С. В. Марков82

 

ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ ТОМУ НАЗАД

 

Воспоминания о Великом Сибирском походе и о борьбе с красными в Забайкалье83

 

В основу своих воспоминаний уже пятидесятилетней давности о происходившей в 1919—1920 годах борьбе за свободу нашей родины я положил все то, чего я был свидетелем, а иногда и незаметным уча­стником. А видел я и слышал гораздо больше, чем рядовые бойцы и даже офицеры боевых частей, потому что судьба забросила меня во время моего добровольного служения родине-России на службу при различных штабах, сперва при Ставке Верховного Правителя адмирала Колчака, затем — в штаб Барнаульской группы, превратившийся во время Великого Сибирского похода в штаб Северной группы, а в За­байкалье я служил в роте связи Инженерного дивизиона 3-го стрелко­вого корпуса (генерала Молчанова) и был телефонистом штаба корпу­са. Затем, уже в Приморье, я вначале продолжал быть телефонистом, а потом стал экспедитором штаба Поволжской группы войск, как назы­вался после переформирования армии наш 3-й корпус. Во время всей моей службы я всегда жил с офицерами этих штабов, слышал все, что они говорили, и был свидетелем того, что в штабах происходило.

Все это происходило уже давно, 50 лет тому назад, в роковой для нас, борцов с большевиками в Поволжье, на Урале и в Сибири, 1919 год. Я был тогда мальчиком четырнадцати лет, но я весь горел желанием бороться за освобождение нашей родины от захватившего в ней власть красного произвола. Я верил в правоту нашей борьбы, как верили в это все, кто окружал меня тогда и с кем вместе я совершил наш крестный снежно-ледяной поход через всю Сибирь, поход частей «Народной армии» Поволжья и Урала, Сибирской армии, казачьих частей и мно­гих других отрядов, объединенных во время похода в одну армию, с гордостью носившую имя своего вождя, генерала Каппеля, — «каппелевцев».

В поток этой отходящей на восток армии я влился в городе Омске. Был я тогда добровольцем «Особого отряда», составленного из моло­дых людей, не достигших еще восемнадцатилетнего возраста. Собрались они в этот отряд по распоряжению адмирала Колчака из различных войсковых соединений наших армий. Отряд нес службу связи при Став­ке Верховного Правителя. Мы развозили пакеты, посылки, карты, пропагандный материал, газеты, журналы и т. п. на фронт и по гарнизо­нам Западной Сибири. Когда нужно было послать секретный пакет, отправляемый обычно с офицером, мы заменяли такого офицера, до­ставляя пакет по назначению на автомобиле, на паровозе или просто верхом на коне.

Отряд был сформирован летом 1919 года, когда ничто еще не пред­вещало печального конца нашей эпопеи. После осеннего отступления и оставления Урала осенью 1918 года фронт стабилизировался в Приуралье. На фронт прибыли вновь сформированные уральские части, и в марте 1919 года наши войска перешли в наступление, заняв Уфу и Ижевский и Воткинский заводы. Но в середине лета, собрав большие силы, красные перешли в контрнаступление. Отсутствие резервов и недостаток вооружения и боеприпасов заставили наши войска отходить, а с отступлением начался и развал. Мобилизованные разбегались по домам, а некоторые части переходили к красным целиком. В особен­ности захватил этот развал Сибирскую армию, действовавшую вдоль железной дороги на Пермь и Вятку. Надо сказать, что в то время как «Народная армия» снабжалась почти исключительно за счет трофейного имущества, отбираемого в боях у противника, части Сибирской армии, пользовавшиеся особым расположением Ставки Верховного Правите­ля, были прекрасно вооружены и снабжены получаемым из-за грани­цы снаряжением, но укомплектованы были мобилизованными сибир­скими крестьянами, уже распропагандированными большевиками и злыми на чехов за их произвол, реквизиции, производимые различны­ми отрядами, и за расправы с населением в случае неповиновения. Большинство населения Сибири состояло из недавних выходцев из Рос­сии  — переселенцев, которые, как и немногочисленный рабочий класс, были на стороне большевиков, так же как и поселенцы — бывшие ссыльные. Население городов относилось к воюющим сторонам индиф­ферентно, но поведение иностранных войсковых частей — чехов, не­многочисленных отрядов англичан и французов и «польского легиона», созданного из польских беженцев, нашедших во время Первой миро­вой войны убежище в Сибири, — вызывало всеобщее недовольство. Разочаровавшись во власти, пришедшей на смену большевикам, сибир­ские крестьяне говорили: «Нам бы хоть пес, лишь бы яйца нес».

Из казачьего населения Сибири одно лишь Сибирское войско самомобилизовалось, и то не сразу после освобождения, а только зимой 1919 года. Остальные казачьи войска дали лишь добровольцев, но в общей своей массе казачество было все же настроено против больше­виков. Самомобилизация сибирских казаков была ловко использована большевиками, развившими яркую пропаганду среди переселенческого населения, жившего в районе земель Сибирского казачьего войска. Пропагандисты говорили, что казаки пошли с Колчаком потому, что он им обещал отобрать землю у переселенцев и отдать ее казакам (зем­ли, на которых жили переселенцы, когда-то принадлежали войску и были им уступлены для заселения их переселенцами).

Ушедшие в тайгу и в степи во время освобождения Сибири боль­шевики организовали партизанское движение и развили среди населе­ния бешеную агитацию против белых. Наша же агитация и контрпро­паганда почти отсутствовали, и об организации соответствующего аппарата даже и не думали, оставив это «поле битвы» противнику. Таким образом, надеяться на мобилизованных местных жителей не приходилось, они или разбегались, или же переходили к красным, и лишь небольшая их часть оставалась верной белым. Главными борцами с большевиками были добровольцы, но вскоре приток их прекратился, и белые армии таяли. Резервов не было, а находившиеся в тылу сибир­ские полки были ненадежны. Красные же слали против нас массы мобилизованных, влитых в существовавшие уже части, где эти моби­лизованные были поставлены под руководство опытных и верных бой­цов. У нас же продолжались все новые и новые формирования со мно­жеством штабов, а верные добровольческие части таяли и по своей численности никак не соответствовали своим наименованиям (в ротах было по 30—50 штыков).

Напомню читателю, что в то время население Сибири исчислялось в 8 —10 миллионов человек, из которых от 2 до 3 миллионов приходи­лось на различных инородцев, эскимосов, якут, чукчей, камчадалов, самоедов и прочих, живших своей, особой жизнью. Населенные пунк­ты, от Омска на восток, располагались по железной дороге и по ре­кам. Через всю Сибирь, от Омска, шла единственная Сибирская же­лезная дорога, а вдоль нее — Сибирский грунтовой тракт, и кое-где имелись проселочные дороги местного сообщения. Поперек Сибири, с юга на север, текли многоводные, широкие реки, иногда до 2 верст шириной, как Иртыш, Обь, Енисей. От Омска до Новониколаевска (550 верст) вдоль железнодорожного пути простиралась степь с раз­бросанными по ней березовыми рощицами. Тайга начиналась верстах в ста к северу от железной дороги, а на юг шла лесостепь. От Новони­колаевска дорога входила в тайгу, которая спускалась далеко на юг и простиралась до самого Забайкалья (приблизительно 2000 верст), а от Красноярска (650 верст от Новониколаевска) начиналась таежно-гористая местность.

От Новониколаевска на Сибирской железной дороге шла на юг железная дорога, связывающая с Сибирью центры овцеводства, Барна­ул и Бийск (до Барнаула 300 верст), а от станции Тайга, в 200 верс­тах от Новониколаевска, шла железнодорожная ветка на город Томск (50 верст).

Трактов, кроме Сибирского, не было, и лишь к югу от железной дороги имелись две-три проселочные дороги, шедшие с запада на вос­ток. Годной для движения по ней была из них лишь одна, на город Щегловск, прорубленная в тайге, верстах в пятидесяти южнее желез­ной дороги. Продовольствия имелось в Сибири достаточно, хлеб лежал в скирдах с 1914 года, и недаром большевики избрали во время дви­жения в Сибирь лозунг: «Вперед, в Сибирь, за хлебом!»

К моменту отхода армии от Омска началась ранняя зима с сильны­ми морозами от 25 до 40 градусов. Это спасло отступающую с ожесточенными боями армию: зима сковала реку Иртыш и дала возмож­ность перейти на другой берег по льду. По всей Сибири бродили мно­гочисленные красные партизанские отряды, и белые фактически дер­жали в своих руках лишь города и населенные пункты, лежащие по линии железной дороги и по рекам. К югу от Красноярска целый рай­он с городами Минусинском и Щегловском был захвачен красным партизанским отрядом бывшего штабс-капитана Щетинкина, числен­ностью от 1 до 2 тысяч человек. Отряд этот имел пулеметы и даже артиллерию.

В Забайкалье находился атаман Семенов со своей «армией» в 3 — 4 тысячи человек. Он вел самостоятельную политику и держался в За­байкалье только благодаря присутствию там японских частей. В то вре­мя японские экспедиционные части находились в Приморье, в Уссу­рийском крае и в Забайкалье, а во Владивостоке были, кроме них, еще и американцы. Сибирскую железную дорогу от станции Тайга до Вла­дивостока занимали чехи, не пропускавшие наши эшелоны на восток, благодаря чему начиная от станции Татарская, в 100 верстах от Омс­ка, до станции Тайга, в 600 верстах, обе железнодорожные колеи были забиты стоявшими в затылок один другому эшелонами с беженцами, ранеными и больными и эшелонами различных эвакуированных учреж­дений. Положение людей, находившихся в этих эшелонах, было отча­янным: они не имели ни продовольствия, ни дров, а воду им приходи­лось добывать из снега (если были дрова) или же из находившихся вдоль пути болот, озер и речушек. Из-за отсутствия топлива многие паровозы замерзли. Целые эшелоны тифозных и раненых, помочь ко­торым было некому и нечем, позамерзали со всем своим «грузом». Покинуть же эти обреченные эшелоны могли лишь единицы, так как никаких других перевозочных средств не было, а уйти пешком далеко было трудно. Кое-кому удалось примкнуть к проходящим по Сибир­скому тракту частям и обозам с беженцами и семьями чинов армии, но таких счастливцев было мало. Все же остальные обитатели этих «по­ездов смерти» или замерзли, или же попали в руки красных. Мало кто из них выжил, а ведь их были десятки тысяч!

Отходя от Урала, белые армии предприняли под Челябинском контр­наступление, окончившееся, однако, неудачей, и лишь под Петропав­ловском, собрав все резервы, удалось нанести красным сильный удар, задержав на какое-то время их продвижение. Развить этот успех не пришлось из-за развала частей Сибирской армии, отступавшей север­нее железной дороги Златоуст— Челябинск — Петропавловск—Омск. И если до Омска отступавшие армии дрались за каждый удобный для обороны рубеж, за почти каждый населенный пункт и сохранялось еще какое-то подобие «фронта», то после оставления Омска никакого фрон­та уже не было. Почти все части влились на один Сибирский тракт и в походной колонне устремились на восток, к Новониколаевску. Бои вел лишь арьергард, сдерживавший наседавших на хвост колонны красных. Раненых и больных сдавать было уже некуда, и их везли с собой. Во время этого отступления лошадь была тем, что гарантировало жизнь. Погибла она — значит, погибнут и все те, кого она везет...

Быстрое продвижение красных от Урала отрезало белые части, на­ходившиеся на Южном фронте, и генерал Белов со своей армией и уральцами ушел через песчаную пустыню в Китай. Туда же ушли и оренбуржцы с атаманом Дутовым, и атаман Анненков из Семиречья. Сибирские казаки, дойдя до своих станиц, просто разошлись по домам, и только небольшая их часть пошла с армией дальше на восток.

До Новониколаевска шли с надеждой на восстановление фронта где-нибудь около него, рассчитывая на сибирские части, находившиеся в районе Новониколаевска и Томска, но в Новониколаевске стало ясно, что сибирские части перешли на сторону красных. Чехи не пропуска­ли наши эшелоны ни на восток, ни с востока, тыла уже не было, и нам оставалось или сдаться красным, или же пробиваться на восток, в За­байкалье, где были японцы и атаман Семенов. Для этого нужно было совершить 2000-верстный поход по бездорожью, через тайгу и горы, по слабонаселенной местности и в лютый сибирский мороз, поход с беспрерывными боями и со слабой надеждой на его благополучный исход. Иного выбора не было, так как сдаваться мы не желали и об этой возможности даже и не думали.

Запасшись в Новониколаевске продовольствием в виде сибирского сливочного масла в трехпудовых бочонках и мешками муки, так же как и фуражом для коней, армия двумя колоннами вошла в тайгу и двину­лась в свой Великий Сибирский поход. Одна колонна шла по Сибир­скому тракту вдоль железной дороги, а другая — по проселочной до­роге, верстах в 50—100 к югу от нее. В этих колоннах шли походным порядком войсковые части с семьями военнослужащих (таковых было немного), шли обозы беженцев, пришедших сюда с Поволжья и с Урала, шли обозы каких-то учреждений и штабов. На восток двигалась почти что стотысячная масса людей. Путь через тайгу был тяжел. Сто­яли сильные морозы от 25 до 40 градусов, всюду лежал глубокий снег, почти непроходимый. Справа и слева от дороги — лес. В случае порчи саней или усталости коня сани съезжали в снег, утаптывали его вокруг саней, производили нужную починку или давали отдых коню и затем снова вливались в беспрерывно идущую вереницу обоза. В случае же полного истощения коня или неисправимой поломки саней пытались втиснуться в какие-либо другие сани, что было почти невозможно, и тогда, бросая все, шли дальше пешком или же, проклиная судьбу, ос­тавались на месте. Деревни в тайге были редки, и они были небольши­ми, поэтому зачастую ночевали в снегу, у костров.

Приблизительно на полпути между Новониколаевском и Краснояр­ском в тайгу вдавалась степь, и здесь, в этой степной излучине, нахо­дился небольшой городок Щегловск. Он был занят красными партиза­нами, которых пришлось оттуда выбивать, и, в то время как шел бой, обозы, не останавливаясь, обходили город стороной и шли дальше на восток. За два дня до Рождества мы подошли к Красноярску и с боем заняли несколько окрестных деревень. Сам же город был занят пере­шедшими к красным частями 1-й Сибирской дивизии и артиллерий­скими формированиями Сибирской армии, усиленными подошедши­ми с юга партизанскими отрядами Щетинкина.

Во время движения через тайгу отступавшие части войск перемеша­лись с многочисленными обозами, что отразилось, конечно, на их боевой готовности, ружейных патронов и артиллерийских снарядов оставалось очень мало, а поставленная на полозья артиллерия потеряла значитель­ную долю своей маневренности. В связи с этим нашим командованием было принято решение отказаться от попытки захватить город Красно­ярск, а отвлечь внимание противника демонстративным наступлением на железнодорожный вокзал, находящийся южнее города, и в это время направить весь обоз в несколько тысяч повозок в обход города с севера. На это направление были также двинуты части войск, завязавшие бой с преграждавшим намеченный путь противником.

В ожидании возможности начать движение весь обоз был собран на поле, укрытом от наблюдения цепью высоких холмов, отделявших это поле от города. Но еще до того, как можно было тронуться в путь, небольшой отряд красных, подошедший с тыла, открыл по обозу огонь из пулеметов, вызвав там панику и смятение.

Кинувшиеся от огня вперед, прямо перед собой, повозки обоза пе­ревалили через цепь холмов и сразу же попали под огонь со стороны города. Затем рассыпавшиеся на отдельные группы повозки, в панике метавшиеся во все стороны, стали обстреливаться также со всех сто­рон мелкими частями красных, которые тем временем заняли окружа­ющие возвышенности. В какой-то момент к ружейному и пулеметно­му огню присоединилась и артиллерия красных, чьи снаряды, к счастью, чаще давали перелеты.

На эту стрельбу в тылу своем вскоре подошли наши части, успев­шие уже сбить красных севернее Красноярска и этим открыть обозу дальнейший путь на восток. Все пространство, на котором метался расстреливаемый со всех сторон обоз, представляло собой месиво сне­га с брошенным имуществом, вплоть до мешков с серебряными день­гами. Всюду виднелись убитые и раненые люди и лошади, разбитые сани, в которых сидели окаменевшие от ужаса женщины и дети. Это была подлинно ужасная картина!

Ушла на восток лишь примерно половина обоза, в то время как другая его часть, потеряв, очевидно, надежду на спасение, вошла в Красноярск и там сдалась красным.

Уже стемнело, когда в уходившем на восток обозе услышали коло­кольный звон, доносившийся из близкой деревушки. Звон этот напом­нил нам, что сегодня — канун Рождества Христова... Отойдя верст 10 от Красноярска, мы заночевали в большой станице Есаульской, а наут­ро по льду реки Енисея пошли к северу. Во время движения по Ени­сею к нам присоединились отдельные наши части, отступавшие не со всей армией, а иными дорогами, севернее нашего маршрута. Такое присоединение не всегда бывало «мирным». Так, на одной из ночевок на нашу сторожевую заставу наткнулся шедший с запада какой-то разъезд. На окрик нашего часового «Кто идет?» разъезд открыл огонь. Перестрелка продолжалась всю ночь, и лишь под утро выяснилось, что это — свои.

Дойдя до места впадения в Енисей реки Кан, армия повернула на эту реку и двинулась к городу Канску (105 верст). Еще по дороге к устью реки Кан от колонны армии отделились 3-й Барнаульский полк84 (600 человек) с командиром полковником Камбалиным, 11-й Орен­бургский казачий полк (500 человек) полковника Сукина86 и отряд полковника Казагранди87 (500 человек). Командовал этой группой ге­нерал Сукин88, который, заболев, передал командование полковнику Камбалину, а 3-й Барнаульский полк принял капитан Богословский. Штаб группы состоял из бывшего штаба Барнаульского района, и в него входили следующие офицеры: Генерального штаба полковники Попов и Сальников89, капитан Шиманский, поручик Зенцов и еще два-три других офицера. Я состоял при штабе в должности квартирьера. Этот наш отряд двинулся к северу, на реку Ангару, по которой шел до во­дораздела с рекой Леной, перешел затем на нее, вышел к Байкалу, перешел через озеро и прибыл в Читу.

Главные же силы армии, двигаясь по руслу реки Кан, совершили здесь самый трудный переход. Кан, быстрая горная река, замерзла не везде, и во многих местах поверх льда бежала вода. Лед был не одина­ковой толщины и крепости, сани часто проваливались, и приходилось при 30-градусном морозе лезть в воду и спасать тонущих. Сам коман­дующий, генерал Каппель, во время одной рекогносцировки провалился вместе с конем под лед, отморозив себе ноги и заболев воспалени­ем легких. Большинство ночевок имели место в снегу, а если по пути встречались деревни, то они были настолько малы, что могли вместить в своих хатах лишь часть женщин и детей, раненых и больных. Пита­ние было скудное, впроголодь, подвод не хватало, тиф косил ряды ар­мии и уменьшал число бойцов.

От Канска движение продолжалось уже опять по Сибирскому трак­ту, где сел было больше, но зато приходилось пробивать себе путь на восток, отбиваясь от нападавших на колонну партизан. Во время этого пути скончался генерал Каппель и в командование вступил генерал Войцеховский. На станции Зима стало известно о выдаче союзниками адмирала Колчака красным и о требовании, предъявленном армии че­хами, обойти Иркутск с юга. В случае же, если бы мы захотели выби­вать красных из города, чехи угрожали разоружить армию. Почти од­новременно было получено сообщение, что 7 февраля адмирал Колчак был расстрелян красными, и таким образом вопрос о его выручке от­падал. Драться же с хорошо вооруженными и снабженными чехами, не имея достаточно артиллерии, патронов и снарядов и при большем числе раненых и больных, нежели боеспособных солдат, было бессмыс­ленно. Поэтому, обойдя Иркутск с юга, по реке Ангаре, вытекавшей из Байкальского озера, остатки армии спустились к озеру и в ночь с 15 на 16 февраля 1920 года перешли его. Этим переходом через Байкал и был закончен Великий Сибирский поход.

Северная группа войск, в составе которой я и совершил свой по­ход, пройдя по Енисею еще верст 50, свернула на дорогу, шедшую че­рез тайгу, от села Ивановщина, на левом берегу Енисея, к селу Яковлево, на реке Усолке (80—90 верст). Район, по которому мы шли, сокращая путь на реку Ангару, был логовом партизан, здесь они после освобождения Сибири прочно обосновались и в продолжение всей на­шей борьбы с большевиками удерживали за собой бассейн реки Тасеевки, притока реки Ангары, в которую впадает река Усолка, но теперь можно было предполагать, что все красные партизанские отряды этого района ушли к Красноярску. Дорога, по которой мы шли по тайге че­рез невысокие горы, водораздел между рекой Усолкой и Енисеем, вела в селу Яковлеве, запиравшему выход из тайги. Яковлеве было занято красными, и бой начался в невыгодных для нас условиях: развернуться в тайге по глубокому снегу было невозможно, и приходилось драться на узком пространстве. Стоял сильный мороз, не позволявший остав­лять долго солдат в цепях. У красных было много пулеметов и одна мел­кокалиберная пушка, «макленка», безуспешно старавшаяся нащупать наш обоз. Снарядов к ней было, по-видимому, у красных мало, и стреляла пушка редко. Наши атаки на село легко отбивались красными, так как наступление по глубокому снегу было «черепашьим», и бой был решен глубоким обходом села несколькими сотнями оренбургских ка­заков. Красные бежали, и мы заняли Яковлево. Сильно укрепленное село было, по-видимому, опорным пунктом партизан. По его окраи­нам были построены бревенчатые бункера, засыпанные снаружи для ка­муфляжа снегом и политые водой.

Из Яковлева наша колонна двинулась по льду реки Усолки к реке Ангаре. Пройдя по ней верст 200, до села Устьяновского, находившего­ся при впадении Усолки в реку Тасеевку, мы снова, сокращая путь, по­шли таежной дорогой на село Пашино (верст 150), на левом берегу Ангары. Выйдя на Ангару, мы почувствовали простор: широкая, в две-три версты, река и вместо узкой таежной дорожки впереди хорошо накатан­ный путь. По сведениям, полученным от жителей, красных в этом рай­оне имелось мало, лишь местные, маленькие и плохо вооруженные от­ряды, а подойти сюда с юга, от Сибирской железной дороги, красные могли только по двум дорогам, причем идти от железной дороги было очень далеко, верст 500, таежной дорогой. Поэтому появление их на нашем пути было маловероятным. Пространство от реки Ангары на юг было гористой местностью, покрытой непроходимой тайгой, и нападе­ние с той стороны было невозможным. Для удобства ночлегов в селах дальнейший поход мы совершали двумя эшелонами. В головном эшело­не шли 3-й Барнаульский и 11-й Оренбургский казачий полки, во вто­ром — отряд полковника Казагранди. Переходы мы совершали не все­гда одинаковые, длина их соответствовала расстоянию между двумя селами, от 30 до 50 верст. Села по реке Ангаре были большие, и «квар­тирного кризиса» не было. Питание было достаточным, как было доста­точно и подвод, набираемых у крестьян для перевозки всей группы от села до села. Крестьяне охотно снабжали нас едой и подводами, так как за все мы платили, а дисциплинированность наших солдат и казаков сразу же создавала с жителями села дружественные отношения. Таким обра­зом, наша Северная группа оказалась в гораздо лучших условиях, чем армия, отходившая по Сибирскому тракту. Идя по району, где жители занимаются охотой, мы приобрели, защищаясь от лютого мороза, всевоз­можные меховые одеяния, шубы, полушубки, дохи, унты (меховые са­поги), перчатки, шапки с длинными ушами, которые, обвитые вокруг шеи, защищали горло и нижнюю часть лица. Эти одеяния были, конеч­но, разнородными и лишили полки вида воинских частей, но зато было тепло и мороз не был больше нам страшен.

С красными партизанами мы  встретились, лишь пройдя  около 1000 верст. Придя на ночлег в какое-то село, кажется Кежма, мы были встречены населением этого села как-то чересчур радушно. Во всех хатах было приготовлено угощение и много спиртного. Такая встреча сразу же показалась нам подозрительной, и были отданы соответству­ющие распоряжения, уместность которых подтвердило сообщение од­ного крестьянина о том, что нас хотят напоить для того, чтобы парти­занам, находящимся в тайге за селом, было бы легче взять нас ночью. Подтверждением этого сообщения было почти полное отсутствие в селе мужчин, хотя и в других селах их бывало не много, так как мужская часть населения этого района промышляла летом «мытьем» золота, а зимою — охотой на пушного зверя и только весной и осенью мужчи­ны работали в селе. Спиртное, чтобы не было соблазна, мы вылили в снег, а прочее угощение съели с удовольствием. Партизаны на нас но­чью не напали, наверное, кто-то из жителей сообщил им о провале их плана, и лишь через несколько дней они преградили нам путь, заняв село Тушимское, лежавшее на одном из больших островов реки Анга­ры. Ударом с фронта пехотой, а с флангов — кавалерией мы разбили партизан, и часть их на лыжах бежала в горы, другая же часть — вверх по реке Ангаре. Много их было зарублено казаками и конной сотней 3-го Барнаульского полка и взято в плен. Наши потери были ничтож­ны: ни одного убитого, лишь несколько раненых. Пленные партизаны были оставлены в селе, а мы после ночлега тронулись дальше.

Пройдя верст 150, мы остановились в селе Подпорожнем, при впа­дении реки Илима в Ангару. Отсюда по реке Илиму шел тракт на го­род Илимск и дальше, через водораздел рек Ангары и Лены, вдоль рек Купа и Куга на реку Лену. В Подпорожнем мы узнали, что вниз по Ангаре, в городке Братский Острог (верст 300), находится большой отряд красных и туда же бежали разбитые нами в Тушимском парти­заны. Сведений об Иркутске и о нашей армии не было, и было реше­но перейти на реку Лену, не ввязываясь в бой с красными в Братском Остроге. Там, на Лене, будет видно, двигаться ли нам в Иркутск или же идти в Забайкалье.

Двигаясь по тракту на реку Лену, мы впервые за все время нашего похода ночевали в двух, пусть заброшенных и маленьких, но все же городках: Илимске и Усть-Кутске. В последнем мы остановились на дневку и впервые узнали общую обстановку. Наше движение на Ир­кутск отпадало, так как армия в начале февраля, дней десять тому на­зад, прошла Иркутск и двинулась в Забайкалье. Узнали мы и о траги­ческой гибели адмирала Колчака. Вдоль реки Лены проходили тракт и телеграфная линия, почему мы и были в курсе всего происходящего в крае. Лена — река судоходная, и в Усть-Кутске зимовало несколько пароходов. Сел и деревень было больше, но население их было беднее.

Здесь заболевшего тифом генерала Сукина заменил на посту начальни­ка колонны полковник Камбалин.

Ввиду того что наша армия прошла уже Иркутск и город был в руках красных, было принято решение идти в Забайкалье, для чего надо было пройти вверх по реке Лене верст 500 и свернуть затем по реке Чанчер к Байкальскому озеру. Шедший во втором эшелоне отряд пол­ковника Казагранди не пошел за нами, а повернул на север, к городу Якутску, где и был захвачен красными.

Двигаясь на юг по реке Лене, мы все время ожидали столкновения с красными, так как знали о присутствии крупных их отрядов в этом районе. Пройдя беспрепятственно верст 200, мы узнали от жителей села, где заночевали, что здесь стоял небольшой отряд красных, ушед­ший при нашем приближении в сторону города Верхоленска. Этот отряд, все время усиливавшийся за счет присоединявшихся других мел­ких отрядов, отходил перед нами от села к селу без боя. Пройдя еще верст 100, мы потеряли двух казаков-квартирьеров, команда которых шла с авангардом. Подъехав к очередному селу, они поехали вперед и в селе были схвачены красными, которые увезли их в следующее село Знаменское, где зверски истязали и затем еще живых, со связанными спереди проволокой кистями рук и с пропущенными сзади, под лок­тями, шестами спустили в прорубь, под лед, где мы и нашли их замерз­шими. Это зверство возмутило всех нас до такой степени, что следую­щее село Грузновское, где красные решили нас остановить, было нами захвачено таким стремительным ударом, что красные не успели ни убежать, ни увести свой обоз. Те из них, кто выскочил на реку, пыта­ясь ускакать или уехать на санях, были порублены нашими казаками, да и все сельские улицы были покрыты зарубленными красными. Та­ким образом страдания двух замученных казаков были отомщены. В лес успело уйти всего лишь несколько десятков лыжников, и по льду ускакало на хороших лошадях несколько всадников. В захваченном нами обозе были ружейные патроны, которых у нас оставалось мало, и было взято человек 200 пленных. С коммунистами разговор был ко­роткий — они заплатили за содеянное с казаками, а остальные были оставлены в селе.

Город Верхоленск (тысячи две жителей) был после короткого боя занят нашим авангардом, но здесь мы понесли потери: было трое уби­тых и несколько раненых. В городе к нам присоединились два юнкера Иркутского военного училища, спасшиеся из Иркутска и пришедшие сюда в штатском платье. Они рассказали нам об иркутской трагедии и о том, что навстречу нам идет от Иркутска сильный отряд красных под командой Каландарашвили. Встреча с этим отрядом была для нас нежелательной, так как патронов у нас было все же мало, а бойцов еще меньше, поскольку половина людей были больны тифом или же были ранены, и в бой мы могли выставить всего лишь четверть состава, че­ловек 200—300. Но другого пути не было, и, надеясь на то, что нам удастся проскочить на дорогу к Байкалу, мы пошли на юг.

Пройдя верст 100, мы обнаружили, что село Бирюльки, лежавшее на нашем пути, занято красными. Предполагая, что перед нами неболь­шой отряд красных, мы повели наступление на село, но наступление сразу же захлебнулось из-за сильного огня противника. Стало ясно, что мы встретились с главными силами отряда Каландарашвили. Запас пат­ронов у нас был на исходе, а красные перешли в наступление, и если бы не наши казаки, то здесь бы и был конец нашему походу. Мы от­ступили от села, и, на наше счастье, красные нас почему-то не пресле­довали.

В недалеком бурятском улусе мы узнали от одного охотника, что от деревни Шевыкан, вблизи этого улуса, есть охотничья тропа на реку Чанчер, по которой идет зимний путь от реки Лены к Байкалу, пере­валивающий затем через Байкальские горы и по льду озера доходящий до заимки (верст 80—90) на полуострове Святой Нос, а затем через Баргузинский залив (верст 30) — в село Усть-Баргузин, откуда шел тракт на город Читу через городок Баргузин. В деревне Шевыкан (не­сколько хат) нам пришлось бросить все имущество, забрав с собою лишь самое необходимое и провиант. Оставили мы здесь всех безна­дежно больных и очень тяжело раненных, так же как и не желавших идти дальше. У саней были сняты отводы, а раненые и больные были привязаны к ним веревками. Приготовившись таким образом к похо­ду, мы тронулись в горы по узкой горной реке. Внизу был лед, а по­верх него бежала сантиметров на 10 вода. Стоял мороз градусов в 20, валенки и унты, полозья саней и копыта коней покрывались льдом, который приходилось отбивать. Почти двухдневный переход до озера Тулон был кошмарным. Потом был такой же тяжелый 80-верстный переход без пути по плоскогорью, и мы вышли на зимний путь к Бай­калу и через несколько дней дошли до озера. Было начало марта меся­ца 1920 года, и зима уже сдавала. Мы отдохнули день в тунгусском улусе, приготовили мостки для перехода возможных трещин по льду озера и тронулись в путь. К вечеру мы подошли к селу Усть-Баргузин и были из села обстреляны, но, как только мы развернулись в боевой порядок, обстрел прекратился. В селе не оказалось ни красных, ни местных жителей, и все указывало на поспешность оставления его.

Утром мы выступили на Баргузин (верст 30). Не доходя верст де­сяти до города, красные преградили нам дорогу при входе в ущелье, но были обойдены казаками и бежали, оставив город. В этом неболь­шом городке (тысячи полторы жителей) мы узнали, что с юга, по трак­ту от Верхнеудинска, шел на нас большой отряд красных (верст 300), и потому наш путь туда перерезан. Не могли мы идти и по старому Читинскому тракту, по которому ушли разбитые нами красные. Они усилились там местными отрядами, а мы, не имея патронов, не могли принять боя. Положение становилось как будто безнадежным, но опять-таки нас выручил случай. Нашелся проводник, который расска­зал нам о возможности зимнего похода через глухую ненаселенную местность по руслам замерзших горных рек с текущей поверх льда водой, через перевалы гор, покрытых тайгой, и по плоскогорьям на равнину перед Читой и на Витимский тракт, шедший в Читу.

Пройдя верст 40 по дороге к реке Ина, наша колонна поднялась по ряду горных рек на Баргузинский хребет и, перевалив его, спусти­лась на реку Витим. Этот трехдневный переход был очень тяжелым, так как путь шел по льду и камням замерзших горных рек, стоял мороз в 25—30 градусов и вокруг не было никакого жилья. Питались мы во время этого перехода осетриной, набранной на рыбных складах горо­да Баргузина. Дойдя до реки Витим, мы оказались на плоскогорье и здесь встретили первый за три дня похода бурятский улус. Спустившись по реке, мы через сутки достигли приисковой резиденции, где узнали, что наш дальнейший путь по реке Витим и по тракту уже перерезан большим красным партизанским отрядом. Опять пришлось идти цели­ной, на этот раз степной, но снег был, к счастью, мелкий. Через четы­ре дня мы дошли до Яблонового хребта, спустились с него в Читин­скую долину, где уже наступила весна, и 14 марта, по воде и грязи, дотащились до Читы и присоединились там к армии, для которой наше прибытие туда было полной неожиданностью.

***

Прибыв в Читу, мы сдали раненых и больных в госпиталя и сани­тарные поезда и пополнили наше вооружение и снаряжение. Из трех армий Сибири, Поволжья и Урала и других отдельных воинских час­тей, начавших свой Сибирский поход в количестве около 100 тысяч человек, в Забайкалье пришло не более 25 тысяч, из которых 11 тысяч больных и раненых. Остальные 75 тысяч или попали в плен к красным, или погибли во время похода. В Забайкалье была произведена реорга­низация всех воорркенных сил, сведенных в три корпуса. Так как от 1-й Сибирской армии, когда-то самой многочисленной, остался все­го лишь один 3-й Барнаульский полк, он был влит в состав 2-й армии, образовавшей 2-й корпус под командованием генерала Смолина. 1-й корпус был сформирован из частей войск атамана Семенова, нахо­дившихся в Забайкалье, с придачей к ним казачьих полков нашей ар­мии, а из 3-й, Волжской, армии был создан 3-й корпус, в командова­ние которым вступил командир Ижевской дивизии генерал Молчанов. Соответственно с переименованием армий в корпуса, дивизии были сведены в полки, а полки в батальоны. Кроме этих трех корпусов, были в Забайкалье и другие воинские части, не входившие в них. Самой крупной из таких отдельных частей был отряд барона Унгерна (1500— 2000 человек), стоявший в военном городке на станции Даурия, неда­леко от маньчжурской и монгольской границ. Здесь Унгерн «царство­вал», ведя самостоятельные боевые операции против красных и лишь номинально подчиняясь атаману Семенову. Довольно крупным соеди­нением были дивизионы броневых поездов, охранявшие железную до­рогу, а также железнодорожные части.

Все Забайкалье было в то время в руках многочисленных небольших местных красных партизанских отрядов, и только в районе города Сретенска были два крупных отряда, Якимова (до 1000 человек) и Каратаева (человек в 500). Был и еще один довольно крупный отряд (около 500 человек) Морозова, располагавшийся севернее города Читы. На западе фронт проходил где-то между Верхнеудинском и Читой (рас­стояние между ними 300—350 верст). На фронте стояли японцы, но боевых действий не было, и красные не пытались переходить в наступ­ление. Свободными от красных были лишь железная дорога от Читы до пограничной китайской станции Маньчжурия и прилегающая к железной дороге полоса местности верст на 50 в одну и в другую сто­роны от полотна. Но партизаны проникали и в эту полосу, взрывали железнодорожный путь и нападали на гарнизоны станций. Была сво­бодной от красных еще и часть Амурской железной дороги до города Сретенска (верст 350 от ст. Карымская). Охраняли эти железные до­роги японцы совместно с частями атамана Семенова, и вся власть ата­мана держалась в крае только благодаря присутствию в Забайкалье японских частей, занимавших одновременно и Приморскую область, где русская власть находилась в руках красных.

Сразу же по прибытии нашей армии в Забайкалье атаман Семенов объявил себя преемником адмирала Колчака и главнокомандующим всеми вооруженными силами. Наш главнокомандующий, генерал Войцеховский, покинул армию и, пользуясь своими связями с чехами, уехал в Чехию. С ним вместе покинули армию и многие другие генералы, уехавшие в Маньчжурию или в другие страны. Командующим армией был назначен генерал Лохвицкий, причем 1-й корпус остался в непосредственном подчинении атаману Семенову. Благодаря этому сразу создалось разделение армии на «каппелевцев» и «семеновцев», отноше­ния между которыми стали холодными, а иногда даже и враждебны­ми. Причиной такого антагонизма было не только вынужденное под­чинение атаману Семенову, но еще и расхождение во взглядах на политическую платформу нашей борьбы с большевиками. Мы продол­жали борьбу, мысля, что будущее России и, в частности, вопрос прав­ления решит сам русский народ, то есть стояли на политической плат­форме всего Белого движения. Семеновцы же стояли за монархию и считали бунтарями всех не согласных с этим. Начало этому антагониз­му положили не мы, а семеновцы, и если не было открытой между нами вражды, то только потому, что нас объединяла борьба с общим врагом.

А борьба предстояла серьезная. На западе стояла регулярная Крас­ная армия, в настоящий момент остановленная японцами. На восто­ке — Сретенск и Нерчинск были в руках красных, в их же власти были Амурский и Уссурийский край и Приморская область. Но на востоке их силы были незначительны, и они могли только удерживать захвачен­ные ими районы, изредка пытаясь наступать на Забайкалье, где лишь крупные населенные пункты имели гарнизоны, японские или семенов­ские. Эти гарнизоны были усилены нашими частями, впоследствии предпринявшими освобождение Забайкалья от красных партизан. На­селение Забайкалья в то время насчитывало около 250 тысяч человек, из которых даже забайкальское казачество не полностью поддержива­ло своего же атамана Семенова: половина войска держала «нейтрали­тет», а четверть стояла открыто за красных. Местные старожилы, так же как и буряты, были тоже нейтральны, а новые переселенцы, рабо­чие и крестьяне, и ссыльнопоселенцы поддерживали партизан. Таким образом, мы в Забайкалье имели лишь незначительное количество сто­ронников нашей борьбы с большевиками.

Местность в Забайкалье представляла собой лесостепь, покрытую сопками (невысокие круглые горы). К северу от Амурской железной дороги и на востоке расстилалась тайга.

Средства на содержание армии и области атаман Семенов черпал из захваченной им части золотого запаса, отправленной правитель­ством адмирала Колчака в уплату за купленное в САСШ* оружие и снаряжение.

Сразу же по прибытии в Забайкалье наша армия начала боевые действия против красных. До того японские и семеновские гарнизоны предпочитали отражать нападения красных и изредка снаряжать кара­тельные экспедиции. Мне неизвестно, был ли такой способ борьбы с красными, со стороны японцев, их собственной тактикой или же яв­лялся результатом договоренности с большевиками, семеновцев же было так мало, что они не имели возможности вести активную борьбу, ко­торая и была предоставлена нашим частям. Уже в конце марта Крас­ная армия начала свое наступление. Сосредоточив большие силы в Верхнеудинске, красные потеснили наши части до Читы, до расположения японских частей, а в канун Пасхи они перешли в решительное наступ­ление с намерением одним ударом покончить с нами и с японцами. Наступление успеха не имело, несмотря на численное превосходство красных, и они были разбиты. Японцы остались на своих позициях, а наши части гнали большевиков почти до самого Верхнеудинска. После этого разгрома и до осени 1920 года красные уже не предпринимали серьезных операций и перешли к активным действиям лишь после ухо­да японцев из Забайкалья.

Всю весну и лето 1920 года наши части гонялись за красными парти­занскими отрядами, очищая от них районы местности, где не было японцев. Мы заняли Нерчинск и Сретенск, оттеснив дальневосточные красные части на восток, к границе Амурского края, но идти дальше у нас не было сил, и мы перешли к обороне. Уничтожив мелкие парти­занские отряды, мы приступили к операциям против отрядов более крупных и заняли их оплот — Нерчинский Завод.

В конце лета японцы заключили с красными перемирие, обязав и нас соблюдать его. По этому договору был образован между СССР и Японией буфер в виде Дальневосточной республики (ДВР) из областей Забайкальской, Амурской, Уссурийской и Приморской с красным пра­вительством в Верхнеудинске и не признающим это правительство пра­вителем Забайкалья, атаманом Семеновым. Платой за согласие красных на образование этого буфера был отвод японских войск из Забайкалья и из Уссурийского края. Японцы сохранили за собой лишь полосу в 100 верст вдоль Приморской железной дороги с городом Владивосто­ком и на восток от нее — участок Уссурийской железной дороги с городом Спасском, до станции Шмаковка.

Уходя из Забайкалья, японцы предложили и нам уйти вместе с ними, но наше командование во главе с атаманом Семеновым решило остаться здесь. Это решение было явной авантюрой, так как бороться с красными самостоятельно мы не могли, и нам оставалось или по­гибнуть с честью, или же сдаться на милость врага. Помощи получить мы не могли ниоткуда, а обещание японцев, что в случае нарушения красными условий перемирия они нам помогут, было только обещанием, выполнить каковое они, отведя свои войска за 2000 верст, в При­морье, а из него большую часть — в Японию, физически не имели воз­можности.

Генерал Лохвицкий в это время уехал, и на его место был назначен генерал Вержбицкий. При нашей малочисленности мы не могли удер­живать все Забайкалье, и поэтому в конце августа все наши части были стянуты на Сибирскую железную дорогу, заняв ее от города Читы до ст. Маньчжурия. Вся остальная территория была оставлена красным. 1-й корпус и некоторые части 2-го и 3-го корпусов занимали город Читу и железную дорогу до ст. Карымская, 2-й корпус — ст. Оловян­ная и железную дорогу от ст. Карымская до ст. Борзя, 3-й корпус — ст. Борзя и железную дорогу до ст. Даурия. На ст. Даурия находился отряд барона Унгерна, а от нее до границы — части 1-го корпуса. Та­кое расположение наших войск (до 25 тысяч бойцов) по одной линии длиною более 400 верст позволяло красным сосредоточивать свои силы в нужных им местах и, пользуясь своим превосходством в силах и в вооружении, нападать на нас тогда, когда они сочтут это нужным. Времени на подготовку у красных было достаточно, но почему-то это свое нападение они начали не на главные пункты нашей обороны, а атаковали в середине октября город Читу, причем даже не окружив ее. Части гарнизона Читы оставили город и отступили к маньчжурской границе дорогой, шедшей из Читы к расположению 3-го корпуса. Здесь они расположились на ст. Даурия, которую отряд барона Унгерна в это время оставил, уйдя в Монголию, причем никого не предупредил о своем уходе за границу. Во время отхода читинского гарнизона неко­торые его части перешли к красным.

Шедшие за 1-м корпусом красные пытались отрезать нас от Мон­голии и атаковали части 3-го корпуса, стоявшие в селах южнее ст. Борзя, — Малые и Большие Чинданты. Атака была отбита, и крас­ные отошли. Затем они последовательно напали на ст. Оловянная и на ст. Борзя. Подготовляя атаку ст. Оловянная, они подвезли ночью свои войска на поездах и выгрузили их в чистом поле. В это время уже выпал снег, а ночью разыгралась сильная буря (пурга), и крас­ные понесли очень большие потери замерзшими и обмороженными. Когда к вечеру следующего дня пурга стихла и наш бронепоезд вы­шел на разведку, им было обнаружено более 2000 замерзших крас­ноармейцев, которые были одеты очень легко, а никаких укрытий в степи не было.

К концу ноября части 2-го корпуса оставили ст. Оловянная и пере­шли в Даурию и на ст. Мациевская, а вскоре и мы оставили ст. Борзя. На ст. Даурия было получено приказание атамана Семенова удерживать Даурию в течение трех суток для того, чтобы иметь время подвез­ти японские войска и обеспечить им развертывание. Даурия представ­ляла собой природное укрепление: она лежит в котловине, окружен­ной невысокими сопками, на которых были вырыты окопы, защищенные проволочными заграждениями. В военном городке были артиллерийские склады, позволявшие не жалеть ни патронов, ни сна­рядов. Оборонял Даурию 3-й корпус, усиленный некоторыми частями 2-го корпуса, а 1-й корпус и не участвующие в обороне части 2-го корпуса должны были обеспечивать тыл до маньчжурской границы (верст 25).

Оборона протекала успешно, но к концу второго дня боя было об­наружено присутствие красных в нашем тылу и мы оказались в окру­жении. Оказалось, что части 1-го корпуса по приказу атамана Семено­ва ушли за границу, не предупредив нас. Воспользовавшись этим, красные атаковали части 2-го корпуса, не ожидавшие нападения с тыла и понесшие большие потери. Затем части 2-го корпуса отошли на юг и перешли монгольскую границу.

Оставшиеся в Даурии части 3-го корпуса, окруженные со всех сто­рон, исполнили приказание атамана Семенова и трое суток отбивали все атаки красных. К вечеру третьих суток корпус пробился на вос­ток, а для того, чтобы не дать красным возможность преследовать нас, в Даурии остались трое смельчаков, получивших задачу взорвать по приходе красных в Даурию находившиеся там пороховые погреба. Когда части корпуса отошли уже на 5 верст от Даурии и проходили разъезд Шарасун, ночная тьма, скрывавшая наш отход, осветилась как днем, а раздавшийся сейчас же взрыв поколебал не только воздух, но и землю. Герои этого события догнали свои части и были впослед­ствии награждены. Понеся от взрыва огромные потери, красные нас не преследовали.

К утру мы подошли к Китайскому разъезду, последней русской стан­ции перед маньчжурской границей. Путь к ней был прегражден крас­ными, и нам опять пришлось пробиваться с боем. Перейдя границу, мы с горечью в сердце сдали свое оружие китайцам и перешли на по­ложение «интернированных». Затем нас посадили в поезда и в конце декабря 1920 года через всю Маньчжурию перебросили в Приморье, оккупированное японцами, но управляемое красным правительством. Официально мы прибыли туда для расформирования и перехода на мирное положение. Расположились мы в местах расквартирования японских войск, чем обеспечивалась наша безопасность: остатки 1-го корпуса — на ст. Гродеково, 2-й корпус — в городе Никольск-Уссурийском и 3-й — в военном городке Раздольном.

 

Примечания.

 

82       Марков Сергей Владимирович, р. в 1903 г. Кадет Сибирского кадет­ского корпуса. В белых войсках Восточного фронта; с лета 1918 г. в частях Каппеля. Участник Сибирского Ледяного похода. В эмиграции с корпусом в Шанхае, с 1925 г., по прибытии в Югославию, остался в 7-м классе Первого русского кадетского корпуса. Окончил Первый русский кадетский корпус (1927), Белградский университет, Военно-училищные курсы РОВС. Подпору­чик. Служил в Русском Корпусе. После 1945 г. в Германии, преподаватель гим­назии, к 1969г. сотрудник журнала «Военная Быль», на 10 мая 1972г. член СЧРК в Сан-Франциско. Умер 28 апреля 1973 г. в Сан-Франциско.

83            Впервые опубликовано: Военная Быль. 1972. Январь. № 114.

84            3-й Барнаульский Сибирский стрелковый полк. Создан на базе кадра 44-го Сибирского стрелкового полка Императорской армии, офицеры которо­го, вернувшись с фронта, организовали подпольную организацию и 14—15 ию­ня 1918г. свергли большевистскую власть в Барнауле. Через три дня Барна­ульская дружина выступила на фронт и позднее была преобразована в 3-й Барнаульский полк, вошедший в состав 1-й Средне-Сибирской стрелковой дивизии. Единственный полк из состава всего 1-го Средне-Сибирского стрел­кового корпуса, вышедший в Забайкалье (прошел крайним севером, глухой тайгой по глубоким снегам Лены и Витима). По приходе в Читу вошел в со­став Омской стрелковой дивизии, а в Приморье был сведен в батальон в со­ставе 4-го Омского стрелкового полка. Командиры: подполковник Вольский (июнь 1918г.), капитан Богословский (врид), полковник Юрманов (май 1919 г.), полковник А.И. Камбалин (лето — сентябрь 1919 г.), капитан Бого­словский (сентябрь 1919г. — январь 1920г.).

86 Сукин Александр Тимофеевич. Есаул Оренбургского казачьего вой­ска. В белых войсках Восточного фронта; в марте 1918г. руководитель восста­ния ст. Изобильной и Буранной, в апреле—мае 1918г. командир повстанче­ского отряда Оренбургского казачьего войска; на 9 мая 1919г. полковник, командир 11-го Оренбургского казачьего полка. Участник Сибирского Ледя­ного похода. Генерал-майор (с 18 октября 1920г.).

87 Казагранди Николай Николаевич. Штабс-капитан инженерных войск. В белых войсках Восточного фронта; с июня 1918 г. организатор и ко­мандир 1-го партизанского офицерского отряда в Омске, в июне 1918г. ко­мандир боевой колонны 1-й Степной Сибирской стрелковой дивизии (подпол­ковник); на 9 мая 1919 г. командир 16-го Ишимского Сибирского стрелкового полка, с 26 марта (22 апреля — 22 июля) 1919 г. начальник 18-й Сибирской стрелковой дивизии. Затем командир отряда во 2-й армии, в начале 1920 г. — отряда в Северной группе. Участник Сибирского Ледяного похода. Полковник (1919г.). С мая 1921 г. начальник офицерского отряда (бывш. Корюхина) в Монголии. Арестован и расстрелян в июле 1921 г. на хребте Эгин-Дабан.

88 Имеется в виду брат Александра — Николай Тимофеевич Сукин (см. выше).

89 Сальников Дмитрий Николаевич, р. 9 октября 1882г. Холмская духовная семинария, Одесское военное училище (1903), академия Генштаба (1912). Офицер 8-го стрелкового полка. Подполковник, штаб-офицер для поручений при штабе 13-го армейского корпуса. Георгиевский кавалер. В Добровольческой армии и ВСЮР. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода — начальник оперативного отдела штаба армии, на 26 июня 1918 г. в Донской армии, затем полковник, и. д. генерал-квартирмейстера штаба Доб­ровольческой армии, с 27 ноября 1918 г. по март 1919 г. командир 1-го Офи­церского (Марковского) полка. В белых войсках Восточного фронта; в июне— сентябре 1919г. начальник штаба Восточного фронта, с ноября 1919г. командующий войсками Барнаульского и Бийского районов (не прибыл). Участник Сибирского Ледяного похода, в начале 1920 г., до середины февраля 1920г. начальник штаба Северной колонны. С 17 июня по 1 октября 1920г. начальник осведомительного (особого) отдела Дальневосточной армии. Учас­тник Хабаровского похода, затем начальник Камчатской области. Генерал-май­ор. В эмиграции в Китае, техник путей сообщения, учитель. Один из органи­заторов и начальник штаба Союза военных. Умер 29 мая 1945 г. в Харбине.