в Сибирской областной думе, заявлял, что армия должна быть «создана и будет создана по типу, диктуемому во все времена, во всех странах непреложными выводами военной науки, на основах строгой военной дисциплины, без каких бы то ни было комитетов, съездов, митингований и без ограничений прав начальствующих лиц»39.

Однако Гришин, подобно Комучу, и в Сибирской армии погон все-таки не восстановил. Если вспомнить то значение, которое не могло не придаваться офицерством, полгода спустя после насильственного снятия погон большевиками, их ношению, нельзя не признать, что если Гришин был «правее» Сибирского правительства, то возглавляемая им армия была, несомненно, «правее» своего командующего, и в этом лежал зародыш будущих его конфликтов с ней.

Удаленная на 1500 км от боевого фронта по Волге и на 800 км от Екатеринбурга, Сибирская армия формировалась не спеша. «Гришин-Алмазов не считал возможным приступить к мобилизации до того, как будут подготовлены казармы, обмундирование, снаряжение, унтер-офицерский состав, подробный план набора, распределение контингента»40.

Тяжесть борьбы на фронте, таким образом, ложилась исключительно на чехов и на Народную армию в Поволжье.

Сибирская власть тем временем правила. Уже через месяц (30 июня) Западно-Сибирский комиссариат был безболезненно смещен сибирским правительством в составе пяти министров из самоизбравшего себя еще в январе в Томске правительства Сибири. Эти пять министров во главе с Вологодским все вышли из недр Сибирской думы и все в 1917 г. носили тот или иной социалистический ярлык. Но это были по сравнению с Западно-Сибирским комиссариатом социалисты поправевшие и о своем мимолетном социализме позабывшие. В то время как комиссариат сохранял рабочие «совдепы» как профессиональные организации, денационализацию национализированных большевиками предприятий допускал лишь в отношении предприятий, лишенных общественного значения, и оставлял неприкосновенными земельные комитеты, новое Сибирское правительство стало определенно на путь ликвидации следов советской власти. Все советские декреты были объявлены незаконными, а все существующие Советы депутатов было постановлено закрыть. Грамотой предыдущей Сибирской областной думы (социалистической, без «цензовых элементов») сибирскому правительству была передана вся полнота государственной власти, и правительство вступило в верховное управление Сибирью, объявленной «нераздельной частью великой всероссийской демократической республики»41.

11 июля была декларирована и «независимость» Сибири, мотивированная, впрочем, тем, что Российское государство, как таковое, не существует, ибо значительная часть территории России находится в фактическом обладании Центральных держав, а другая захвачена узурпаторами народоправства, большевиками42. При этом сибирское правительство объявляло, однако, «что не считает Сибирь навсегда оторвавшейся от тех территорий, которые в совокупности составляют державу Российскую и что все его усилия должны быть направлены к воссозданию российской государственности». Наконец, не порывая с теоретической преемственностью от социалистической областной Сибирской думы, правительство оставило временно открытым вопрос о ее созыве. Таким образом, новая сибирская власть из бывших социалистов, принявшая власть по преемству от социалистической думы, была на самом деле совершенно не социалистической и откровенно противосоветской. В то же время в ней, несомненно, были сильны и здоровые областнические тенденции. Лозунг «через автономную Сибирь к возрождению России» верно отражал настроения новой сибирской власти.

В общем, из двух политических центров — Самары и Омска — первый, претендуя на власть во всероссийском масштабе, продолжал жить революционными мечтами 1917 г., второй определенно становился на трезвый путь реальной обстановки 1918 г. Конфликт между ними был неизбежен, но географическое их положение давало все преимущества Омску. Самара вела вооруженную борьбу на Волге, Омск мог спокойно в 1500 км в тылу фронта не спеша готовиться к борьбе. Единственным резервом Самары был Омск, и чем хуже шли бы дела на Волге, тем Самара должна была становиться уступчивее.

Не меньшим преимуществом Омска было и то, что его политическое лицо все же ближе подходило к политическим идеалам офицерства, которое являлось движущей силой вооруженной борьбы.

Оба центра, и Самара, и Омск, в эту эпоху были, однако, глубоко провинциальными, и в общероссийском масштабе все эти Вольские, Брушвиты, Патушинские и Кручковские были, конечно, звездами самой последней величины, даже и на маловзыскательном политическом горизонте 1918 г.

За Байкалом начинался Дальний Восток, по которому пробивались к Тихому океану головные чешские эшелоны русского генерала Дитерихса. Занятие чехами Владивостока (29 июня) и последовавшая за ним союзная интервенция создали на Дальнем Востоке совершенно отличную и от Сибири, и от Приуралья политическую обстановку.

В Харбине (9 июля) создалось деловое правительство временного правителя генерала Хорвата (многолетнего управляющего Китайской Восточной железной дорогой). Военным министром этого правительства был, между прочим, командированный генералом Алексеевым с юга еще весной генерал Флуг.

Во Владивостоке обосновалось Временное правительство автономной Сибири (бежавшее в январе из Томска правительство Дербера, во главе которого с 21 июля вместо Дербера стоял некий левый земец Лавров).

Наконец, наряду с ним во Владивостоке создалась и местная эсеровская власть в лице «областного земства» во главе с эсером Медведевым, которое «искало путей соглашения с большевиками и не желало порывать с органом революционной власти — Советами»43.

В Забайкалье обосновался атаман Семенов (бывший есаул Забайкальского казачьего войска, еще при Керенском в 1917 г. взявшийся навербовать из монгол и бурят кавалерийский полк). Поддерживая монгольских сепаратистов во внешней Монголии и будучи полумонголом (мать Семенова — бурятка, и он свободно владел монгольским и бурятским наречиями), он был сразу же поддержан японцами и по мере развития союзной интервенции постепенно при поддержке оккупировавших Дальний Восток трех дивизий японцев стал фактически самостоятельным правителем Забайкалья.

Взаимоотношения всех этих правительств с новой сибирской властью были самые неопределенные. Правительства Хорвата и Семенова принципиально не возражали против нее, и с ними ей оставалось лишь договориться. Эсеры всех оттенков (Дербер — Лавров — Медведев) были определенно ему враждебны, сами претендуя на общесибирскую власть.

Фактической властью в Приморье после отчуждения Китайской Восточной железной дороги и в Забайкалье были в это время союзные оккупанты, и вся территория к востоку от Байкала, по существу дела, играла роль Закавказья в вооруженной борьбе на Кавказе, т. е. никакого участия в вооруженной борьбе с большевиками в общероссийском масштабе не принимала.

Октябрьский переворот и мирные переговоры в Бресте окончательно развалили старую русскую армию. Из всего ее многомиллионного состава на службе у большевиков оставалось вряд ли больше 30 тыс. (главным образом латышских частей, матросов, броневых частей и за-амурцев). Война с Доном и Украиной в конце 1917 г. потребовала, однако, организации армии, и 20 декабря была создана Всероссийская коллегия по организации и формированию Красной армии в составе Подвойского, Мехоношина и Крыленко. Датой начала организации Красной армии правильнее всего считать 23 февраля 1918 г. — день распубликования декрета Всероссийского Центрального исполнительного комитета о создании Красной армии на добровольческих началах.

Декрет этот (подписанный Лениным еще 15 января) полностью стоял еще на почве наивной уверенности в близости мировой революции: «С переходом власти к трудящимся и эксплуатируемым классом, — гласил он, — возникла необходимость создания новой армии, которая явится оплотом советской власти в настоящем, фундаментом для замены постоянной армии всенародным вооружением в ближайшем будущем и послужит поддержкой для грядущих социальных революций в Европе».

Однако действительность быстро рассеяла мечты о «социальной революции в Европе», и центр тяжести перенесся на защиту самой, очень еще непрочной, советской власти. Отбросив революционную фразеологию, советской власти пришлось приняться за дело.

Формирование Красной армии пошло при этом одновременно по двум совершенно различным путям. Основой ее организации явились стихийные формирования на окраинах, вызванные текущими потребностями боевой обстановки. Параллельно с этим центр пытался взять в свои руки организацию этих формирований путем создания центральных органов, проведения мобилизаций и призывов и упорядочения снабжения. Поэтому весь 1918 г. прошел под знаком столкновений этих двух течений в строительстве Красной армии. Регулярство, проводимое из центра, боролось со стихией мест. При этом на начальной стадии формирования Красной армии стихийное начало местных формирований было по большей части более жизненным и требовало вмешательства центра лишь при перерождении его в анархию. Деятельность же центра, полностью развернувшаяся в 1919 г., в 1918 г. сводилась по большей части лишь к роли тормоза анархических устремлений окраин и только оформления и упорядочения часто безалаберных достижений окраин. Во всяком случае сочетание обоих этих начал в обстановке 1918 г. было выгодным. Движущей силой были окраинные формирования, регулятором и питающей базой — располагавший всеми ресурсами страны центр.

Общий ход официальной истории Красной армии в 1918г. отмечается следующими этапами.

После Брестского мира Ставка была заменена Высшим военным советом (4 марта) во главе с бывшим генералом Бонч-Бруевичем, которого с 18 марта сменил Троцкий.

Просуществовав полгода, 2 сентября Высший военный совет был реорганизован в Революционный военный совет, являющийся и по сю пору высшим органом управления всеми вооруженными силами советских республик.

Параллельно с этим высший распорядительно-административный орган в виде Всероссийской коллегии с 8 мая был переформирован во Всероссийский главный штаб.

Органы местного военного управления были организованы декретом 8 февраля, создавшим органы регистрации, комплектования и формирования — в виде губернских, уездных и волостных военных комиссариатов.

Лишь создание сети этих комиссариатов позволило думать о проведении призывов и замене принципа добровольчества принципом принудительной и всеобщей воинской повинности. Однако ошибочно было бы думать, что создание военного аппарата и было причиной перехода от стихийных советских формирований начала 1918 г. на путь организованного строительства армии. Аппарат являлся лишь той формой, в которую должны были выливаться массовые формирования тогда, когда к этим формированиям советская власть смогла бы приступить. Переход же на регулярную армию весной 1918 г. был для советской власти невозможен не из-за отсутствия аппарата, а по совершенно другой, гораздо более глубокой причине.

Возможность проведения всеобщей воинской повинности находилась в прямой зависимости от отношения к ней русского крестьянства. И советские авторы единодушны в своей оценке о невозможности массового привлечения крестьян до лета 1918г.

«Крестьянство, — пишет, например, один из советских военных писателей Н. Мовчин, — не могло быть привлечено (на военную службу) в обязательном порядке в начале 1918 г., ибо Брестский мир был продиктован стихийным стремлением крестьянства к миру и земле. До тех пор пока основные крестьянские массы не получили хотя бы небольшой мирной передышки, не приняли участи в разделе земли, не могло быть и речи об их привлечении (курсив наш. — А. 3.). Соответствующий момент начал приближаться только с весны и лета 1918 г. — до этого же момента обязательная военная служба могла рассчитывать лишь на оставшиеся нетронутыми широкие слои рабочих классов и на наиболее активную часть беднейшего крестьянства»44.

Поэтому следующим шагом был декрет 22 апреля о введении всеобщего обязательного обучения. Однако проведение принципа принудительного набора относится лишь к началу лета 1918 г. (29 мая). Необходимость призыва диктовалась к этому времени обстановкой на фронтах и невозможностью из добровольцев создать должной величины армию. Действительно, в мае 1918г. Красная армия насчитывала лишь 306 тыс.

Тем не менее фактически проводиться в жизнь принцип принудительного набора начал лишь в июне, и то с очень большими ограничениями. 12 июня были призваны родившиеся в 1893-1897 гг. (т. е. 21-25-летние), и то только в 51-м прифронтовом уезде Поволжья, Урала и. Западной Сибири. Этот призыв дал только 42 тыс. Затем последовали призывы только рабочих двух самых младших возрастов (21- и 22-летние) в Москве (17 июня) и в Петербурге (29 июня). В общем, принцип всеобщей воинской повинности проводился в жизнь до осени 1918 г. чрезвычайно осторожно, и к сентябрю численность Красной армии все еще не превышала 550 тыс.

Лето 1918г. является любопытным примером полной аналогии организации призывов на белом и красном фронтах. Действительно, и там и здесь мы видим самые осторожные принудительные призывы лишь самых младших сроков службы. Ядром же и белых, и красных армий являются добровольцы. Поголовные мобилизации могли проводить только казаки, и в этом было крупное преимущество белых фронтов до осени 1918г.

Наряду с организацией военного управления и комплектования армий перед советской властью встал вопрос и о комплектовании Красной армии командным составом.

Введенное большевиками выборное начало, годное для развала старой армии и первых неорганизованных боев на переломе 1917-1918 гг., конечно, не могло быть сохранено при строительстве настоящей армии, и 29 апреля «Правилами о новом порядке замещения военных должностей в Красной армии» выборность командного состава была практически отменена и заменена «продвижением наиболее способных командиров на высшие должности в аттестационном порядке». Этим, однако, вопрос о командных кадрах решен еще не был. Отсутствовали самые кадры. Привлечение старого офицерства внушало опасения, новых командных кадров большевики в 1918г. сами создать не могли.

Параллельно с организационной работой центра шла и стихийная работа по формированию армий на местах. Первые попытки в виде наспех сформированных против Дона и Украины отрядов (Сиверса, Саблина, Ворошилова, Муравьева, советских украинских армий, Северо-Кавказских и приуральских формирований) требовали по мере расширения фронтов Гражданской войны их реорганизации и упорядочения. Главным для этого толчком послужило австро-германское наступление весной 1918г. На всем фронте оккупации к апрелю уже создалась так называемая пограничная завеса из трех участков: северного, протяжением в 360 км (от Финского залива до железной дороги Москва — Рига), западного, протяжением в 900 км (к югу до железной дороги Москва — Харьков исключительно) и юго-восточного, протяжением в 300 км (на Воронежском направлении и против Дона).

Завеса эта, неся кордонную службу против немцев, дала возможность большевикам вобрать в себя большое количество старого офицерства, которое, в то время еще не приемля Гражданской войны, охотно поступало на службу в завесу «для борьбы с немцами». Одновременно с этим завесы явились центрами формирований для фронтов Гражданской войны и, главное, сохранили для будущих формирований огромное имущество старой армии, не захваченное немцами, оставшееся после ее демобилизации без всякого надзора и без наличия завесы, несомненно, расхищенного бы населением.

Создавая для Красной армии резерв офицеров, для которых завесы послужили переходной ступенью для их будущего участия и на фронтах Гражданской войны, и сохранив громадные запасы снабжения, за счет которых Красная армия в значительной степени и питалась во время Гражданской войны, завесы явились одним из наиболее существенных элементов формирования советской вооруженной силы. В этом была обратная сторона медали австро-германской оккупации 1918 г. Не доведенное до конца австро-германское наступление в феврале, лишив большевиков 18 губерний, в то же время вызвало к жизни их сопротивление и дало мощный толчок к формированию Красной армии.

На боевых фронтах Гражданской войны формирования до лета 1918г. носили совершенно стихийных характер. В состав их входили отряды самого разнообразного состава и самого причудливого происхождения. Например, на Восточном фронте 1 июня на позициях западнее Челябинска было 13 отдельных отрядов, общая численность которых не превышала 1105 штыков, 22 сабель и 9 пулеметов45. В состав 5-й советской армии в августе входило 47 единиц, непосредственно управляющихся штабом армии, несмотря на наличие 40 штабов. При этом общая численность армии составляла 8425 штыков, 540 сабель и 43 орудия46. В конце мая 1918 г. на Донском фронте действовали следующие независимые друг от друга отряды: Селиванова, Миронова (казачий), Ворошилова, Вадима, Щаденко, Тулакова, Штейгера, Круглова, Скибы, Иванова, Шевкоплясова, Буденного, Никифорова, Сердина, Ковалева, Ситникова, Зычина, Автономова и Калнина47. Фронт, на котором действовали эти 19 отрядов, — от Урюпинской через Царицын и Великокняжескую до Батайска — составлял около 800 км. Были отряды и из военнопленных мировой войны. Эти последние формирования «особенно удачно развернулись в приволжских уездах, на Украине и в Сибири»48.

Все эти отряды, отрядики, банды и отдельные кучки с лета 1918 г. постепенно переформировывались, часто не без трений, доходивших до расстрелов непокорных «главховерхов» и «батек», в более организованные соединения. Любопытно, однако, что боевой опыт фронтов гораздо вернее подметил потребности Гражданской войны, чем теоретические измышления советского военного центра.

Например, на Царицынском фронте были введены 3-бригадные дивизии (из двух пехотных и одной кавалерийской 2-полкового состава бригад). Численность полков, бригад и дивизий при этом была очень близка к нормам, принятым в Добровольческой армии, т. е. полк был, по существу дела, батальоном, бригада — полком, а дивизия — бригадой.

В то же время в Москве, в недрах центрального управления Красной армией, был разработан пресловутый штат № 220 (утвержденный в ноябре 1918 г.), легший в основу регулярных советских формирований.

Этот штат исходил из не понятой его творцами немецкой «троечной» системы, т. е. 3-батальонного полка, 3-пол-ковой бригады и 3-бригадной дивизии. 27 батальонам такой дивизии намечалась придача 15 батарей (9 легких, 3 гаубичных и 3 тяжелых), что при 4-орудийных батареях давало около двух орудий на батальон, т. е. вдвое меньше, чем даже в наших довоенных дивизиях. Громоздкость подобных соединений (43 тыс. солдат и 12 тыс. лошадей) делало их, конечно, совершенно непригодными для маневренной Гражданской войны. Опыт мировой войны, повсеместно приведший к легким 9-батальонным дивизиям, обильно снабженным артиллерией, также в корне противоречил этому штату. Советские источники считают, что в основу его был положен штат наших сибирских стрелковых корпусов. Только недоумие и переваренный опыт германских троечных формирований мог привести к такому организованному абсурду, как этот штат № 220. И можно прямо сказать, что организационная работа советского военного центра в 1918 г. во многом показала такое убожество, что приходится считать, что стихийные формирования на местах были неизмеримо выше измышлений Москвы.

Впрочем, на местах с ними мало, если и не совсем не считались. Штат же никогда в жизнь проведен не был, и лишь сохранилась его громоздкая организационная форма в виде 9 полковых дивизий, по своему составу совершенно не отвечающих замыслам его изобретателей.

Гораздо более существенной была работа центра по привлечению командных кадров из состава старого офицерства. Идея борьбы с внешним врагом, проводившаяся созданием завес, сыграла в этом решающую роль. Уже в июне привлечение офицеров в ряды Красной армии стало носить организованный характер. Для парирования же возможности саботажа ее с их стороны еще 21 марта был создан институт военных комиссаров. Задание этого института было сформулировано в таких трескучих фразах наркомвоеном Троцким:

«Политический контроль над всей организацией и жизнью армии поручается военным комиссарам. Пост военного комиссара есть один из самых ответственных и почетных в Советской Республике. Комиссар охраняет теснейшую внутреннюю связь между армией и советским режимом в целом. Комиссар воплощает начало революционного долга и несокрушимость дисциплины. Комиссар скрепляет все важные приказы. Всей силой своего авторитета и своей власти комиссар обеспечивает немедленное и безусловное выполнение оперативных и боевых распоряжений военного руководителя, (т. е. командующего)»49.

6 апреля новый приказ Троцкого окончательно оформляет двоевластие в командовании, поставив во главе каждой войсковой части дуумвиров: командующего — комиссара. «Военный комиссар, — гласил этот приказ, — есть непосредственный политический орган советской власти при армии... Военный комиссар блюдет за тем, чтобы армия не обособлялась от всего советского строя и чтобы отдельные военные учреждения не становились очагами заговора... Комиссар участвует во всей деятельности военного руководителя. Но руководство в специальной военной области принадлежит не комиссару, а работающему с ним рука об руку военному специалисту... Обязанность блюсти за точным исполнением приказов ложится на комиссара, в распоряжение которого для этой цели предоставляются авторитет и все средства советской власти»50. Создание политического контроля над командным составом в лице института военных комиссаров позволило советской власти довольно широко использовать специалистов в виде офицерского состава старой армии. Несмотря на советский нажим, проведение этого в жизнь оказалось, однако, далеко не столь простым, как это вначале представлялось советским руководителям Красной армии. За весь 1918г. большевикам в состав Красной армии всеми правдами и неправдами удалось привлечь лишь 22 315 офицеров.

Что же представляла собой эта цифра?

Всего к концу войны на пяти фронтах нашей действующей армии (Северный, Западный, Юго-Западный, Румынский и Кавказский) состояло 136,6 тыс. офицеров51.

Но к этим 136,6 тыс. нужно прибавить еще пленных, раненых, находившихся на излечении в госпиталях и офицеров, состоявших в запасных частях и военно-административном аппарате внутри страны. Каково же было их число?

Общее число наших военнопленных офицеров на август 1918 г. составляло 13 тыс.52

Затем за всю войну общее число офицеров, раненных, контуженных и отравленных газами, составляло 40,5 тыс.53

Наконец, в то время как в действующей армии на 1 мая 1917 г. приходилось 136,6 тыс. офицеров на 6,56 млн. солдат, или примерно по 1 офицеру на 50 солдат, во внутренних округах (на 1 февраля 1917 г.) числил ось еще 1,84 млн. людей. Допуская даже явно неправдоподобное при громоздкости нашего тыла соотношение числа офицеров и солдат в тылу тем же, что и на фронте, т. е. по 1 офицеру на 50 солдат, мы получим еще по крайней мере 37 тыс. офицеров.

Итак, общее число офицеров нашей армии к началу Гражданской войны, по самым скромным подсчетам, составляло не менее 200 тыс.

Цифра эта является, несомненно, преуменьшенной. Вероятно, что она ближе к 250 тыс., так как, например, списочный (не наличный) состав офицеров на 1 мая 1917г. в действующей армии дает цифру в 202,2 тыс.54 офицеров, к которой нужно прибавить еще офицеров тыловых учреждений внутри страны.

Значит, за весь 1918г. большевикам удалось привлечь на службу в Красную армию лишь около 10% офицерского состава нашей старой армии.

Девять десятых нашего офицерства в 1918 г. было не в Красной армии...

В дальнейшем мобилизации и призывы за все время нашей Гражданской войны до 15 августа 1920 г. дали в ряды Красной армии всего лишь 48 409 бывших офицеров. Иными словами, за всю нашу Гражданскую войну через ряды Красной армии прошло не более четверти общего числа офицеров старой Российской армии. Три четвертых нашего офицерства в Красной армии не служило!

Пополнение собственными советскими усилиями дало за 1918 г. лишь 1753 красных командира (офицера), т. е. число командиров, выпущенных из советских военных школ, не говоря уже об их качестве, было в восемь раз меньше, чем дали призывы старых офицеров. К концу войны это соотношение резко изменилось, и число красных командиров, дойдя до 40 тыс., лишь немногим уступало числу старых офицеров, но в 1918 г. основой командного состава Красной армии являлись все-таки офицеры старой армии.

Наряду с бывшими офицерами в еще большей степени основой кадров Красной армии в 1918 г. являлись унтер-офицеры нашей старой армии. Действительно, при общем количестве призванных в Красную армию за 1918 г. в 752 тыс. наряду с 22 тыс. бывших офицеров было призвано и 130 тыс. унтер-офицеров55. Иначе говоря, если на 1 офицера в Красной армии 1918 г. приходилось около 30 красноармейцев, на каждые 4-5 красноармейцев приходился 1 унтер-офицер старой армии. Они-то и послужили остовом Красной армии.

Широкое распространение получило мнение и о массовом переходе на сторону большевиков и офицеров нашего Генерального штаба. Мнение это, однако, мало отвечает фактическому положению дел. Несомненно, что часть нашего Генерального штаба приняла участие в строительстве Красной армии и этим оказало большевикам большую услугу. Однако от этого до массового перехода на сторону красных еще далеко. Цифры говорят другое.

Действительно, для суждения об этом существует прежде всего последний довоенный официальный список офицеров Генерального штаба Российской армии56.

Всего в этом списке числится офицеров Генерального штаба:

424 генерала,

546 штаб-офицера,

241 обер-офицера

и 185 причисленных к Генеральному штабу обер-офицеров (кончая выпуском 1913г. из академий).

За время войны, до октябрьского переворота, состав нашего Генерального штаба пополнился тремя выпусками из академии (выпуски 1914,1915,1916 гг.). В среднем в составе ежегодного выпуска числилось 65 офицеров, причислявшихся к Генеральному штабу.

Однако последние три выпуска после 1913 г. (1914, 1915и1916гг.) были более многочисленными, так как почти весь состав этих выпусков в течение войны был причислен к Генеральному штабу и впоследствии в него переведен. Поэтому правильнее считать, что эти три выпуска дали не 3 х 65 = 195, а не менее 250-300 офицеров Генерального штаба.

Таким образом, ко времени начала формирования Красной армии наш Генеральный штаб теоретически должен был бы достигать цифры 1396 + 250 - 300 = 1646 -- 1696 офицеров.

Несомненно, однако, что фактическое число офицеров нашего Генерального штаба к 1918 г. не достигало этой цифры. За три года войны были потери убитыми, была и естественная убыль за смертью.

Наконец, за время революции гибель целого ряда высших военных начальников от рук большевиков не могла не дать довольно значительной убыли среди офицеров Генерального штаба, преимущественно замещавших высшие должности в армии.

Гораздо ближе к действительности будет поэтому исходной данной для наших расчетов принять цифру 1913 г., полагая, что прирост от трех выпусков (1914, 1915 и 1916 гг.) лишь покрыл потери за четыре года войны революции и естественную убыль за смертью.

Итак, исходя из вряд ли все же преувеличенной, а скорее всего, даже, пожалуй, преуменьшенной цифры в 1396 офицеров Генерального штаба к началу формирования Красной армии в 1918г., мы можем, располагая официальными советскими документами, определить, каков же был процент офицеров нашего Генерального штаба, перешедших к красным и принявших участие в организации Красной армии.

Для суждения о том, кто из офицеров Генерального штаба служил в Красной армии во время Гражданской войны, мы располагаем «Списком Генерального штаба», составленным, по сведениям, к 15 мая 1920 г. (издание Организационного отдела Всероссийского главного штаба от 24 мая 1920 г.). Дата составления этого списка к концу нашей Гражданской войны обеспечивает его полноту.

Каковы же данные этого списка?

Всего в этом списке числится лишь 283 офицера Генерального штаба (по выпуску 1916 г. включительно).

Итак, из числа 1396 офицеров нашего Генерального штаба в Красной армии во время Гражданской войны служило лишь 283 офицера, или 20,3% общего состава нашего Генерального штаба. Таким образом, 80% офицеров нашего Генерального штаба было не у большевиков, а против большевиков.

При желании, однако, проверив и этот список Всероссийского главного штаба, можно найти и дальнейшие подтверждения приведенной выше цифры офицеров Генерального штаба, состоявших на службе в Красной армии. Действительно, помимо списка Всероссийского главного штаба от 15 мая 1920 г. в Красной армии существует и подобие нашего старого официального списка офицеров Генерального штаба57.

В этом позднейшем списке офицеров Генерального штаба всех выпусков до октябрьского переворота, т. е. кончая выпуском 1916 г., числится еще меньше — всего лишь 265 вместо 583 по списку 1920 г.

Поименная проверка каждого в отдельности всех занесенных в оба эти списка офицеров Генерального штаба, однако, приводит к следующим выводам.

Эта цифра 265 отражает как убыль старых, так и прибыль новых офицеров Генерального штаба.

Из общего числа числившихся на 15 мая 1920 г. 283 старых офицеров Генерального штаба к 1923 г. ушло из Красной армии 75, вновь же в нее поступило 57.

Исходя из этой цифры, хотя и с некоторой натяжкой, так как, несомненно, большинство вновь поступивших после 15 мая 1920 г. не успело уже принять участия в Гражданской войне на красной стороне, все же можно считать, что всего в Красную армию поступило 283 + 57 = 340 офицеров нашего старого Генерального штаба, что по отношению к общему принятому нами их числу (1396) составляет все-таки лишь 24%, или немного менее четверти всего состава.

Главную массу офицеров Генерального штаба, принимавших участие в строительстве Красной армии (т. е. вступивших в нее до 15 мая 1920 г.), составляли две группы выпусков 1898-1904 (96) и выпуски 1909-1912 гг. (44). Вместе взятые, обе эти группы дают более половины общего числа красных офицеров Генерального штаба.

Перед войной первая группа состояла из полковников Генерального штаба (командиров полков и начальников штабов дивизий) и старших подполковников Генерального штаба. Вторую группу составляли капитаны Генерального штаба.

Последние выпуски (1914,1915 и 1916 гг.) дали в среднем гораздо меньше, чем непосредственно им предшествовавшие выпуски (кроме выпуска 1913 г.). При этом в состав выпусков 1914-1916 гг., по-видимому, еще включено несколько офицеров-второразрядников, т. е. не переведенных в свое время в Генеральный штаб. Точно установить это, однако, за отсутствием официальных списков этих трех годов не представляется возможным. Поэтому в действительности число офицеров Генерального штаба этих трех последних выпусков, поступивших в Красную армию, должно быть еще меньшим.

По чинам из общего числа 283 офицеров Генерального штаба, перешедших до 1923 г., больше половины (156) составляли генералы (13 полных генералов, 30 генерал-лейтенантов и 113 генерал-майоров) и лишь менее половины — 127 — штаб- и обер-офицеры Генерального штаба...

Поразительно мал был процент офицеров Генерального штаба, служивших в Красной армии, из среды офицеров Генерального штаба — казаков (начавших службу в казачьих частях). Из общего числа 70 таких офицеров, числившихся по списку 1913 г., в Красную армию поступило лишь 11, т. е. не 20-24%, как это дает цифра для всего Генерального штаба, а лишь немного менее 16% (15,7%).

Итак, легенда о переходе главной массы офицеров Генерального штаба в Красную армию не отвечает действительности. Из числа офицеров нашего Генерального штаба в Красной армии служило не более 20-24% общего их числа.

Взглянем теперь на обстановку, сложившуюся к июлю 1918 г., с точки зрения красных.

С запада пределы советской территории ограничивались фронтом австро-германской оккупации. На юго-востоке — Доном и Добровольческой армией. На востоке создался фронт от Челябинска до Сызрани. На севере начинал высаживаться десант в Мурманск и подготовлялся на Белом море в Архангельске.

Если подсчитать кратчайшие расстояния по воздушной линии жизненно важных советских центров — Петрограда и Москвы — от всех этих фронтов, то получатся следующие величины:

от Петрограда — 150 км до Нарвы;

от Петрограда — 1000 км до Мурманска;

от Москвы — 450 км до Орши (ближайший пункт германской оккупации);

от Москвы — 700 км до Сызрани;

от Москвы — 700 км до ст. Чертково (северная граница Донской области по железной дороге на Москву);

от Москвы — 850 км до Уральска;

от Москвы — 900 км до Архангельска;

от Москвы — 1400 км до Челябинска.

Этот перечень расстояний показывает, что наибольшую, в силу ее близости, угрозу представлял германский фронт, на втором месте стояли Восточный фронт и Дон и на третьем — северные десанты.

Но помимо политических центров — Петрограда и Москвы, как только война стала принимать организованный характер, первостепенное значение для Красной армии, отрезанной от заграничного подвоза, приобретала и военно-промышленная база страны.

Заводы же военной промышленности были расположены на территории России крайне неравномерно. В общем они располагались в четырех основных группах:

1. Петроградский район:

• оружейный завод в Сестрорецке (30 км на северо-запад от Петрограда);

• патронный (Петроград);

• пороховой (Охта — предместье Петрограда);

• взрывчатых веществ (Охта);

• 3 орудийных (Петроградский, Путиловский и Обуховский);

• трубочный (Петроград);

• арсенал (Петроград).

2. Центр страны:

• самый мощный оружейный завод (все производство пулеметов и большая часть винтовок) (Тула);

• пороховой (Тамбов);

• арсенал (Брянск).

3. Поволжье:

• оружейный завод в Ижевске (на р. Каме на полпути между Казанью и Пермью);

• орудийный (Пермь);

• трубочный (Самара);

• взрывчатых веществ (Самара);

• пороховой (ружейный порох) (Казань).

4. Украина:

• патронный (Луганск, на границе Донской области, в 150 км северо-западнее Ростова);

• пороховой (Шостка, в 250 км северо-восточнее Киева);

• арсенал (Киев).

Таким образом, основной базой военной промышленности был Петроград, за ним шло Поволжье между Пермью и Самарой, затем центр страны и, наконец, Украина.

При этом чисто маневренный характер Гражданской войны, благодаря громадным протяжениям и чрезвычайно слабой насыщенности фронтов, главное значение придавал ружейно-пулеметной военно-промышленной базе. И тут на первом месте стояла Тула, а за ней Петроград. Итак, подводя общий итог, можно сказать, что первостепенное значение для поддержания боеспособности Красной армии с точки зрения ее боевого снабжения приобретало удержание района Петроград — Тула и Поволжья.

Итак, и с точки зрения политической, и с точки зрения военно-промышленной базы первостепенное значение имел Западный фронт, удаленный лишь на 5-6 переходов от Петрограда. Борьба с немцами красным казалась, однако, не по плечу. Поэтому все их усилия направились на Дон и Поволжье, и на обоих этих фронтах первостепенное значение приобретало удержание крайних фланговых позиций: Царицына на Донском фронте и Екатеринбурга на Восточном.

Постепенно бесформенные вначале фронты Красной армии стали организовываться. После германской завесы первым стал приобретать более или менее организованный облик Восточный фронт. 14 июня командующим Восточным фронтом был назначен воевавший уже с начала года с Украиной и Румынией Муравьев. Фронт был переформирован в четыре армии. С севера на юг это были: 3-я, 2-я, 1-я и Особая армии. Северная, 3-я, армия прикрывала Екатеринбург со стороны Челябинска, Шадринска и Тюмени, обеспечивая северную Сибирскую магистраль (на Петроград). Соседняя с ней 2-я армия формировалась из оттесненной от Уфы вверх по р. Белой Оренбурго-Уфимской группы. 1-я армия (Тухачевского) формировалась на правом берегу Волги против Симбирска — Сызрани. Наконец, правофланговая Особая армия действовала против уральских казаков в районе Саратов — Урбах.

Вслед за Восточным фронтом стал реорганизовываться и Юго-Восточный. Однако там организация шла гораздо медленнее.

Фронт против северных границ Донской области до Камышина уже входил в состав Юго-Восточного участка завесы. Новая группа стала формироваться у Царицына. Однако в июле она еще состояла из отдельных отрядов Ворошилова, Вадима и Щаденко. Хотя с мая в Царицын был уже командирован центром Сталин58 и непосредственная оборона города лежала на неком Минине, общего командования под Царицыном до августа создано не было.

Еще менее организованы были красные отряды на Северном Кавказе, состоявшие из ряда отдельных, не подчиненных друг другу групп, тянувшихся от Царицына вдоль по железной дороге на Тихорецкую и по Владикавказской железной дороге на Батайск.

По численности главная масса Красной армии была на Юго-Восточном и Западном фронтах. Так', против Дона силы красных достигали почти 60 тыс. при 280 орудиях (19,8 тыс. при 38 орудиях в южной завесе, 39 тыс. при 240 орудиях в Царицынской группе). В Задонье и на Северном Кавказе общая численность отдельных советских отрядов достигала 80-100 тыс. В то же время Восточный фронт на Волге и Урале насчитывал не более 40—50 тыс. бойцов59.

Таким образом, против 60 тыс. при 123 орудиях Донской и Добровольческой армий (50 тыс. при 92 орудиях у донцов60) и 9 тыс. при 21 орудии у добровольцев61 было не менее 140-160 тыс. красных при более чем двойном превосходстве в артиллерии. В Поволжье и на Урале соотношение сил, однако, было еще более неблагоприятным, так как против главной массы красных от Екатеринбурга до Сызрани, насчитывавшей до двух третьих общего числа их сил в Поволжье, т. е. не менее 30-35 тыс., было лишь 13 тыс. чехов и добровольческих отрядов Народной армии.

Несмотря на то что главная масса красных была в это время на юго-востоке, а не на Волге и Урале, советское командование главным фронтом считало Восточный, и на него было обращено все его внимание. Юго-Восточный фронт, несмотря на свою численность, поэтому был несравненно менее организованным и связь между отдельными его составными частями была чрезвычайно слабой. О каком бы то ни было единстве действий этого фронта говорить в это время совершенно не приходится.

Образовавшиеся к лету 1918г. вооруженные фронты борьбы окружили почти сплошным кольцом Советскую республику. Разрыв в кольце был лишь между Царицыном и Сызранью (550 км) и Челябинском и Белым морем (1500км).

Ближе всего это кольцо подходило с запада, затем с юго-востока и востока и лишь несколько расширялось на северо-восток и север. Если бы все эти концентрически окружавшие Москву фронты были едины, существенным явился бы только разрыв между донцами у Царицына и Народной армией у Сызрани. Северо-восточный разрыв между Челябинском и Белым морем был прикрыт необходимостью этого района.

Весь вопрос был, однако, в том, что эти окружившие красных фронты были не только не едины, но, будучи все враждебны большевикам, часто были враждебны и друг к другу. И главное, ставили себе совершенно разные задачи.

И английский десант на севере, и весь германский фронт (включая и Финляндию) были фронтами пассивными, совершенно не собиравшимися наступать на большевиков. И Англия, и Финляндия, и немцы держали захваченные ими районы и, по существу, дела «оборонялись» от большевиков, лишь грозя им возможным наступлением. Угроза эта была, однако, малореальна.

Дон поставил себе задачу освобождения своей территории, в дальнейшем его планы были гораздо более смутными. Быстрота возрождения Дона в связи с обеспечением его левого фланга немцами и его возможностями в смысле величины донских ополчений делали его грозным противником Москвы. Грозным, но не активным в силу малой вероятности движения донцов на Москву. Угроза со стороны Дона усиливалась наличием на его территории наиболее активной контрреволюционной группировки в лице Добровольческой армии. Различие ориентации, однако, делало маловероятным их совместные, наиболее опасные из-за сочетания мощи Дона как базы с активностью и качеством бойцов Добровольческой армии наступательные действия.

Оставалось Поволжье, где обеспеченная чехами связь с Сибирью и Тихим океанрм открывала самые большие возможности этому фронту. На главном Московском направлении (Сызрань) силы контрреволюции были, однако, так слабы и качественно и количественно, что активная сила этого фронта пока не отвечала мощи базы и ее возможностям.

Соединение юго-восточной группы русской контрреволюции с Поволжьем давало при обеспечении чехами базы тот активный элемент, которого не хватало Поволжью. Их разделяли лишь 550 км.

Дальнейшие судьбы русской контрреволюции зависели от соединения этих основных ее активных группировок. Путь лежал через Дон на Царицын.

Примечания

1 Янов Г. П. Освобождение Новочеркасска...

2 Генерал-майор Петр Николаевич Краснов, казак ст. Вешенской Верхне-Донского округа. По окончании Павловского военного училища был произведен в 1888 г. в хорунжие лейб-гвардии атаманского наследника цесаревича полка. Прослужив в нем в течение 21 года, он после краткого пребывания на должности начальника казачьего отдела Офицерской кавалерийской школы последовательно командовал 1-м Си- бирским и 10-м Донским казачьим полком, с которым и выступил на мировую войну. Откомандовав бригадой и 2-й сводной казачьей дивизией, он в 1917 г. стал во главе 3-го конного корпуса, с которым атаковал большевиков под Гатчиной сразу же после октябрьского переворота, но был ими взят в плен. Из плена генерал Краснов бежал на Дон. В 90-х гг. генерал Краснов совершил путешествие в Абиссинию, участвовал по высочайшему повелению в качестве военного корреспондента в Русско-японской войне и был широко известен в армии как талантливый военный публицист. Ко времени избрания генерала Краснова донским атаманом ему было 49 лет.

3 Краснов П. Н. Всевеликое Войско Донское // Русский архив. Т. V. Берлин, 1922. С. 193.

4 Там же. С. 197.

5 Речь донского атамана П. Н. Краснова на заседании Большого войскового круга 16/29 августа 1918 г. // Донская летопись. № 3. Док. № 6. С. 339.

6 Краснов П. Н. Указ. соч. С. 193.

7 Основными законами Дона 17 мая 1918 г. был установлен Донской флаг — сине-желто-алый.

8 Речь донского атамана П. Н. Краснова... С. 339, 340.

9 Краснов П. Н. Указ. соч. С. 199.

10 Там же.

11 Там же. С. 209.

12 Деникин А. И. Указ. соч. Т. II. С. 309.

13 Там же. С. 345.

14 Краснов П. Н. Указ. соч. С. 207.

15 Там же. С. 209.

16 Ludendorff E. 527, 528.

17 Краснов П. Н. Указ. соч. С. 211.

18 Каклюгин К. Донской атаман П. Н. Краснов и его время // Донская летопись. № 3. С. 96, 97.

19 Краснов П. Н. Указ. соч. С. 211, 212.

20 Янов Г. П. Освобождение Новочеркасска... С. 52.

21 Деникин А. И. Указ. соч. Т. II. С. 338.

22 Краснов Л. Н. Указ. соч. С. 201 (совещание 28 мая 1918 г. в ст. Манычской).

23 Там же.

24 Там же. С. 206.

25 Деникин А. И. Указ. соч. Т. III. С. 126.

26 Там же. Т. II. С. 341, 342.

27 Там же. С. 342.

28 Там же. Т. III, 130 (письмо от 13 августа 1918 г.).

29 Там же. С. 131.

30 Там же.

31 Каменский А. От Донбасса к Царицыну // Гражданская война 1918-1921 гг. Т. I. С. 23.

32 Добрынин В. Указ. соч. С. 128.

33 Болдырев В. Г. Директория, Колчак, интервенты / Ред. примеч. В. Д. Вегмана. Новониколаевск, 1925. С. 510.

34 Чешские аргонавты/Славянофил. Токио, 1921. С. 7.

35 «Тыла (у Самары) не было; в случае ухода чехов и успеха большевиков единственный путь отхода был на Уральск», — пишет начальник оперативного отделения Штаба Народной армии Генерального штаба полковник (впоследствии генерал) Петров {Петров П. П. От Волги до Тихого океана в рядах белых. Рига, 1930. С. 19).

36 Подшивалов И. Гражданская борьба на Урале 1917-1918 гг. Госвоениздат, 1925.

37 Гинс (Сибирь, союзники и Колчак. Ч. I. С. 97) ошибается, говоря: «В это время (конец июня) появилась в газетах произнесенная в Челябинске речь какого-то французского майора Пине, который высказывался в таком тоне, как будто русских вовсе не существует и союзники могут свободно распоряжаться на русской территории, делать что им угодно». Этот «Пине» Гинса и был майор Гине (Alphonse Guinet), и подлинный текст его речи, напечатанной большевиками в «Correspondence diplomatique se rapportant aux relations entre la Rftpublique Russe et les puissances de l'Entente». M., 1919, появился в омской газете «Дело Сибири» и курганской «Свободной мысли» 29 июня.

«Сообщаю Временному исполнительному комитету чехословацких войск, что мной получена от французского посла шифрованная телеграмма, извещающая меня о союзной интервенции в России. Передавая это указание, я заявляю, что облечен всеми полномочиями для изъявления благодарности союзников чехословацким войскам в России за их интервенцию. Их поведение, вытекающее из глубокого понимания обстановки, оказывает большую честь чехословацкой армии и доказывает доблесть ее исполнительных органов на громадном русско-сибирском фронте, так же как и за инициативу ее вождей, широта взглядов которых повлияла на членов конгресса, высказывавшихся за эту интервенцию. Еще недавно члены французского посольства были вынуждены искать путей для поддержания отношений с русскими советскими властями, но эти власти, с точки зрения союзников и цивилизованного мира, более не заслуживают подобного к ним отношения. Сейчас мы не состоим с ними уже в сношениях, наоборот, вы увидите теперь, как мы будем всей душой и всеми силами защищать освободительную деятельность чехословацкой армии. Благодаря вам русский фронт восстановлен, но, к несчастью, по сей день еще цвет русского народа принимает в нем лишь слабое участие. Этот фронт направлен против истинного врага России, против врага союзников, врага права и спра- ведливости, т. е. против немцев. Французское посольство, всегда искренний союзник России, сражается с ней бок о бок в первых рядах этого нового фронта».

Однако после протеста Чичерина 18 июля появилось советское радио такого содержания:

«Генеральный консул Франции сообщает ответ посла Франции (Noulens), абсолютно опровергающего факт, сообщенный выше. Майор Гине ни в коем случае не является главой французской миссии, а лишь французским офицером, состоящим при чехословаках на время их путешествия до посадки, а французский посол не мог с ним сноситься, так как Вологда отрезана от него уже более двух месяцев» (Correspon-dence... P. 14, 15, 17).

38 Петров П. П. Указ. соч. С. 25.

39 Гинс Г. К. Указ. соч. Ч. I. С. 131.

40 Там же. С. 128-131.

41 Там же. С. 120.

42 Там же. С. 121.

43 Якушев И. Дальневосточное самоуправление в борьбе за власть. С. 196, 201 (цит. по: Мельгунов С. П. Трагедия адмирала Колчака. Ч. 1. Белград, 1930. С. 151).

44 Гражданская война 1918-1921 гг. Т. II. С. 77.

45 Там же. Т. III. С. 74.

46 Там же. С. 81.

47 Клюев Л. Борьба за Царицын. М: ГИЗ, 1928. С. 18, 19.

48 Гражданская война 1918-1921 гг. Т. III. С. 51.

49 Там же. Т. II. С. 56.

50 Там же. С. 113.

51 Россия в мировой войне 1914-1918 гг. (в цифрах). С. 24. Табл. №11.

52 Там же. С. 37. Табл. № 29.

53 Там же. С. 34. Табл. № 26.

54 Там же. С. 24. Табл. № 11.

55 Гражданская война 1918-1921 гг. Т. II. С. 79, 93.

56 Издания военной типографии в Санкт-Петербурге в 1913 г. (со всеми исправлениями по 20 августа 1913 г.).

57 «Список лиц с высшим общим военным образованием, состоящих на службе в Рабоче-крестьянской Красной армии». Список составлен «по данным на 1 марта 1923 г.». М.: Военная типография Штаба РККА, 1923.

58 Первоначально лишь в качестве чрезвычайного уполномоченного по продовольствию на Нижней Волге.

59 Гражданская война 1918-1921 гг. Т. III. С. 78, 91, 94, 98.

60 Донская летопись. № 1. С. 128.

61 Деникин А. И. Указ. соч. Т. III. С. 149.